Петр Радечко - Реабилитированный Есенин

Таким образом, А. Мариенгоф был уличен в очередной лжи. Прокутить все, как он писал, его деду, лошаднику и собачнику, было сложно. Поскольку никаких имений тот не имел. А появились они только благодаря неуемной фантазии его внука-имажиниста.

Как говорится в подобных ситуациях, с заоблачных высот следует спуститься на нашу грешную землю и подкрепить сказанное сведениями из других источников.

Поэт-имажинист Матвей Ройзман в своей книге «Все, что помню о Есенине» на страницах 195–196 приводит письмо к нему драматурга Александра Крона от 19 октября 1966 года. А. Крон, близко знакомый с семьей А. Мариенгофа в 1950-е годы, пишет: «Столь же лжива болтовня, что Мариенгоф ведет свой род от немецких баронов… Отец его, крещеный еврей…»

Таково истинное баронство Мариенгофа. А род деятельности его отца выясним из другого источника. Сестра Анатолия, Руфина, после его смерти в письме английскому литературоведу-слависту Гордону Маквею сообщала буквально следующее: «Мои родители в молодости были актерами, потом, когда они поженились, отец посвятил себя деловой карьере» (Мариенгоф, А. Роман без вранья. Оксфорд, 1979. С. 9).

Между прочим, имя сестры Руфины, как и имена сводного брата Бориса, деда, а также фамилию «двоюродного дяди-брата» Боба, обеспечившего Мариенгофу невиданную стартовую площадку для вторжения в окололитературную среду (вероятно, им был заместитель наркома водного транспорта Эпох Фридрихович Розенталь), «романист» ни в одном из своих произведений не называет. Cкорее всего, затем, чтобы скрыть от читателя их неостзейское происхождение. Ему же очень и очень импонировало баронское.

Удивляет только то, почему Мариенгоф так старательно «открещивался» от еврейской крови у себя, но в то же время заменял ею всякую другую кровь у Зинаиды Райх? Безусловно, потому, чтобы благодаря такому отмежеванию беспрепятственно титуловать себя бароном.

«Баронство» Мариенгофа импонировало не только ему самому и некоторым его друзьям, которые, по словам М. Ройзмана, ведут по этому поводу «лживую болтовню». Распространенное «образоносцем» 75 лет назад вранье о своей персоне так въелось в умы многих читателей, что вытравить его теперь очень сложно. И ярким примером тому служит уже неоднократно упоминаемый выше профессор Борис Большун. Сообщив на странице 12 своей книги читателям о том, что «к прибалтийским баронам немецкого происхождения, так называемым “остзейским немцам”, семья Мариенгофа никакого отношения не имеет”, уважаемый профессор тут же забывает о сказанном, и на странице 29 читаем следующее: «Нет, не был Мариенгоф тем беспринципным прожигателем жизни, своей и чужой, каким его представляют в некоторых исследованиях. Ничего он, видно, не унаследовал ни от собако– и цыганолюба немецкого барона-деда, ни от его “аморальной” еврейки-жены из кафе-шантана, как ему этого ни хотелось».

Далее, на странице 50, где речь ведется о разных породах лошадей, Б. Большун пишет: «Вряд ли стоит искать особый скрытый смысл в происхождении непритязательных деревенских вяток от благородных немецко-лифляндских предков (как тут не вспомнить о непутевом деде Мариенгофа, тоже увлекающемся лошадьми)…»

Поскольку версия о баронстве настолько привлекательна и для самого Мариенгофа, и некоторых друзей, и для профессора Б. Большуна, вполне уместно предположить, что она имеет под собой реальную почву. Только, на наш взгляд, специалист в области немецкой генеалогии Никлас фон Нотцинг искал корни рода Мариенгофов немного не там. Они оказались настолько глубоко, что за прошедшие с того времени cтолетия фамилия нашего героя частично трансформировалась (быть может, при переезде предков в Россию). Изначально, в ХVIII веке, она звучала так: «Барон фон Мюнхгаузен».

Предвидим неадекватную реакцию некоторых читателей, и потому именно для них приведем цитату из повествований «самого правдивого в мире человека»: «…если в нашей компании найдутся лица, которые усомнятся в моей правдивости, мне останется только сожалеть о том, что они недоверчивы, и предложить им удалиться до того, как я начну повествование…»

Для остальных же сообщим, что, если мы положим рядом «Роман без вранья» и книгу Готфрида Бюргера и Рудольфа Распе «Удивительные путешествия на суше и на море, военные походы и веселые приключения барона фон Мюнхгаузена, о которых он обычно рассказывает за бутылкой в кругу друзей» (М.: Наука, 1985), откуда взята вышеприведенная цитата, то найдем в них немало общего.

Именно в бароне Мюнхгаузене мы видим черты деда Мариенгофа, лошадника и собачника, а также черты самого Анатолия. Вот о чем, например, свидетельствует на странице 15 барон Мюнхгаузен: «Я стремлюсь привлечь ваше внимание к более важным и благородным предметам, а именно, к лошадям и собакам, большим любителем которых я был всегда…»

Далее занимательный рассказчик, «скромно» напомнив о том, что слушатели должны верить на слово ему, самому правдивому человеку, (курсив мой. – П. Р.) сообщает, что он «всегда славился как высокими качествами своих лошадей, собак и ружей, так и особым умением этим пользоваться. Поэтому я могу гордиться, ибо в полях и лесах долгие годы будет жить слава моего имени».

Ну, чем не «Бессмертная трилогия» Мариенгофа? А название его книги «Роман без вранья» не говорит ли о том, что это самый «правдивый» роман в мире? Ведь все остальные, куда ни верти, с враньем. И все писатели-романисты – лгуны.

«Итак, господа, – продолжим словами Бюргера и Распе, – вы теперь знаете все о господине бароне фон Мюнхгаузене. И, надеюсь, уже никогда не станете сомневаться в его правдивости».

И с нашей помощью вспомните рассказы о его необычайно быстрой борзой собаке, которая за время службы барону «стерла себе лапы почти по самое брюхо, поэтому в последние годы ее жизни я мог пользоваться ею только как таксой»; и «о чудесном литовском коне», которому решеткой ворот, закрывающих крепость, отрубило заднюю часть, после чего он выпил всю воду в колодце, потому что она сразу же вытекала сзади. Кстати, эту незаменимую лошадку барону Мюнхгаузену подарили в Литве, т. е. где-то в тех краях, где проживали остзейские немцы, и мифический дед Мариенгофа в их числе.

С такою же поражающей воображение «точностью», как и наш любезный «романист», «непримиримый враг всякого вранья» барон Мюнхгаузен говорит о месте проживания своих родителей: «Вас это не удивит, господа, если я скажу вам, что по отцовской и материнской линии происхожу от голландских или по крайней мере вестфальских предков» (Там же. С. 62, а для непосвященных напомним, что Вестфалия находится в Германии).

От безымянного мифического деда, собачника и лошадника, а вернее – от барона Мюнхгаузена Анатолию Мариенгофу передалась любовь к собакам. В своих «бессмертных романах» он упоминает мопсика Нерошку, который жил в доме его отца, а также борзого пса Ирму – у них с Есениным в Бахрушинском доме. Уже одно то, что автор называет клички этих собачек в отличие от «забытых» им имен деда, двоюродного дяди-брата, сестры и брата, говорит о большом внимании Анатолия к «братьям нашим меньшим», которых он ценил, видимо, выше, чем неназванных родственников.

И к лошадям у автора «Романа без вранья» отношение особое. Не только в фамилии, но и в его облике было что-то лошадиное. Не зря же родители Есенина называли Анатолия между собой Мерингофом. Однажды художник Дид Ладо очень удачно изобразил Анатолия в виде лошади. Затем, чтобы не обидеть его, в подобных ипостасях нарисовал Есенина и Шершеневича. Для каждого была определена порода: Есенин – вятская, Шершеневич – орловский рысак, а Мариенгоф с учетом его «остзейского происхождения» оказался гунтером – представителем крупной, сильной и выносливой верховой лошади, разводимой в Англии для спортивной охоты и скачек с препятствиями. После этого крестьянские поэты часто спрашивали имажинистов о том, как поживает их Гунтер?

Можно предположить, что с подачи Анатолия имажинисты назвали свое кафе «Стойлом Пегаса», а также сборники стихов – «Конницей бурь» и «Конским садом».

Больше всего среди гнедых, буланых, вороных и пегих Мариенгофу нравились необычные, под стать ездоку, лошади. Пегас, оседлав которого, он безуспешно хотел попасть «Копытами в небо», Троянский конь, и, конечно же, всем известный из поговорки необычайно лживый сивый мерин. С помощью последнего потомку самого «знаменитого во всем мире барона» Мюнхгаузена удалось создать свое пресловутое «Вранье без романа» или Троянского коня, который вот уже на протяжении восьми десятилетий пытается разрушить репутацию Есенина. Репутацию человека, ибо есенинская поэзия с честью справилась с таким коварством.

О том, как это делалось и делается, читайте в соответствующей главе «Потомок барона Мюнхгаузена, или «Вранье без романа».