Фулканелли - Философские обители

«Был сделан специальный сосуд в форме икосаэдра с несколькими углами, так чтобы каждая грань была выпукло-вогнутой и мой шар действовал как зажигательное стекло».

Это как нельзя лучше согласуется с текстом Фулканелли, где он говорит, что символический икосаэдр — это неизвестный кристалл, витриол Философов, что он дух и воплощённый огонь, который, как мы видели ранее, не обжигает рук, что следует также из слов Бержерака, видевшего в этом небесном элементе как бы распылённый дух:

«…неудивительно, что, приблизившись к Солнцу, я не сгорел, ведь сжигает не огонь, а соединённое с ним вещество, солнечный же огонь не смешивался ни с каким веществом».

Насколько Савиньён де Сирано в этом новом освещении не похож: на изменчивый и причудливый образ, внедрённый литературой в сознание большинства людей, опираясь на ложную молву о Сирано, возникшую из-за крайностей его пылкой и скоротечной юности.

Фулканелли разделил эти два облика одного человека, использовав с этой целью, как увидит читатель, для учёного автора книги Иной мир, единственно достойного бессмертной славы, написание фамилии, призванное совместить официальные данные книги записей о крещении и фантазию парижского дворянина, более богатого духовно, нежели материально. Идея превосходная, мы ей тоже последовали, избрав из нескольких вариантов, принятых самим нашим героем, форму Сирано Бержерак. Частичка «де» слишком напоминала о говорливом бретёре и мечтательном галанте — известном персонаже трагикомедии Эдмона Ростана. И какое в конечном итоге имеет значение, что Философ сообщает противоречивые сведения о своём социальном статусе в тот или иной период — Фулканелли не проявлял к этому никакого интереса, тем более оправданно, что, став Адептом, Бержерак всё равно стал выше его!

В заключение, вслед за Яфетом несчастного Скаррона, не имевшего, впрочем, ничего против Савиньёна, повторим его в какой-то степени жестокие слова:

Читатель, без сомнения, заметит, что Философские обители открывает Саламандра на фронтисписе, а завершают в качестве своеобразного эпилога эдинбургские Солнечные часы. Эти два символа выражает один и тот же предмет, углублённый анализ которого, рассеянный по всей книге, неопровержимо свидетельствует об огромном труде, потраченном нашим Мастером на своё открытие, о невиданных усилиях, потребовавшихся для проведения полного объёма подготовительных работ.

У нас и в мыслях нет дополнять сведения, которыми Фулканелли так щедро уснастил страницы своей книги, использовав свои исключительно богатые знания и приобретённую в результате тщательного изучения древних авторов осведомлённость в герметической риторике, исключающую опасность разглашения тайны. Но нам посчастливилось долгое время быть восторженным свидетелем неутомимых трудов нашего Учителя у печи, и мы поделимся кое-какими воспоминаниями, которые, надеемся, будут должным образом оценены приверженцами (amateurs) нашей науки.

Мы не думаем также, что поступаем опрометчиво, приводя здесь слова самого Фулканелли о том, что он более двадцати лет потратил на поиски Золота Мудрецов (Or des Sages), которое всё это время было у него под рукой. Это откровенное, смиренное и чуть ли не покаянное признание нас на первых порах смутило. Однако пример Фулканелли не составлял исключения. Наксагор, чью Разоблачённую алхимию мы с Учителем читали в очень точном рукописном переводе XVIII в., после тридцатилетних поисков таинственного вещества, которое он каждый день держал в руках, в сердцах восклицает:

«О великий Боже, в каком ослеплении ты держишь нас, пока в бесконечном своём милосердии не убедишься, что Делание нас не погубит!»

Мастер, склонив к моему плечу благородное строгое лицо, обрамлённое длинными седыми волосами, прокомментировал это так:

— Философское золото, полное всяческих примесей, окутанное густой тьмой, сопряжённое с печалью и скорбью, есть, тем не менее, единственная и истинная первоматерия (premiere matiere, prima materia) Делания, подобно тому как единственной и истинной первой материей (matiere premiere, materia prima) является ртуть, порождающая невидимое и всеми пренебрегаемое золото. Это важное различие, на которое обычно не обращают внимания. Оно значительно облегчает понимание текстов и позволяет обойти первые трудности на нашем пути.

Беседа продолжалась, зачастую в качестве свидетелей под неяркий свет большой керосиновой лампы призывались книги из шкафа.

— Продукт водной коагуляции с самого начала предстаёт в таком виде, что его нередко тут же выбрасывают, не утруждая себя даже самым поверхностным его исследованием.

Объясняя мрачную сцену, иллюстрирующую четвёртый ключ Василия Валентина[4] (издания «Minuit»), мы уже говорили об этом веществе, символически обозначаемом «навозом». Оно хорошо знакомо химикам, даже если они считают его никуда не годным остатком. Что-либо полезное извлечь из него, кроме как нашим способом, трудно, поэтому данный осадок не включают даже в разряд побочных продуктов. А между тем именно это вещество, по видимости нечистое, Философы называют слюной дракона (bave du dragon) и утверждают, что оно хоть и неблагородное, но очень ценное. Чёрное с трупным запахом, оно поднимается со дна герметического моря и распространяется по поверхности в виде схожей с гноем смрадной, пузырчатой пены, которую с такой радостью собирают алхимик и его жена из Mutus Liber. Они вычерпывают ковшом жирную бурду, покрывающую раствор. К этой бурде Фулканелли возвращается в главе Лесной житель своих Философских обителей. По существу, персонажи с картинки осуществляют на практике совет Мастера Арнольда из Виллановы, данный в его Розарии (Чётках) Философов:

«Собери чёрное вещество с поверхности, это масло — истинный признак растворения. Растворённое вещество, как и золото, поднимается вверх, где его отделяют от низших веществ. При этом обращайся с ним осторожно, чтобы оно не испарилось» (Lugduni, 1586, р. 17).

— Это и есть наш навоз, — подтвердил Учитель, — наш навоз, который Философы называют чёрной серой, природной серой, темницей для золота, гробницей короля, а также латунью, вороном, Сатурном, Венерой, медью, бронзой и т. д., и которому они приписывают очень важные и исключительно редкие свойства. Они по праву считают его самым стоящим подарком Создателя и утверждают, что без откровения свыше никак нельзя признать в этом отвратительном, отталкивающем на вид месиве Божий Дар, превращающий простого алхимика в Мудреца, а Философа — в искусного Адепта.

К примеру, Иреней Филалет уподобляет его золоту, так его и называя в главе XVIII, параграфе III, своего Introitus, заключал Фулканелли, выуживая ссылки из своей поразительной памяти. При этом его лицо озаряла добрая благожелательная улыбка, и он привычным жестом поднимал руку, на которой в этот вечер сверкало кольцо Бафомета[5] из трансмутационного золота, перешедшее к нему от тамплиеров энбонского командорства в Бретани.

Мы действительно читаем на латыни у Николя Лангле-Дюфренуа (Жан-Мишель Фаустиус отмечает, что в данном случае был взят более совершенный список, с которого Открытый вход был переведён и напечатан в 1663 г.) в «Introitus Apertus ex Manuscripto perfection traductus et impressus Londini»:

«Наше золото нельзя купить за деньги и даже получить в обмен на корону или царство, ведь это Дар Божий. Мы и впрямь не можем владеть нашим совершенным золотом, по крайней мере в привычном смысле слова», а для нашего искусства надо, чтобы это было наше золото[6].

— Не просто так, — подчёркивал Фулканелли, — Мудрецы дали нашему драгоценному телу имена планет Сатурна и Венеры.

«Счастлив тот, — восклицает Филалет, — кто может приветствовать эту неспешную (tardambulonem) планету. Моли Бога, брат, чтобы сподобиться такой благодати, потому что это зависит не от идущего и того менее от алчущего, но единственно от Отца Светов».

Что же касается Венеры, то к ней прибегают лишь для того, чтобы по аналогии указать, каким образом Сера появляется на свет. Читатель вместе с Фулканелли увидит, что этот философский реагент рождаётся из герметического моря и при сильном перемешивании воды образуется в виде пены (écume), которая поднимается наверх, густеет и плавает по поверхности. И поймёт, сколь серьёзна будет ошибка, если за меркуриальную материю он примет свинец, а за источник серы — медь.

Но какой минеральный активатор, одинарный или двойной, вызывает гниение Ртути, в результате чего образуется чёрная Сера, жидкая, вязкая, с металлическим отливом, как у воронова крыла (plumage du corbeau), так что она даже получила имя чёрной птицы (volatile noir), которую латиняне называли Phœbeius ales, птицей Аполлона (oiseau d’Apollon), что наводит на мысль о тёмном солнце (soleil obscur), о летучем золоте (or volatil)? Какой химический катализатор был предметом наших частых бесед с Мастером?