Л. Жаров - Ребенок в мире Эроса

Рассмотрение проблемы “Ребенок в мире Эроса” предполагает максимально точное определение исходных понятий с учетом их дальнейшего развития в ходе исследования. Этимологические словари русского языка определяют «ребенка» как мальчика или девочку от колыбели до отрочества, подчеркивая исконно русское происхождение этого слова, появляющееся в письменных источниках с XII века в форме «робенокъ». Смысл его возводится к понятиям «раб» от корня «orb» в значении сирота, слабый, робкий. Другое толкование сближает ребенка с лексемами «рыба» и «работа» как сакрально-сексуальными символами, считая его результатом («наследством») фаллических действий1. Этот момент получил развитие в работах Г.Гачева о специфике русского Эроса, где «…младенец одновременно — это чистый фаллик, амурчик, Эрот — абсолютно сексуальное тело»2. Слабость, несовершенство и зависимое положение ребенка манифестируется и в понятии «отрок» (мальчик в возрасте между маленьким ребенком и юношей), «не говорящий» (корень rok — речь), т. е. не имеющий еще права самостоятельного голоса. С другой стороны — ребенок существо сакральное, олицетворяющее начало мира, говорящее и думающее на своем, особом языке, который дал основание Маргарет Мид еще полвека назад говорить о пришествии в мир новой префигуративной культуры. Ее предсказания в основном сбылись и действительно мы сейчас, в начале XXI века стоим «перед лицом будущего, которое настолько не известно, что им нельзя управлять так, как мы пытаемся сделать сегодня»3. Учиться жить у своих детей! — вот тот парадоксальный по форме, но глубоко содержательный по существу тезис, который находит все больше сторонников, в современном мире, непредсказуемость которого стала уже банальностью.

Кто же такой этот «ребенок», в котором заключено прошлое и будущее, святое и грешное, высокое и низкое, который по К.Юнгу — «прежде отца», ибо «это неописуемый опыт, какая-то неприспособленность, изъян и вместе с тем божественная прерогатива, нечто не уловимое, что составляет последнюю ценность и бесценность любой личности»4.

Конвенция о правах ребенка, принятая ООН 20 ноября 1989 года и вступившая в силу для СССР (а затем России) 15 сентября, 1990 года определяет что «ребенком является любое человеческое существо до достижения 18-летнего возраста, если по закону, применимому к данному ребенку, он не достигает совершеннолетия ранее»5.

Законы Российской Федерации, разделяя эту норму в отношении несовершеннолетних, вводят ряд норм регулирующих дееспособность, начиная с 14 лет, и устанавливают, что «учет мнения ребенка достигшего возраста 10 лет обязателен, за исключением случаев, когда это противоречит его интересам»6. Проблема периодизации самого детства имеет разные измерения — социокультурное, психологическое, медицинское и другие. Исследователи детской сексуальности выделяют обычно такие группы: 1) — до 2 лет, 2) — с 2 до 5 лет, 3 — школьная сексуальность, включая период полового созревания. Младенцы, дети и отроки (в отечественной терминологии) или то, что обозначается латинским термином «puerilitаs» (или pueritia) собственно говоря, и составляют предмет данного исследования. Эта фаза предшествует тому, что римляне обозначали как adulecentia, понимая возраст от 14 до 30 лет, т. е. юность, молодость, когда феномены пубертата расцветают в полной мере. Вспомним, что пубертат, прежде всего, отождествлялся с растительностью на лице и половых органах, а это было для античного мира своеобразным рубежом. Прекрасным считалось то, что было безволосым и как пишет П.Киньяр «активные» и (волосатые) принадлежат городу (polis), «пассивные и безволосые — гинекею»7. У римлян было правилом — infans (т. е. неспособный говорить ребенок до 7 лет). Сексуально неприкосновенен, с 7 до 12 лет разрешались эротические игры, после чего — брак. Пуэрильный период жизни человека, обозначавшийся в античном мире терминами puellus и puellula (мальчишечка и девчоночка) являют собой образец переходной ситуации, пределом которой является манифестация пубертата, «взрывающая» тело и душу подростка. Эти переходы и неустойчивое состояние, в которых возможно все и ничего, требует особых исследовательских подходов, где логика познания должна стремиться к логике реальности, о чем речь пойдет далее. Понятно, что нет строгих хронологических рамок этого периода, за исключением одной — факта рождения, т. к. наступление пубертата растянуто в разных культурах в зависимости от климатических, экологических, социокультурных и иных факторов, включая питание, физическую активность, среду масс-медия и др. Здесь важен не сам по себе год и месяц появления менструации у девочек и эйякуляции у мальчиков, хотя средние цифры достаточно репрезентативны, а значение в том числе и символическое этих и других феноменов сексуальности для личностного развития ребенка, включая его сексуальный дебют. Последний же, как по западным, так и по российским данным наступает все раньше и разница между мальчиками и девочками уменьшается, что сопровождается повышением возраста брачности. Это предполагает анализ субъективных смыслов и значений процессов, ведущих к пубертату и затем зрелой сексуальности, в которой «детскость» или «малость» (Э.Эриксон) отнюдь не равнозначно некоей ущербности. Есть основание полагать, что пуэрильный этап в жизни человека не уходит бесследно, а «любовные карты» (Дж. Мани) сформированные в это время «разыгрываются» потом всю жизнь. Дело не в том, чтобы к имеющимся почти 40 «теоретическим перспективам» в сексологии, как иронично пишет И.С.Кон8, добавлять еще одну. В конце концов, важны не «подходы» и исследовательские «инструменты», а результат, обеспечивающий новое видение известных феноменов. В западной мысли получила распространение концепция Джона Банкрофта9, полагающего что процессы, обеспечивающие гендерную идентичность, сексуальную ориентацию и способность к парным интимным отношениям в детском возрасте идут параллельно, но независимо друг от друга. В ходе смены трех фаз: неопределенности, самоопределенности и социальной определенности ребенок достигает либо гармонии, либо (чаще всего) той или иной степени внутреннего конфликта и связанных с ним социально-психологических проблем. Другие исследователи предают большое значение культурным и социальным сценариям, потенциальному «рынку» сексуальных услуг и тем социальным отношениям, в рамках которых происходит реализация сексуального паттерна ребёнка и подростка. С другой стороны, авторы популярного на западе руководства по сексуальности приводят данные американского психолога В. Фридриха о поступках сексуального характера у 834 детей от 2х до12 лет. Оказалось, что самыми «популярными» были самостимуляция, эксгибиционизм (по отношению к взрослым и другим детям) и стимуляция рукой или телом других людей10.Эта современная модель полового поведения больше свидетельствует в пользу внутренних детерминант, связанных с ранними этапами психосексуального развития.

Можно спорить об объёме и содержании пуэрильной сексуальности, о её этносоциальных обликах и символических масках, но достаточно очевидно, что «рай» и «ад» взрослой жизни закладываются именно в этом «нежном» периоде жизни. Внешне всё выглядит пристойно и благополучно, особенно в странах западной цивилизации, «ангелочки» радуют своих родителей, им прощается почти всё, если родители ими занимаются или это не замечается в ином случае.

Но, приходит «день и час» и по хрестоматийной формуле Эрика Берна «ангел в ванне становится дьяволом в спальне», возникают проблемы, о которых не подозревали ни родители, ни дети. Перефразируя М.Булгакова можно сказать, что с ними «управился» кто-то другой и этот Другой не кто иной, как всемогущий Эрос.

Что такое и кто такой Эрос? Об этом написано столько, что труднообозрима даже вторичная библиография этого феномена. В самом простом, даже обыденном понимании, Эрос — это сила, которая владеет людьми (даже богами) и сама является одним из античных божеств. Мощь Эроса велика и ему невозможно противостоять, он поражает людей в сердце, что гораздо хуже головы, он делает их временно безумными. Его все опасаются и все же к нему стремятся, ибо без него жизнь безрадостна. Эрос помещается где-то между «чистой» духовной любовью и «грязной», животной сексуальностью, воплощая в себе все подлинно «человеческое», «слишком человеческое» (Ф. Ницше). Этот златокрылый, золотоволосый, «подобный ветру» сын Зевса, самый юный из богов и вечно юный, нежный, гибкий и красивый; в то же время самый справедливый, рассудительный и мужественный и тем самым прекрасный и благой и по Платону «отец наслаждения, нежности, неги, прелести, любовного стремления, вожделения …. всех богов и людей краса11.

В классическом анализе А.Ф. Лосева идеи Эроса в античной эстетике обращает внимание одно обстоятельство. Платон неоднократно подчеркивает, что материя — это «мать» и «кормилица» идей; идеи — это родители, а реальные вещи — дети от брака материи и идей. Для того чтобы что-то порождать, необходима мощная и неиссякаемая сила и страсть. Это и есть любовь или точнее безумное любовное влечение «жизненный инстинкт, вложенный в человека от природы, и неизменно, а зачастую и вполне безумно влекущий человека к продолжению рода»12. Но, тело и душа ненадежны для этой страсти и, поэтому, любить можно только вечную идею красоты. А.Ф. Лосев неоднократно отмечает, что история понятия и термина Эрос очень сложна и не получила еще в науке всеохватывающей формулы. Последнего слова о «платонической любви еще не сказано и вряд ли будет сказано ввиду огромного количества оттенков и сложнейшего семантического контекста. Для нашего анализа плодотворна мысль Плотина в его известном трактате «Об Эросе», подробный анализ которого дан А.Ф. Лосевым. Суть ее в диалектике всецелого Эроса, существующего в мировом целом и частичного, существующего в каждой душе. Мужское начало (бытие, семья, эйдос, зерно) переходит в женское начало, «насаждает себя в нем, ищет себя в нем, отождествляет себя в нем, любит его. Но становление переходит в ставшее, стихия любви зацветает образом, и вот — появляется ставшее, плод, рожденное, которое можно понимать смысловым образом (это будет красота, то есть лик любимого) и фактически (это будет реальное рождение)»13. Отсюда выводится идея становления муже-женского перешедшее в ставшее, т. е. плод любви. В «Федре» Платон утверждает, что обязанность Эрота надзирать за прекрасными мальчиками и побуждать их души к вечной красоте. Эрос как гений имеет у Платона объективированное начало, это живое существо, стремящееся к вечности. Сын Пороса и Пении (т. е. логоса и материи) Эрос всегда будет испытывать нужду по прекрасному. Именно эта сторона концепций Платона и Плотина об эротическом восхождении получила интенсивное развитие в последующем столетии, вдохновляя миллионы одержимых эротическим поиском, которому нет конца. В качестве примера можно сослаться на К. Юнга, который, критикуя З. Фрейда за то, что тот сделал из Эроса догму, подобную религиозному нумену…, забыв о том, что сексуальность — и Бог, и дьявол в одном лице. Для К. Юнга Эрос — демон, «чья власть безгранична — от горных вершин до мрачной тьмы ада, — но тщетно я старался бы найти язык, который был бы в состоянии адекватно выразить неисчислимые странности любви … Здесь скрыто самое великое и самое малое, самое далекое и самое близкое, самое высокое и самое низкое. И одно не живет без другого. Нам не под силу выразить это парадокс»14. Стало быть, эротическое измерение бытия выходит за пределы рационального постижения мира, оно несет в себе чувственно-сверхчувственные характеристики, невербализуемые в должной мере и уходящие в глубины сакрального с мощным амбивалентным потенциалом. Мир Эроса, как точно заметил Октавио Пас, «рождается, живет, умирает и возрождается в истории, он творится в истории, но не растворяется в ней. Он врастает в историю, он непрерывно сращивается с животной сексуальностью, всегда сопротивляясь и той и другой»15. Этот метафорический характер мира Эроса, его символическая сущность, это «что-то» плохо поддающееся определениям и отвечающее на вопрос не «что?», а «как?», делает эту сферу поистине безграничной. Сочетание божественного и дьявольского начал в эротизме стало сквозной темой всех философско-культурологических штудий ХХ века, поистине Голгофой для блестящей плеяды французских мыслителей, начиная с блудопоклоннической прозы Ж. Батая до наших современников. Акцент на дьявольском начале эротизма, на его неразрывной связи со смертью, на ужасе и экстазе с ним связанном привел Ж. Батая к сентенции: «Трепет — вот единственная возможность приблизиться к истине эротизма…»16.