Михаил Решетников - Психическая травма

Если вы держите в руках эту книгу, то, скорее всего, вы — мой коллега: врач или психолог. Но даже если вы не принадлежите к представителям двух этих профессий, мы все равно — коллеги, так еще как никому не удавалось прожить жизнь без психических травм, более того — можно сказать, что жизнь исходно травматична.

Эта работа во многом является продолжением и отчасти некоторым (надеюсь — промежуточным) итогом того, что мной было написано ранее. И если читатель встретит в тексте ссылки на какие-то мои прежние публикации, прошу его поверить, что это не от нескромности, а от того, что мне не хотелось повторять уже сказанное. Это намного увеличило бы объем книги, а я и сам как читатель не люблю толстых книг, считая, что если автор не смог донести свои идеи и обобщения в кратком варианте, то почему это смогут или захотят сделать другие? Поэтому здесь написано только то, что, по моим представлениям, нельзя было не написать о психической травме.

Книга была задумана около года назад, и тогда мне казалось, что назрела определенная необходимость для более широкого подхода к этой проблеме, но каково же было мое изумление, когда, пролистав все солидные отечественные и некоторые зарубежные издания по психологии, психиатрии и психотерапии, я обнаружил, что обобщать практически нечего — этой темы как бы не существовало, и в 99 % современной специальной литературы, за исключением психоаналитической, она даже не упоминалась. Таким образом, возникла необходимость не столько обобщать, сколько попытаться восстановить в качестве единого целого (хотя бы в первом приближении) то, что было разбросано по немногочисленным источникам, а также изложить общенаучным языком основные положения аналитической теории травмы, которая когда-то была одной из самых популярных тем, затем на какой-то период оказалась преданной почти полному забвению, а в настоящее время вновь со всей очевидностью заявила о своей актуальности.

Возможно, это только мое убеждение, но думаю, что психология, психиатрия и (тем более) психотерапия слишком многое растеряли, на протяжении почти столетия игнорируя феноменологию травмы, а сведение ее только к столь популярному сейчас посттравматическому стрессовому расстройству — не только существенно сужает, но и искажает наши представления о личности, прежде всего — страдающей. Мной уже не раз отмечалось, что наши предшественники, психиатры и психологи, были великими гуманистами и философами, мы — все больше становимся прагматиками, постепенно отдаляясь от всего, что связано с психическим страданием и смыслом жизни. Можно понять, когда страдающий человек утрачивает смысл своего существования, но не нахожу никакого объяснения тому, почему наука и терапевтическая практика так последовательно уклоняются от исследования этой феноменологии.

Стремление к счастью является естественным для любого человека, и никто не хотел бы провести всю жизнь (или даже часть ее) в качестве страдающего невротика или психотика. Но кому-то везет меньше, и тогда он обращается к нам, еще не зная, что никакая терапия не делает человека счастливым, а опытный терапевт — даже не пытается этого сделать, сознавая непосильность задачи. Все, что мы можем — только устранить препятствия и помочь: вначале обрести душевное равновесие, а затем почувствовать опору под ногами для следующего шага — к полноценной жизни. И даже это малое мы можем только в том случае, если сумеем понять пациента. В этой книге нет готовых рецептов, и в целом — она лишь еще одна попытка приближения к такому пониманию.

Санкт-Петербург, 13.01.2006

Понятие «психической травмы» впервые появилось в научной литературе в конце XIX века, но ее признание в качестве самостоятельной нозологической единицы растянулось почти на 100 лет, а дискуссия вокруг этой проблемы была настолько захватывающей, что заслуживает отдельного изложения и анализа.

Современная история психиатрии, начало которой обычно связывается с именем Эмиля Крепелина и изданием его учебника «Введение в психиатрическую клинику» [26], не так уж велика. Но уже мало кто помнит, что, являясь выдающимся учеником гениального психолога Вильгельма Вундта, Крепелин вначале предпринял попытку создать свою концепцию психиатрии на основе методов экспериментальной психологии. Однако в последующем (и очень скоро) он оставил эти подходы. Ю. Каннабих, к монографии которого я буду преимущественно обращаться в этом разделе, так пишет об этом: «В позднейших изданиях "Учебника" психология занимает хотя и почетное, но чисто декоративное место. Это в буквальном смысле "психология без души", без души самого Крепелина, интересы которого уже давно обратились в совершенно иную сторону» [18: 462].

И на это были конкретные причины. Как мне представляется, определенную негативную роль здесь сыграли эпоха и умонастроения того периода, когда осуществлялась интеграция психиатрии в медицину. Новая область медицинских знаний должна была институироваться только с собственной нозологией и, в соответствии с духом времени, только на основе естественнонаучной методологии. Приняв естественнонаучную парадигму в качестве основной (а позднее — единственной) и постулировав клиническую классификацию как этиопатогене-тическую (для которой пока просто не найдено соответствующих морфологических, биохимических или инфекционных коррелятов), психиатрия начала постепенно отдаляться от лежавших в ее основе гуманитарных концепций (то есть — гипотез) о психике и, в результате, с этой точки зрения — оказалась внеконцептуальной.

Были и другие причины, вплоть до причин сугубо межличностного характера, но в целом нужно признать, что постепенно Крепелин-врач (с естественнонаучными установками) одержал верх над Крепелином-психологом и его прежними гуманитарными концепциями и индивидуальнопсихологическими подходами. В итоге ключевым понятием в психиатрии становится не пациент с его глубоко личностно-окрашенным страданием, а симптом, а затем — сопоставление симптомов сотен и тысяч клинических случаев в целях выявления синдромологически общего.

В этой констатации не было бы и тени негативизма, если бы это направление стало одним из многих в современной психиатрии. Но оно стало основным и, по сути, единственным. В результате современная психиатрия предельно схематизировалась, диагноз ставится по утвержденному перечню признаков, а лечение назначается по схеме. Вроде бы все правильно, как и должно быть в медицине, но личность пациента и ее индивидуальная история, а также ее изменения под влиянием среды и (большей частью) психофармакологического лечения «присутствуют» здесь лишь в качестве некоего побочного несущественного фактора.

Эта позиция была исходно весьма уязвимой, но Крепелин настаивал, что психические расстройства должны иметь такие же этио-патогенетические факторы, как и все другие болезни, то есть — вызываться вирусами, бактериями, травмами или токсинами. С этим согласились далеко не все. Тем не менее этот подход долгое время оставался преобладающим, и даже в 80-е годы XX века выдающийся российский ученый П. Снежневский чуть не получил Государственную премию СССР за открытие вируса шизофрении. К чести Снежневского, он сам же позднее признал свою ошибку.

Однако оппонентов у Крепелина было достаточно и в период его научного творчества. Например, К. Г. Юнг еще в 1907 году опубликовал небольшую работу «Психоз и его содержание», где пытался обосновать факт того, что все проявления тяжелого психического расстройства строго детерминированы предшествующими переживаниями пациента [86]. Затем эти идеи получили дальнейшее развитие в системной монографии О. Блейлера, посвященной шизофрении [4], при этом сам автор отмечал, что вся его книга представляет собой не что иное, как «распространение идей Фрейда» на эту форму психического страдания. К Фрейду мы еще вернемся в следующем разделе, так как многие из его идей на протяжении длительного периода существовали и развивались параллельно официальной психиатрии.

Постепенно накопление клинических данных привело к существенному расширению представлений о психических страданиях. Для легких и «стертых форм» психических нарушений стало использоваться определение «малая психиатрия», а грубые формы, в центре которых лежал тот или иной тяжелый симптом или синдром, стали более «размытыми», так как «концентрические круги», расходящиеся вокруг «нозологического ядра» (депрессии, паранойи, шизофрении и т. д.), многократно пересекались.