Герман Дилигенский - Социально-политическая психология

Сегодня мы заново осмысляем значение проблем психологии для судеб общества и его граждан. Несколько поколений советских людей формировались в атмосфере преклонения перед неумолимыми объективными законами общественного развития. Капитализм в соответствии с этими законами неминуемо сменяется социализмом, развитой социализм постепенно перерастает в коммунизм — общество всеобщего изобилия и счастья. Руководящая сила советского общества — Коммунистическая партия — обладает знанием, необходимым для осуществления триумфального восхождения к вершинам прогресса; чем лучше каждый член общества будет выполнять ее указания, тем скорее мы достигнем этих вершин. Понятно, что подобная, свободная от каких-либо сложностей и сомнений схема общественной жизни, не оставляла много места для раздумий о самостоятельной роли в ней индивида и его внутренней, психической жизни.

Экономический и социальный, духовный и политический кризис, начавший ощущаться в годы застоя, все больше разлагал эту простую и ясную систему общественных представлений. Перестройка восьмидесятых, до предела обнажившая и обострившая этот кризис, приведшая к распаду государства и общества в их исторически сложившихся геополитических границах, не оставила от нее камня на камне. В высшей степени хаотичный, непредсказуемый и неуправляемый характер экономической и общественно–политической жизни большинства республик бывшего Союза крайне трудно совместить с представлением об якобы направляющих и регулирующих ее «объективных законах».

В «смутное время», которое переживает Россия и страны ближнего зарубежья в начале 90–х годов, общественное сознание естественно отталкивается от этого представления. В том числе и в том новом его варианте, в котором вся советская история преподносится как производный отход от объективно необходимого, от нормального и естественного пути развития (по которому следуют страны Запада), а возвращение к этому нормальному пути — как гарантия выхода из кризиса. По всей видимости, это рассуждение во многом обосновано, однако оно никак не объясняет, почему попытки встать на нормальный и закономерный путь рыночной экономики и политического плюрализма ведут на практике к нарастанию хаоса и развала. И именно эта самая практика побуждает общественное сознание искать понимания происходящего не столько в тех или иных объективных закономерностях, сколько в субъективных факторах — в действиях (или бездействии) конкретных людей и групп. Как показывают данные опросов, в обществе существуют весьма различные мнения относительно виновников бед, переживаемых страной: одни считают таковыми руководство бывшей КПСС и ее номенклатуру, другие — Горбачева, третьи — Ельцина, президентскую команду и вообще «демократов», четвертые — разогнанный осенью 1993 г. парламент, его спикера и советы в целом. В России относительно широкое признание завоевала и принципиально иная точка зрения, в соответствии с которой во всем виноваты прежде всего сами россияне: их традиционная пассивность, нежелание добросовестно трудиться, неумение брать на себя ответственность за собственную судьбу, покорность власти.

При всех различиях этих позиций их объединяет тенденция к субъективно–психологическому объяснению того, что происходило, происходит и, возможно, будет происходить в стране, идет ли речь о психологии отдельных политических деятелей (например, утверждение типа: трое участников встречи в Беловежской пуще развалили Союз) или целого народа. Похоже, эта тенденция отражает шараханье общественного сознания от одной крайности — дискредитированного оптимистического детерминизма к противоположной — представлению о прошлой и современной истории собственной страны как не знающей правил и ничем не контролируемой игре страстей и пороков населяющих ее и правящих ею людей. По своим практическим последствиям обе крайности сходятся: и та, и другая питает и воспроизводит общественную пассивность, нежелание и неумение противостоять обстоятельствам (оправдывается ли оно исторической неизбежностью или необозримостью ущербных психологических свойств правителей и граждан), низводит стремления и ценности людей к элементарному приспособлению и выживанию.

Подобная духовная и интеллектуальная ситуация придает особо острую актуальность теоретической лишь на первый взгляд проблеме соотношения объективного и субъективного в жизни и развитии общества. Та совокупность явлений и процессов, которую можно назвать социально–политической психологией, образует важнейший и вместе с тем хуже всего изученный и наиболее трудный для понимания компонент субъективной стороны этого отношения. В определенном смысле психология в данном ее аспекте имеет для постсоциалистических обществ и, возможно, особенно для России и близких к ней в социальном и культурном плане бывших советских республик куда более жизненно важное значение, чем для многих стран западной цивилизации. Не потому, что развитие этих стран свободно от острых и трудных конфликтных проблем, а потому, что в них существуют устоявшиеся способы решения подобных проблем — общепризнанные «правила игры», придающие всей общественно–политической жизни значительный элемент саморегулирования, более или менее рутинного автоматизма. Наиболее острые психологические проблемы возникают там скорее в сфере частной, чем общественной жизни. Совершенно иная ситуация в России и других похожих на нее постсоциалистических обществах здесь с психологией граждан, общественных и политических деятелей напрямую связан мучительный выбор самих основ дальнейшего бытия общества, его ценностей и образа жизни. Вот почему духовно–психологическая жизнь этих обществ, возможно, дает более богатый материал для познания самых сложных, темных и затаенных уголков социально–политической, да и вообще человеческой психологии, чем более спокойная и ровная действительность относительно благополучных стран и регионов современного мира.

Заглавие этой книги, вероятно, может вызвать недоумение, а то и протест у читателя, маломальски знакомого с нынешним состоянием гуманитарных наук. Такому читателю известно, что в последние десятилетия плодятся научные дисциплины, в наименованиях которых фигурирует слово « психология». Первенцем в этом процессе была социальная психология, появившаяся в начале века и окончательно утвердившаяся в своих правах в 20–30–х годах. Затем появились экономическая и историческая психология (в англо–саксонских странах называемая чаще всего «психоистория», а во Франции — «история ментальностей»). Наконец уже в 70–е годы оформилась в самостоятельную дисциплину политическая психология. Все эти дисциплины, так или иначе отделяющие себя от общей психологии, развивались в русле единой тенденции гуманитарного знания: поисков взаимосвязей между психической жизнью человека и его социальным и историческим бытием — социальными отношениями, историческим развитием, общественно–политическими процессами и явлениями. Естественно, что по отношению к более «старым» наукам, с одной стороны, общей психологии, с другой — социологии, политической экономии, истории, а также политологии они приобрели междисциплинарный характер.

Казалось бы, коль скоро уже существует столько отраслей знания, выражающих данную тенденцию, зачем изобретать еще одну — социально–политическую психологию? Претендующую к тому же, судя по названию, на скрещивание и без того уже «гибридных» (психолого–социологических, психолого–политологических) наук?

Автор хотел бы со всей определенностью предупредить, что он отнюдь не намеревался «изобретать» некую новую дисциплину. Его задача значительно скромнее: попытаться «собрать» и по возможности систематизировать те социально–психологические знания, объектом которых являются взаимоотношения и взаимосвязи человека и общества.

Здесь важно уточнить понимание обоих компонентов этой взаимосвязи. В научной, особенно философской литературе понятие «человек» часто употребляется в обобщенном смысле, фактически равнозначном понятию «человечество». Психологическая, в том числе и социально–психологическая наука имеют дело с «эмпирическим», индивидуальным человеком, и именно о нем пойдет речь в этой книге. Понятие «общество» трактуется как совокупность многообразных отношений между людьми в границах определенного национально–государственного или цивилизационно–исторического пространства. Оно вряд ли бы нуждалось в дополнительном разъяснении, если бы структура этих образующих общество отношений не имела «многоэтажного», иерархического характера — от непосредственных «контактных» отношений между людьми в первичных социальных группах до отношений «макроуровня» — между большими социальными группами (классами, нациями, слоями и т.д.) и внутри них или между гражданами и политической властью. История науки показывает, что те или иные уровни этой структуры в силу их специфики и неоднородности методов их изучения могут выступать как предмет отдельных отраслей знания. В любом случае отношения, функционирующие внутри общества, рассматриваются как социальные, однако поскольку это определение весьма многозначно (а в западных языках синонимично слову «общественный»), оно может обозначать такие разные вещи, как, например, отношения внутри семьи или между политическими партиями и избирателями. Именно поэтому необходимо подчеркнуть, что отношения, психологические аспекты которых образуют сюжет данной книги, — отношения макросоциального (социэтального) уровня. Иными словами, это отношения не столько между непосредственно контактирующими друг с другом индивидами, сколько их отношения с общественным организмом в целом, внутри больших, т.е. функционирующих в масштабах всего общества, групп и между ними, а также отношения между разными обществами.