Ханс Дикманн - Юнгианский анализ волшебных сказок. Сказание и иносказание

В ответ на требование вспомнить свою любимую детскую сказку одна из студенток, обычная двадцатипятилетняя женщина, хорошо справлявшаяся со своими жизненными проблемами, написала полемическое сочинение, направленное против того, что в сказке братьев Гримм «Гензель и Гретель» воспринималось ею как мужской шовинизм. В детстве эта сказка произвела на нее очень сильное впечатление, и при мысли о ней, что случалось достаточно часто, студентка до сих пор впадала в ярость. В своей работе она объясняла свое возмущение этой широко известной сказкой тем, что описанная там девочка выглядит жалким придатком своего брата, не имеющим собственного мнения и выполняющим все приказы брата. В ее воспоминаниях Гензель всегда доминировал и во всем превосходил Гретель, все в сказке совершал он: сначала он рассыпал гальку и хлебные крошки, чтобы дети смогли найти дорогу домой, а под конец своим мужественным поступком спасал себя и сестру, затолкав ведьму в печь, где та сгорела. Все поступки совершал Гензель, в то время как Гретель покорно сидела, запертая в каморке, ничего не предпринимая для своего спасения.

Сказка о Гензеле и Гретель стала чрезвычайно важной для этой женщины и всегда оставалась таковой, потому что во многих отношениях это была история ее собственной жизни, где полностью доминировал ее старший брат. Эта сказка сердила ее, потому что в ней подразумевалось, что, будучи одна, девочка ни на что не способна, и под влиянием этой сказки студентка согласилась на пассивную роль, которую и продолжала играть в жизни. В конце своего сочинения она писала, что даже сейчас, незадолго до окончания своего обучения, она вынуждена допускать, чтобы ее брат, работавший совсем в другой области, решал, на какую должность ей следует претендовать. Она считала сказку в большой степени ответственной за свое зависимое положение, потому что полагала, что в ней девочкам внушается, будто их участь — это подчинение старшим братьям или вообще мужчинам.

После того, как она последовала моему совету перечитать сказку, эта женщина была ошеломлена, когда вынуждена была убедиться, что, в полном противоречии с ее отчетливыми воспоминаниями, именно Гретель была той, кто втолкнул в печь ведьму и тем самым спас себя и брата, беспомощно сидевшего в своей каморке. Студентка была уверена, что в детстве она знала только ту сказку, которую вспоминала все последующие годы, ту историю, которая всегда приводила ее в ярость. Она была убеждена в том, что должна существовать та версия «Гензеля и Гретель», которую знала она, и целыми днями искала во всевозможных библиотеках свою сказку, расспрашивая своих друзей и авторитетных лиц в надежде найти кого-нибудь, кто знал бы эту версию.

Наконец ей стало ясно, что она сама была той, кто всегда хотел видеть себя в роли бедной Гретель, Гретель, беспомощно сидевшей в каморке, пассивно ожидая конца, который наступил бы, если бы Гензель не затолкал ведьму в печь, освободив обоих детей, и за этот героический поступок Гретель обязана ему вечным послушанием. Осознание этого факта было для студентки чрезвычайно важным, и она приложила много усилий, чтобы понять, почему она в своих воспоминаниях так исказила эту сказку и никогда не смогла бы от этого искажения отказаться.

С изумлением она обнаружила, что ключ к глубокому пониманию того, почему она приписывала сжигание ведьмы Гензелю, находится в неком травматическом переживании ее юности. Когда эта студентка была еще юной девушкой, их мать — верующая католичка — внезапно умерла. Ее брат был в это время за границей и не мог приехать на похороны. Когда девушка говорила с ним по телефону о том, каким образом похоронить мать, брат предложил кремацию. Хотя это было только предложение, и девушка знала, что желанием матери было быть погребенной в земле, она увидела в этом, как и во всех других предложениях своего брата, приказ, которому должна была следовать, и выполнила все приготовления для кремации матери. Но следствием этого было сильное чувство вины, и в своем бессознательном она нашла способ освободиться от вины за действия, направленные против воли матери. После этого она убедила себя в том, что, если человека сжигают, то ответственен за это кто-то другой, и изменила для себя сказку о Гензеле и Гретель таким образом, чтобы тем, кто сжигает старуху, оказался брат.

Когда студентке, наконец, стало ясно, каким образом и почему она исказила эту важную для нее историю, она поняла, почему столь же искаженными воспринимались ею и отношения с братом. Ее брат совсем не принуждал ее поступать всегда так, как хотел он, напротив, это она сама была той, кто полностью подчинил ему себя. Чтобы избежать чувства вины, ей необходимо было поверить, что это ее брат был ответственен за сожжение, и видеть в нем своего бога и господина, который принимает за нее решения, так что ей никогда не надо брать на себя ответственность за свои поступки и испытывать из-за них чувство вины.

Как это часто бывает у детей с их любимыми сказками, история о Гензеле и Гретель, хотя и в искаженной форме, однако сослужила студентке хорошую службу. Сказка предоставила ей право играть в жизни пассивную роль, правда, она часто неважно чувствовала себя в этой роли, но зато получала полное освобождение от чувства вины. Эта студентка играла роль Гретель таким образам, как она ее видела, и тем самым не только позволяла брату взять ее жизнь в свои руки, но и принуждала его так поступать. Но из-за этого оказалось, что никакие ее достижения, в том числе успехи в колледже и университете, не могли дать ей подлинного удовлетворения. То, что она делала, никогда не позволяло ей ощутить себя независимым человеком, потому что она всегда чувствовала себя безнадежно стоящей в тени своего брата. Она видела себя «жертвой».

Теперь студентка поняла, что сама поставила себя в зависимое положение, точно так же, как в сказке дала такую роль Гретель. После того, как все это стало для нее ясным и она написала второе сочинение, она позвонила своему брату, сообщив ему, что собирается добиваться другого места, а не того, которое он ей предлагал. И тогда он объявил ей о том, каким это будет для него облегчением, а также о том, какой тягостной была для него постоянная зависимость от него сестры.

Я привел этот пример для того, чтобы показать, каким образом переживание основного события любимой детской сказки может послужить позитивной цели. Сказка о Гензеле и Гретель, в том виде, как ее запомнила студентка, служила ей оправданием для того, чтобы жить в постоянной зависимости от старшего, доминирующего брата, а негодование против этой истории и против мужского шовинизма помогало ей сохранять свое душевное здоровье. Несколько лет спустя я смог узнать от этой молодой женщины, что ее жизнь действительно изменилась. Но и теперь сказка не утратила для нее своей важности, поддерживая ее в дальнейшей жизни уже в своем подлинном виде. Всегда, когда она теряла мужество, она звала на помощь воспоминание о том, что она могла бы кое-что предпринять, в точности как Гретель, которой удалось спасти себя и своего брата. Итак, ее сказка о Гензеле и Гретель обрела счастливый конец. И это касается также случаев, о которых рассказывает Ханс Дикманн, ведь благодаря своему глубокому пониманию значения, которое имеет любимая детская сказка, ему удавалось вылечить многих пациентов.

Бруно Беттельхейм

«Fatum suum habeant libelli!» — «Книги имеют свою судьбу!». Так гласит старая латинская пословица, справедливая и для данной книги. Когда она впервые вышла в свет в 1967 году, это было маленькое карманного формата издание, состоявшее всего из четырех глав. Это было время, не слишком подходящее для сказок, и я по сей день благодарен издательству Bonz-Verlag, которое тогда ее издало, тем более что в то время это была моя первая книга, а сам я был молодым, никому не известным аналитиком. Аналитики школы К. Г. Юнга в то время были в Германии очень изолированы и едва принимались в расчет, так что мое научное направление тоже было несвоевременным. Мои первые наблюдения и исследования любимых детских сказок, включая их отношение к неврозам, были в то время столь незначительны, что я посвятил им только краткую главу.

Подобно многим другим вещам сказки переживают разное к себе отношение: бывают времена, когда ими пренебрегают и стремятся изгнать из детских комнат. Это относится не только ко времени после второй мировой войны: уже в тринадцатом веке Р. Бэкон вел кампанию против фантазии, а также против всего иррационального и интуитивного. Подобный феномен мы пережили в конце прошлого века, когда Вильгельму Гауфу пришлось предпослать своим сказкам притчу, которая в нашей книге подробно описана. Сегодня вновь все изменилось, и сказки всех народов пользуются растущей любовью, что становится заметным и в психоанализе. В одной этой области уже появилось столько публикаций, посвященных сказкам и их интерпретациям, что едва ли можно получить о них полное представление.