Михаил Швецов - Госпожа тюрьмы, или слёзы Минервы

Прошло пятнадцать лет с тех пор, как были написаны эти немногочисленные и выстраданные страницы первой части публикации. Это было время ожидания, время забвения лечебной работой и время утерянных надежд. Надежд на то, что перестройка эпохи Горбачёва и начинающего врать Ельцина (тоже, вероятно, «засланца» из врачебного сословия) способна поднять на служение истине не только потенциальных пассионариев, но и способных внимать им.

Плодам моих наблюдений и размышлений было не суждено дожить до востребования. Я чувствовал, что мне не стать маршалом побед Жуковым (хотя он тоже, если верить Михаилу Задорнову и Виктору Суворову, был из коренных врачей). Тем не менее, все материалы были подготовлены и отправлены в начале 1996 года в «Независимый психиатрический журнал», который тогда сильно гордился тем, что старая идеология ему стала чужда. Это было время, когда у доктора не было денег на автобус, а уж на звонок в редакцию — тем более.

Меж тем, заинтересовав местного профессора психиатрии собственным переводом с немецкого работ Блёйлера, получил от него обстоятельную рецензию на свою готовившуюся к публикации статью о возможных путях развития шизофрении (Ш). Кажется, он одобрял высказанные соображения, но чтобы они увидели свет, нужно было всё переделать. Постоянные переработки и уточнения написанного в течение года сильно измотали меня. Я не понимал, зачем нужно тратить столько усилий на разъяснение простых вещей специалистам с максимальным стажем работы в психиатрии, если и некоторые профаны уже смекнули. Было неясно, почему не убеждает даже установление логической связи явлений, которой так поклоняются учёные. Конечно, в головах специалистов шла борьба: чему служить — истине или своим интересам?

Нечто подобное, только более крупного масштаба, произошло в моей биографии позднее, когда я пытался доказать учёным акушерам-гинекологам, что предлагаемая методика психотерапии способна решить проблемы не только беременных, но и акушерства. К сожалению, время быть акушерству с человеческим лицом ещё не придёт и значительно позже описываемых мною попыток подружиться с психиатрами. Пока же приходилось забыть об единоличной публикации даже в местном научном сборнике. Боги не дремали…

Есть у нас чудный специалист, любимый больными и врачами. Моё предложение ему «подковать» материалы под психиатрическую стать и быть соавтором оказалось отвергнутым. Оправданием ему, безусловно, могла быть и мысль о ненужности противостояния ради чужих идей.

Однако о публикации в Перми приходилось забыть совсем. «Независимый психиатрический журнал» молчал. Ни звука до сих пор. Верно, он не обязан говорить.

Конференция 1997 года в Московском институте психотерапии свела меня с молодым, способным «альтернативщиком», решившим вовремя «рвануть» из психиатрии. Он знал все условности и проблемы психиатрии, и ему было предложено стать соавтором проблемной статьи. Мне было интересно его мышление; но, легко согласившись вначале, через год переписки он легко и отказался от своего слова. Стрелять в письмах остротами, не имея общей цели, едва ли имело для меня смысл…

О публикации пришлось надолго забыть, тем более, что меня всё больше и больше захватывала работа с беременными женщинами. Всё громче и громче доносились до меня «стоны» из роддомов, и меня вовсе не успокаивал штиль в моей любимой женской консультации.

Материалы моей неопубликованной статьи бесконечно перекладывались с места на место в домашнем архиве, который непрестанно худел оттого, что выбрасывались не принятые журналами наблюдения — в одних местах, но полнели в других, где копились новые отказы. Чудом уцелел и этот самый неопубликованный манускрипт… Когда уже к началу миллениума женская консультация окончательно уснула, мне пришлось на цыпочках перебраться в другую поликлинику, где, казалось, стены ходят ходуном. Но это только казалось.

Последние годы приходилось много читать и, прежде всего, художественной литературы, в которой удивляло обилие наблюдений, сходных с моими: прежде всего шизофрения развивалась как следствие изоляции от людей. Вновь всколыхнулись забытые идеи. Настойчиво озадачивал маститых психиатров, что им известно о шизофрении в тюрьмах, одиночных камерах и пр. Никто не знал об этом определённо. Нет и специальной литературы.

Кажется, наступал момент истины! Или гражданских психиатров в тюрьмы не пускают, или «на зоне» есть свои мастера «душевного» склада, которые не любят «сливать» информацию за ограждения — пиши любые диагнозы, делай любую статистику: «хозяин-барин»…

В наши дни уже и школьнику ясно, что обладающий властью узурпирует и право. Те же самые учёные поддерживают и власть, и юридическое право. Образ учёного сильно размыт… Вместе с тем, великие писатели и философы имеют дар заранее предупреждать о коррозии общества или профессии. Почти 100 лет назад Ромен Роллан писал, что каста учёной «… интеллигенции весьма вежливо снимает шляпу перед царящей в мире глупостью» («Очарованная душа»). Наш великий М.М. Пришвин замечал в дневниках: «На моём веку совершилась огромная перемена в сознании человека: в моё время ещё верили просто в науку, что человек овладевает законами природы себе на добро, и такое победное шествие человека как царя природы вперёд называлось прогрессом. В науке есть чары не меньшие, чем в искусстве, отвлекающие личность человека от конкретных условий добродетели (творчества добра), в том смысле, чтобы служить лучшему всех людей, как себе самому».

Любая деятельность учёных нуждается в контроле общества, особенно сегодня, когда появилась корпоративная мораль (в том числе в белых халатах), считающая себя выше общечеловеческих ценностей.

Ну, что ж, если учёных не интересовали наблюдения специалиста, преследующего гуманистические цели в науке и практике врача, убедительно прошу их теперь не терять время на чтение последующих страниц. Они впрок не пойдут: не помогли же прозреть ни Роллан, ни Пришвин, ни Толстой и другие титаны. Где уж мне… Если всё же в среде учёных найдутся любители чужой откровенности, то хочу предупредить — ваши суждения меня мало интересуют. Когда я понял, что с животрепещущими вопросами бытия надо обращаться не к академикам, а к самым простым людям, нашим скромным обывателям и обывательницам, тогда мне и захотелось снова заняться, казалось бы, оставленной навсегда темой. Последние годы только подтвердили наблюдения прошлых лет.

Сегодня меня заботит отсутствие общественного мнения, без которого Россия легко может усилиями учёных превратиться или в пустыню, или в концлагерь, или в перевалочную базу человекоподобных головастиков (для межпланетных перелётов). Поэтому, вероятно, если эти заметки и прочтут сегодняшние обывательницы, то поймут, скорее, завтрашние. Это хорошо… Учёные, ставящие главной своей задачей описание произошедшего события или случая и не умеющие смотреть в будущее (таковых всегда большинство) не поймут никогда. Тем и отличаются современные учёные (не только в России) от обывателей, что не хотят и не могут предвидеть.

Как никогда папа Римский не уступит свой трон Христу, так и академикам лучше отсиживаться в кресле, чем поклоняться Истине. Намного ранее моего подобное изумление испытал Омар Хайам, сказав:

Поэтому мой запал обращён к простым гражданам и читателям. К вам же обращались мыслители, с которыми вы встретитесь на виртуальных страницах этой публикации. Значит, их сильно волновало происходящее с человеком. Но учёные упорно делают и делали вид, что всё под их бдительным контролем, а писатели им не указ. И ещё десятилетиями рискуют остаться невостребованными мысли Л. Толстого о том, что способом познания мира может служить и само искусство, плоды которого часто-часто остаются без семян, потому что падают в снег, а если уж и воздействуют — то на подсознание человека, которое может долго укрывать их до прорастания в сознание.

Но продолжим следование основной цели наших заметок с самого последнего события, которое и привело к пониманию того, что затянувшаяся пауза в общении с вдумчивым читателем не может быть полезна вечно.

Однажды букинист подарил мне набор книжек шестидесятых годов. Не сразу притянулась рука к одной из них. Для этого почему-то надо было дождаться поездки в Иркутск весной 2010 года. А вот когда я открыл её, то понял, чего мне не хватало все последние годы. Это было произведение Бориса Дьякова «Повесть о пережитом» (М.: Сов. Россия, 1966. — 264с.) Удивляло, что автор был мне незнаком, как и то, зачем власти времён Брежнева были нужны растиражированные мастерским описанием преступления советского режима. Это книга о врачах и их пациентах за колючей проволокой, о том, как среди бесправных и униженных людей получает право прописки гражданка Шизофрения (или госпожа?). Б. Дьяков методически, почти назидательно описывает возникновение и размножение шизофрении на благоприятной лагерной почве, как среди оклеветанных и вытесненных за край общества заключённых, так и среди их притеснителей и опекунов. Ах, как здорово он рисует клиническую картину Ш. Вот бы психиатрам почитать! Да, и читали ведь, и гораздо раньше меня, но почему-то их мнение слышала только маленькая советская кухонька. Обратимся же, наконец, к плодоносящим мыслям великих, жертвенных и страстных наблюдателей жизни, которые, несмотря ни на что, увидели свет… Но это был только свет снежной пустыни, а до вспаханного усилиями весны чернозёма было не близко. Ну, так вспашем же!