Арнхильд Лаувенг - Завтра я всегда была львом

Вообще-то я и раньше их уже слышала, хотя и не могла с уверенностью сказать, что это было, но тогда голоса были неясными, они слышались как бормотание, как далекое жужжание, что-то похожее на разговор, но я не различала в нем слов и не могла сказать, чей это был голос. Теперь же не оставалось никаких сомнений. Со мной говорил Капитан, причем говорил он очень отчетливо. Его слов нельзя было не понять. Капитан есть капитан. Капитаны отдают приказы. Но он бывал и добрым, по крайней мере, вначале. Он говорил со мной ласково, обещал, что будет меня оберегать, что я могу не обращать ни на кого внимания, потому что он сам за мной присмотрит. Он говорил, что никто не знает меня так хорошо, как он, и в доказательство рассказывал мои сны и желания, что было ему, конечно, очень легко, так как он был не кто иной, как я сама. Он сказал, что не надо больше думать о том, нравлюсь ли я другим людям и хотят ли они дружить со мной или нет, и что мне незачем больше ломать себе голову над тем, чего я хочу и какой мне надо быть. Все это он возьмет на себя. И он пообещал, что никогда меня не покинет. Я должна только верить в него и делать все, как он скажет. Я так и поступила. Это оказалось совсем нетрудно, во всяком случае, поначалу. «Тебе бы надо побольше поработать над этим заданием», - говорил Капитан. И я переписывала задание еще раз. «Пока это еще не очень хорошо», - говорил Капитан. - «Поверь мне, это нехорошо. Перепиши еще раз!»

Я верила ему. И я переписывала задание еще раз, отыскивала в справочнике новые факты и исправляла план сочинения. «Нехорошо, - говорил Капитан. - Ты, видно, совсем дурочка. Но тебе повезло, что у тебя есть я и что я тебе помогаю. Перепиши задание еще раз, только теперь уж как следует!» Но у меня больше не было сил, я совсем замучилась, а времени уже было четыре утра, и ведь задание было совсем простое, и я его уже трижды переделывала, и над ним совершенно незачем было столько работать. «Ты не только глупа, но еще и ленива!» - говорил Капитан. И после этих слов он ударил меня по лицу, сильно и не один раз, чтобы научить меня, как надо себя вести, и чтобы я не опустилась окончательно. Притом я ведь видела, что удары мне наносит моя же собственная рука, однако в моем восприятии ею управляла не я. Это звучит странно, но тогда прошло уже много времени с тех пор, как у меня появилась неуверенность в том, кто же на самом деле управляет моими мыслями и действиями, и я вообще уже не знала, существую ли я вообще, поэтому следующим шагом на этом пути стала для меня утрата контроля над собственными руками, и шаг этот был, в сущности, совсем невелик.

Все во мне было к этому уже готово, так что когда Капитан меня побил, я восприняла это именно как побои от Капитана. Я испугалась и не могла ему воспротивиться. Он бил меня больно, и громко орал у меня в голове, он орал на меня все громче и громче. Потом он немного утих, я утерла слезы и еще раз переписала задание. Разумеется, я выполнила его опять нехорошо, но переделывать было уже некогда, потому что настало утро, и пора было идти в школу. Капитан отправился туда вместе со мной и вел себя достаточно дружелюбно, чтобы я могла почувствовать к нему благодарность за хорошее отношение, за то, что он согласен присматривать, чтобы я не наделала каких-нибудь глупостей.

С этого дня он часто стал меня наказывать и бил всякий раз, как я делала что-то не так, а ему часто не нравилось, как я что-то делаю. Я ничего не успевала, и вообще была ленивой дурой. Когда на работе в киоске кинотеатра я не могла быстро сосчитать сдачу, он уводил меня в туалет и там бил по лицу, несколько раз. Он бил меня, когда я забывала учебник или кое-как выполняла домашнее задание. Он заставлял меня брать в дорогу палку или хворостину и бить себя по ляжкам, если я слишком неторопливо шла или ехала на велосипеде. Для меня это было мучение, не только из-за того, что больно, но и от стыда. Оплеухи я получала, только когда мы бывали наедине или когда он устраивал так, что мы оставались одни, зато палкой мне доставалось, когда я шла или ехала на велосипеде по улице, у всех на виду. Кроме того, от палки, в отличие от пощечин, на теле оставались следы. Объяснить, откуда взялись синяки, было нелегко. Я прекрасно знала, что сама себя побила, но у меня не было такого ощущения, что это зависело от меня самой. Моими руками меня избивал Капитан, я понимала и ощущала, как это происходит, но не могла объяснить, ибо для этой реальности у меня не было слов. Поэтому я старалась как можно меньше говорить.

Капитан считал меня страшно ленивой. Он считал, что я слишком много сплю и слишком много ем. Затем он выставил мне новые требования. Достаточно спать двадцать пять часов в неделю, сказал Капитан. В дальнейшем он уменьшил эти часы до двадцати. Если я не слушалась, он дрался и ругал меня. Также он решил, что есть я могу один раз в день. Этого для меня более чем достаточно. Потом объявил, что и этого слишком много, и снизил мой рацион питания до трех раз в неделю. Я попробовала провести ревизию и выяснить, в какие дни мне особенно нужно поесть. Однако временами он обращался со мной ласково, и я продолжала доверять ему во всем, потому что он говорил, что делает все ради моего же блага.

Теперь я уже почти постоянно слышала его голос, а временами в ушах у меня звучали и другие голоса, не такие отчетливые, как у него, но все же более отчетливые, чем те, что я слышала раньше. Капитан с самого начала всегда говорил «мы», и я поняла, что их было несколько человек, среди которых он был главный. Капитан дал мне тайное имя, которое должны были знать только они, и сказал, что это имя делает меня частью их круга. Он рассказывал мне про страну, где растут железные леса и деревья покрыты красной, как кровь, листвой. Кровь и железо. Воплощение силы. Как раз то, о чем я мечтала. Но для того, чтобы попасть туда, мне сперва нужно доказать, что я этого достойна, что я не какая-то жалкая рохля. И с этим я не могла не согласиться. Я сама была не уверена, что достойна оказаться в этой стране. Вернее, была уверена в том, что отнюдь не достойна. Поэтому я была рада, что Капитан готов мне помочь, пускай даже для этого мне приходится терпеть боль от его побоев.

Однажды в ноябре, возвращаясь из школы с тяжелым ранцем и уныло волоча тяжелый ранец, я увидела в сумерках стоящую перед домом возле почтовых ящиков женщину. Ее темные волосы были собраны узлом на темени, одета она была в простое, мягко струящееся платье из однотонной белой и однотонной синей материи. И то, и другое сразу. Она была прекрасна, и она улыбалась. Я была рада, что кто-то мне улыбнулся, и тоже улыбнулась в ответ. Позади был паршивый день в школе с коллективной работой и коллективным обсуждением, а делать что-то коллективно, вместе с другими учащимися, было для меня труднее всего, ведь я все время должна была помнить о том, что главное для меня - это работать вместе с Капитаном. Поэтому коллективная работа шла плохо, Капитан злился, и я дошла до полного изнеможения. Мне просто необходимо было, чтобы кто-то посмотрел на меня с улыбкой, и я обрадовалась, когда женщина мне улыбнулась, обрадовалась еще и потому, что улыбнулась мне именно она. Я никогда не видала ее прежде, но сразу узнала ее. Она была Одиночество, и она была прекрасна. Кому нужны какие-то там коллективы, когда Одиночество так прекрасно? С тех пор я часто стала ее видеть. Она мало говорила, зато она улыбалась такой прекрасной и немного печальной улыбкой! Порой она танцевала для меня в этом очаровательном платье, одновременно белом и синем.

Вскоре я начала видеть и Капитана. Он появлялся не всякий раз, как я его слышала, и был виден не так отчетливо, но я все же могла различить, как он выглядит. Это оказалось не так, чтобы уж очень страшно. Ведь я уже давно слышала его голос, так что переход к его появлению был не слишком пугающим. Примерно в это же время в коридорах школы появились и волки. Волки и крокодилы. Они меня напутали, потому что вид у них был очень злобный и потому что никто, кроме меня, их не видел. Мне очень хотелось убежать от всей этой гадости, но я все еще не заслужила права быть допущенной в страну красных лесов. Я все чаще подумывала о том, не лучше ли мне умереть, ведь это было бы хоть каким-то выходом из того, что меня окружало. И мне действительно необходимо было найти какой-то выход.

Разумеется, мама не видела волков и не слышала Капитана. Но она замечала, что я все меньше ем и ни за что не соглашаюсь съесть еще немного, как бы она меня ни уговаривала. Она видела, какая я бледная и измученная, как я похудела, и хотя она не могла знать, как мало я сплю, она понимала, что я не высыпаюсь. Она договорилась с врачом и послала меня на прием, а я, хотя и чувствовала себя в дурацком положении, в душе сознавала, что мне требуется помощь. Главное, я не находила слов, чтобы описать, что со мной происходит. Несколько раз я побывала на беседах с врачом. Я не сумела толком ему объяснить, что я переживаю и каким стал для меня окружающий мир, но эти беседы мне понравились. Доктор показался мне дружелюбным. Несмотря на это, я перепугалась, когда он сказал, что хочет направить меня к специалисту по детской и юношеской психиатрии. Я сказала, что уже разговаривала со школьным психологом и мне это не помогло, но он ответил, что это разные вещи, здесь более тонкий случай. Я еще больше перепугалась, так как совсем не ощущала себя такой уж тонкой, а только маленькой, перепуганной дурочкой.