Екатерина Потюкова - Музей и общество

в которых принимал участие Русский музей. Социологические исследования публики музея проводились на основе сходных опросников. На каждой из выставок были опрошены от 200 до 530 респондентов, а на опросах основной экспозиции число респондентов доходило до 1000. Выборка формировалась как случайная. Анкеты раздавались респондентам в течение часа каждый день недели (включая выходные и праздничные дни) в разные часы работы музея (до и после полудня). Опросники выдавались каждому третьему посетителю на выходе с выставки. Для обработки данных опросов был разработан специальный пакет программ, основанный на методах математической статистики[1]. В отношении посетителей Русского музея выборка репрезентативна, так как охватывает постоянную экспозицию, опросы на которой проводились каждые 3–4 года, и основные категории выставок (выставки различных исторических периодов русского искусства, монографические и тематические).

В сборе, обработке и описании результатов эмпирических исследований в разное время принимали участие сотрудники отдела: Владимир Мурашко, Андрей Угаров, Валерий Сухов, Людмила Гаав, Людмила Николаева, Марина Потапова, Наталья Иевлева, Валерий Козиев, Екатерина Потюкова, Наталья Орешкина.

Однажды, это было в начале перестройки, сотрудница Третьяковской галереи увидела перед картиной Шишкина «Утро в сосновом лесу» плачущего человека. Она спросила, почему он плачет. Оказалось, что этот пожилой, респектабельный немец – художник. В 1944 году он попал в плен и в течение 10 лет в сибирских лагерях писал копии «Утра в сосновом лесу» для офицеров МВД с отвратительных репродукций. «И вот, наконец, я вижу подлинник».

Вполне возможно, что ни один из «заказчиков» никогда не был в Третьяковской галерее, но с детства и на протяжении всей жизни каждый из них видел многочисленные копии. «Утро в сосновом лесу» стало родным и близким настолько, что его помещают в собственный дом, тогда как в рабочие кабинеты – портреты товарища Сталина и руководителя МВД.

Другой вопрос в связи с сентиментальным немецким художником – почему лагерное начальство всех рангов выбирало «Утро в сосновом лесу», а не, скажем, «Девятый вал» И. Айвазовского или «Последний день Помпеи» К. Брюллова? Дело в том, что в середине 1930-х годов, после ряда «проб и ошибок» советское государство выработало официальную художественную политику, в рамках которой «передвижники» стали вершиной развития мирового изобразительного искусства, а также фундаментом, на котором было построено самое «прогрессивное» в мире искусство – искусство социалистического реализма. Согласно этой концепции, в художественных музеях была проведена реконструкция основной экспозиции, где основной акцент был сделан на творчестве художников второй половины ХIХ века, проходили многочисленные монографические и тематические выставки этих авторов. Печатались книги и альбомы, в которых анализировалось и пропагандировалось искусство передвижников. В общеобразовательных

у чебн и к а х, нач и н а я с «Род ной реч и», и х к ар ти н ы бы л и помещен ы в к аче стве иллюстраций. Эта концепция истории искусств была немедленно внедрена в систему профессионального художественного и общего образования, которая готовила художников, искусствоведов, музейных работников, учителей. Пищевая и легкая промышленность использовала картины передвижников для этикеток и оформления упаковок товаров народного потребления. Таким образом, передвижники и их картины со второй половины 1930-х годов стали повседневным элементом массовой советской культуры. Иван Шишкин, после Ильи Репина («Бурлаки на Волге» и «Запорожцы»), был наиболее любим советским народом. Но если «Бурлаки на Волге» имели идеологический, а «Запорожцы» – патриотический оттенок, то «Утро в сосновом лесу» было свободно от идеологии, политики и истории. Искусство, которое представляло не опостылевшую реальность – лесоповал со злобными «врагами народа» (изнуренными заключенными), а идиллическую картину леса с русскими тотемным животным – медведем.

Копии любимых народом картин – в учебниках и книгах, в альбомах и отдельных репродукциях, на коробках конфет и других товарах – миллионными тиражами внедрены в повседневную жизнь. Но подлинники произведений, из которых черпаются образцы для размножения и распространения в обществе, хранятся в художественных музеях. Это – национальное достояние и вместе с литературой, музыкой, театром, кино составляет культурный капитал общества, символизирует его национальное своеобразие и служит средством культурного обмена в международных отношениях. Политической и экономической нормализации отношений между различными государствами обычно предшествуют договоры в культурной сфере.

Художественные ценности, которые хранит музей, с одной стороны, являются разменной валютой в интернациональном контексте, с другой – они аккумулируют уникальность национальной культуры и в этом качестве являются важнейшим объектом национальной идентификации, способствуя социальной консолидации и интеграции общества.

Поскольку художественный музей является хранителем художественных ценностей, представляющих национальное достояние, то государство в той или другой степени контролирует его деятельность.

Но художественный музей не просто манифестирует принципы легитимной в обществе художественной политики, он в рамках этой политики осуществляет легитимацию новых художественных групп,

направлений и отдельных художников, т. е. возводит в ранг классиков тех, кто до этого им не был. Русскому авангарду в этом смысле повезло и не повезло – в СССР его дважды возводили в ранг классического. Первый раз в 1922 году, ещё при жизни художников, в экспозиции ГРМ в двух залах были представлены «новейшие течения», а в 1927 году к десятилетию Октябрьской революции была открыта экспозиция «новейших течений» в семи залах флигеля Росси[2]. В 1930 годах классический русский авангард был предан анафеме (в связи с принятием в СССР концепции социалистического реализма)[3] и на 50 лет надежно упрятан в запасники. Реабилитация и повторная легитимация классического русского авангарда произошла в 1988 году, когда в СССР утверждалась либеральная художественная политика.

Художественные музеи, особенно такие крупнейшие, как Государственный Русский музей и Государственная Третьяковская галерея, завершают процесс признания (легитимации) художественных групп, направлений и отдельных художников. Персональная выставка в ГРМ и ГТГ означает, что художник признан профессиональным сообществом как заслуживающий быть показанным широкому зрителю и сохраненным в истории, т. е. обретает статус национального достояния. Этому предшествует длительный путь, который зависит от исторического периода, в котором мы рассматриваем карьеру художника или художественной группы. В советское время – это участие в весенних и осенних выставках СХ, на следующем этапе – зональные, республиканские, всесоюзные и международные выставки, затем – персональные выставки в выставочных залах и небольших музеях. И венцом карьеры становилась выставка в ГРМ или ГТГ. Правда, нужно заметить, что обычно выставочная деятельность успешных советских художников сопровождалась карьерой в политико-административных структурах.

Художественный музей как институт признания можно сравнить с судом высшей инстанции – приговор вынесен и обсуждению не подлежит. Но музей, являясь государственным учреждением, осуществляет государственную политику и канонизирует только тех художников, творчество которых не противоречит принятой государством

концепции художественной культуры. Повторная канонизация русского авангарда в ХХ веке была связана с провозглашением государством либеральной политики в сфере художественной культуры, тогда как его деканонизация в 1930-х – с принятием государством концепции социалистического реализма. Другой пример – советский андеграунд 1960–1980-х годов, который противоречил государственной концепции социалистического реализма и в художественные музеи не допускался. В результате, когда в 1990-е годы началась его легитимация, лучшие работы многих художников андеграунда уже были за границей.

Художественный музей не просто хранит художественные ценности, он их структурирует, выстраивает иерархию этих ценностей. Введение или изъятие из культурного оборота (из экспозиции и выставок) того или иного направления, периода или группы художников полностью меняет композицию художественного наследия. Достаточно сравнить иерархию художественных ценностей сталинского периода, согласно которой вслед за критическим реализмом XIX века следовало искусство социалистического реализма, а классический русский авангард был признан не искусством и изъят из культурного оборота, и постсоветскую концепцию, в которой авангард был реабилитирован, а искусство социалистического реализма задвинуто на периферию художественной сцены, чтобы оценить возможности и последствия перекомпоновки художественного наследия, его структуры и иерархии.