Олег Буткевич - Красота

«Эстетика безобразного», в любой своей форме, слишком уж близка воинствующему человеконенавистничеству. Рабская психология питает фашистскую. Садизм и мазохизм — две стороны одного безумия, а громкие вопли заблудившихся, как известно, не раз привлекали убийц...

Истина и красота — вот двуединая, накрепко сплетенная ариаднина нить прогресса человечества. Как мы увидим ниже, человечность, не только в нравственном, более или менее относительном ее понимании, но в строго научном, теоретическом смысле состоит в непосредственном родстве с сущностью и общественно-исторической ролью красоты. Строители прекрасного коммунистического общества должны быть во всеоружии истины и красоты. Нам всем надлежит заботиться об этом уже в меру наших сегодняшних возможностей.

Предлагая вниманию читателя настоящую книгу, хочется оговорить одно обстоятельство. Сколь ни малопривлекательна (как иронизировал во вступительной статье к «Эстетике» Гегеля М. Лифшиц) «развязная игра ума, сочиняющего [...] схемы, сдвинутые набок, под именем собственных концепций», автор тем не менее ни в коем случае не рискует преподносить настоящую работу как некий, вроде бы и не им написанный, заведомо правильный, окончательный вариант эстетической мысли.

Эти размышления не претендуют ни на охват, ни на суммирование всего необходимого материала, ни — тем более — на бесспорность выводов.

Пусть наше путешествие в таинственный мир прекрасного напомнит нам восхождение на еще недостаточно изученную, малодоступную, сверкающую ледниками горную вершину, путь к которой изобилует кручами, осыпями, камнепадами, трещинами. Шаг за шагом автор приглашает читателя следовать по той тропе, может быть, и не самой лучшей, и не самой короткой, по которой он сам пытался приблизиться к цели. И пусть на этом трудном пути, как говорила встарь — на пути постижения истины, нашими проводниками будут живая практика и опыт человечества, а нашими советчиками станут великие учителя — предвестники, первооткрыватели и исследователи научного коммунизма.

Памяти Виктора Андреевича Буткевича

I

ПРИРОДА

Глава первая

ОБЪЕКТИВНОСТЬ

КРАСОТЫ

Глава вторая

МАТЕРИАЛЬНАЯ

ОСНОВА КРАСОТЫ

Глава первая

1. Основной гносеологический вопрос

2. «Природники» и «общественники»

3. Порочный круг «эстетического»

4. Постановка вопроса

1. ОСНОВНОЙ ГНОСЕОЛОГИЧЕСКИЙ ВОПРОС

Рискуя с первых же строк заслужить упрек в неоригинальности, четко разграничим два вида красоты: прекрасное в действительности и прекрасное в искусстве. Есть ли красота искусства только прямое отражение красоты действительности или она содержит в себе еще и вновь сотворенную красоту — так или иначе, красота искусства — это красота, созданная человеком. «[...] Красота искусства является красотой, рожденной и возрожденной на почве духа, и насколько дух и произведения его выше природы и ее явлений, настолько же прекрасное в искусстве выше естественной красоты» Так сформулировал различие между двумя видами красоты Гегель.

Ни в коем случае не соглашаясь здесь с поистине классическим суждением о преимуществах красоты искусства, подчеркнем несомненное: красота искусства в отличие от природной красоты — плод творческой работы художника. Следовательно, с точки зрения материализма, она как продукт сознания неизбежно в той или иной степени носит характер субъективного отражения и преломления существующей вне сознания действительности.

Все созданное человеком создано на основе познания и использования объективно существующих закономерностей, сами законы нашего мышления являются не чем иным, как отражением законов внешнего мира. Общие законы движения внешнего мира и человеческого мышления по сути дела тождественны2. В свою очередь, комментируя эти мысли Энгельса, В. И. Ленин подчеркивает: «Понятно, что „продукты человеческого мозга, будучи сами в конечном счете продуктами природы, не противоречат остальной природной связи (Naturzusammenhang), а соответствуют ей“» 3. Не только содержание всех наших знаний о мире есть отражение действительности, но и сам процесс получения этих знаний соответствует законам природы. При производстве любых явлений «второй природы» человек использует объективные законы отнюдь не самовольно. Сама возможность создания чего-либо предопределяется существованием в мире законов, на основе которых это нечто может возникнуть. И если искусство создает эстетические ценности, значит, есть что-то объективное, на основе чего они могли появиться как ценности именно эстетические*.

* Теоретическая разработка проблем, связанных со своеобразием эстетической ценности, за последние годы все более привлекает внимание советских исследователей. Специально этой теме посвящена, например, книга Л. Столовича «Природа эстетической ценности» (М., 1972). Однако в данном случае понятие «ценность» не несет особой терминологической нагрузки, будучи употреблено не в теоретическом, но в разговорном значении, близком здесь по смыслу к понятиям «плоды труда», «результаты деятельности» и т. п.

Поэтому было бы логично начать наше рассмотрение прекрасного с попытки выяснить природу и сущность красоты действительности. Когда будет исследован этот аспект красоты, появится возможность понять и специфику ее существования в искусстве, я особенность создаваемых художественных ценностей, в природу вообще всех человеческих ценностей, обладающих качеством красоты. Такое направление анализа указывает нам и знаменитая диссертация Н.Г. Чернышевского, пафос которой — в утверждении реальной жизни как источника красоты, питающей искусство.

Нужно подчеркнуть, что методологическая последовательность приобретет здесь принципиальное значение, так как при любой попытке понять красоту мира через красоту искусства уже заключена идеалистическая тенденция объяснения действительности из качеств сознания. Шопенгауэр, Ницше, Бергсон — большинство основоположников современного буржуазного иррационализма в эстетике — развивали кантовский агностицизм именно в таком направлении. Когда Шопенгауэр говорил, что основной бас в гармонии — то же, что неорганическая природа в мире, грубейшая масса, на которой основано все и из которой рождается и развивается все, и далее в совокупности сопровождающих голосов, составляющих гармонию между басом и исполняющим мелодию голосом, видел всю лестницу идей, в которых объективируется воля, то в этом поэтическом уподоблении элементы искусства отнюдь не только в метафорическом смысле отождествлялись с явлениями действительности, так же как и духовное качество — воля — вовсе не в переносном смысле клалось в основу всего сущего в виде неразумной мировой воли.

Но если последовательные идеалисты естественно избирают методологию, соответствующую их принципу, то методологические оплошности при попытках материалистического анализа — смешение объективного и субъективного или подмена одного другим — тут же сказываются на результатах исследования. Примеров тому достаточно, и с некоторыми из них нам придется встретиться.

Итак, попытаемся сосредоточить внимание на области, подлежащей первоочередному исследованию, — на красоте, которую мы наблюдаем вокруг себя в реальной жизни. Первое, что обнаруживается при такой попытке, — это трудность выбора бесспорного объекта, относительность суждений о прекрасном*.

* Автор не видит существенного различии между содержанием понятий «прекрасное» и «красота» и считает эти термины по большей части взаимозаменяемыми. Встречающееся, в частности, в приведенном в качестве эпиграфа порочном круге цитат из «Краткого словаря по эстетике» (М., 1963) или в книге М. Кагана «Начала эстетики» (М., 1964) толкование «прекрасного» как «наиболее красивого», как «красоты в наивысшем ее проявлении», хотя генетически, видимо, и оправдано, не обладает, на наш взгляд, практическим смыслом, ибо между «красивым» и «прекрасным» невозможно провести никакой качественной грани. И если, например, по отношению к отдельным предметам и явлениям слово «прекрасный» действительно нередко означает высшую степень эстетического одобрения, то, с другой стороны, само понятие «красота» по своему эмоциональному наполнению обладает никак не меньшим содержанием, нежели понятие «прекрасное».