Александр Каждан - Византийская культура

Состав гардероба византийца отличался известным своеобразием. Насколько можно судить по списку приданого, составленному в малоазийском городе Маставре в начале XI в., у женщины было больше верхней одежды и украшений, нежели нижнего и постельного белья.

Одежда в Византии XI—XII вв. стоила дешевле пропитания. Можно рассчитать, что ежегодный рацион монаха обходился примерно в 6 золотых монет — номисм; византийская беднота тратила на еду значительно меньше: по свидетельству «Жития Андрея Юродивого» (X в.), в день 2 обола, т. е. около 2 номисм в год. Деньги же, выдаваемые монахам на покупку одежды, варьировали от 1/5 номисмы до 3 номисм в разных монастырях в год. Дешевизна одежды, возможно, была связана с более высоким, нежели на Западе, уровнем ремесленного производства. Во всяком случае западные писатели не переставали удивляться богатству Константинополя, изобилию в Византии серебряной посуды и шелковых тканей.

Впрочем, как и на Западе, ремесленное производство в Византии оставалось мелким. Мастер, иногда прибегавший к использованию одного-двух помощников, трудился в эргастирии — так называлось помещение, служившее одновременно и мастерской и лавкой. Несколько таких эргастириев (стеклоделательный, гончарный, кузнечный) раскопано в Коринфе: каждый из них помещался на территории жилой усадьбы мастера в центре города. Инструмент ремесленника был прост и дешев и приводился в движение силой самого человека. Водяная энергия и тяглая сила животных нашли применение только в мукомольном деле, если оставить в стороне «автоматы», приводимые в движение водой: водяные часы в храме св. Софии, где каждый час отворялась особая дверца и появлялась особая фигурка; императорский трон, возносившийся к потолку в приемной зале дворца, или там же поставленное позолоченное дерево, на котором распевали механические птицы. Однако последнее слово византийского технического прогресса служило не производственным, а политическим целям — украшению дворца и храма и тем самым возвышению авторитета государственной власти и церкви.

Водяная мельница распространилась в Римской империи в IV—V вв. В Византии она была хорошо известна. Наряду с этим тяглая сила животных продолжала применяться для размола зерна еще и в XII столетии. На Западе с конца X в. сила воды начинает интенсивно использоваться в ремесленном производстве: в сукновальном деле или для приведения в движение кузнечного молота. Несколько позднее, в XII в., распространяется ветряная мельница, столь типичная для средневекового пейзажа Европы. Византия же, насколько позволяют судить сохранившиеся документы, оставалась в стороне от поисков новых источников энергии; нововведения, которыми здесь ограничивались, сводились лишь к некоторому расширению сферы применения тяглой силы животных: так в Монастырских хозяйствах стали использовать быков, чтобы приводить в движение механизмы, замешивающие тесто.

Несложность ремесленного инструмента отчетливо ощущалась самими византийцами. Ремесленник, по словам Иоанна Цепа, владеет только своими руками и ничем более. Симеон Богослов подчеркивал бесполезность ремесленных орудий, коль скоро отсутствует ремесленник, способный преобразовать сырье п превратить его в надлежащее изделие. Именно мастер и его навыки, а не орудия кажутся Симеону самым существенным в производстве — в отличие от конструкций буржуазного общества, превращающего машину в самостоятельное и независимое от рабочего существо.

Только в исключительных случаях большое число работников было собрано под одной крышей. В императорских мастерских, преимущественно ткацких и ювелирных, работали многочисленные труженикп, часто невольники в колодках. В самом начале XIII в. Николай Месарит оставил описание императорского монетного двора: в лишенных солнечного света помещениях, ночью и днем, под контролем специальных надзирателей трудились — не по два, по три дня, а месяцы и годы — несчастные люди, тяжко дышавшие, в грязной одежде, с перемазанными сажей лицами. Но, по-видимому, и в императорских мастерских осуществлялась лишь простая кооперация, и каждый ремесленник выполнял свое задание независимо от других.

И в сельском хозяйстве господствовало мелкое производство. Основным орудием обработки земли был архаичный деревянный плуг с подошвой и грядилем. Плуг, как и п гомеровские времена, тянула пара быков. Тяжелый плуг, распространившийся в долинах к северу от Дуная, оставался византийцам неизвестным — по-видимому, его применению (помимо общей традиционности экономики) препятствовал характер рельефа и почв Балкан и Малой Азии. Хотя хомут и подкова известны здесь по крайней мере с X в., византийцы не сделали попыток использовать лошадей для пахоты и тем самым ускорить обработку земли.

Пахота требовала больших затрат человеческой энергии применение легкого плуга вынуждало перепахивать поле три-четыре раза. Кроме того, в садах и огородах, в виноградниках и масличных насаждениях, а частично, видимо, и на хлебных полях земля (каменистая) возделывалась вручную с помощью всевозможных лопат, заступов, мотыг, «земледельческих топоров». Много времени отнимала и осуществлявшаяся вручную прополка.

Жали серпами. Система молотьбы оставалась античной: цепом византийцы не пользовались, но вымолачивали хлеб специальными санями, которые бык или осел тащил но снопам, разбросанным на гумне.

Итак, византийская экономика основана на мелком производстве, с применением традиционных и несложных орудий, в условиях несовершенных и медленных коммуникаций.

Отношение производителя к рынку было противоречивым, двойственным. Конечно, ремесло работало преимущественно на продажу; крестьяне также продавали и сельскохозяйственную продукцию, и произведения сельских промыслов. Даже монастыри сплошь и рядом закупали одежду для братии или орудия. И все же стремление к хозяйственной «автаркии», к обеспечению своих нужд собственными средствами присуще византийцам, как и их западным современникам.

Домашнее производство представлялось нормальной формой хозяйства: женщины нередко сами пряли и сами изготовляли одежду. Рынком пользовались, но отношение к «своему», к созданному в доме, было гораздо более увамнительным, нежели к покупному. Евстафий Солунский, горожанин, житель столицы, гордится плодами из своего сада и именно потому, что они — не привозные, не прошедшие через множество рук. Николай Месарит восхищается экономической автаркией столичного храма святых Апостолов — тем, что он производит хлеб на своих полях внутри городских стен и ему не приходится опасаться ни набега иноземцев, ни морских бурь, ни враждебности пиратов или злокозненности моряков.

Рынок кажется византийцу ненадежным. Сошлемся нэ уже упомянутого Кекавмена: по его словам, рачительный хозяин должен позаботиться, чтобы в собственном хозяйстве производилось все необходимое для него самого и для его людей. Если уж пользоваться рынком, то с сугубой осторожностью: устав монастыря Спасительницы мира предписывал игумену закупать оливковое масло в городе Эносе на целый год один раз — когда цены будут самыми низкими, при этом непременно не у купцов, а у хозяев, привозящих масло на кораблях. Нестабильность рынка заставляла византийцев скапливать запасы продовольствия, ниток, гвоздей и т. п., а это в свою очередь усугубляло нестабильность рынка.

Византийская внешняя торговля ориентировалась на ввоз, а не на вывоз. Торговые пошлины благоприятствовали ввозу, тогда как вывоз наиболее ценимых товаров (ювелирные изделия, шелковые ткани) был ограничен и находился под строгим контролем таможенных чиновников. Во внешней торговле видели средство обеспечить потребности двора и знати или инструмент византийского влияния на соседних князей, но никогда перед ней не стояла задача расширения рынков сбыта византийского ремесла. Протекционизм был чужд империи (протекционистские тенденции появились лишь в XIV—XV вв.), и можно было бы сказать, что ее торговый баланс оставался пассивным: золото и серебро постепенно утекали ил Византии — и главным образом на восток, в мусульман ские страны.

Византийская экономика базировалась на денежной основе. Налоги, штрафы, жалованье — все это устанавливалось преимущественно в денежной форме. Церковный писатель Илья Экдик как-то заметил, что нельзя быть торговцем, не имея золота. Тем не менее непосредственное обращение продуктов оставалось весьма распространенным явлением. В долг давали не одни только деньги, но также хлеб, вино, масло и иные продукты. Повсеместно встречались натуральные поставки и повинности, равно как и арендная плата в зерне или в вине. Соответственно и труд нередко оплачивался натурой: как полностью, так и (чаще) в виде натуральных добавок. Это можно было наблюдать не только в провинции, но и в Константинополе: так, заведующий больницей столичного монастыря Пандократора получал 82/3 номисмы в год, а также пшеницу, ячмень и сено; натуральные добавки были во всяком случае не меньше денежной руги (жалованья), ибо только выдаваемая ему пшеница должна была стоить 3—4 номисмы.