Виктор Франкл - Воля к смыслу

Чего миротворцы не заметили, так это мудрости, содержащейся в предупреждении Гете: «Если мы принимаем человека таким, какой он есть, мы делаем его хуже; если мы принимаем его таким, каким он должен быть, мы помогаем ему стать таковым».

Раз смысловая ориентация превращается в смысловую конфронтацию, значит, свобода каждого — это понятие так часто акцентировалось экзистенциальной философией — достигла в своем развитии уровня ответственности. Человек ответственен за реализацию особого смысла своей личной жизни. Но он также ответственен перед чем-то, будь это общество, или гуманизм, или человечество, или собственное сознание. Однако существует множество людей, которые объясняют свое собственное существование не в плане несения ответственности перед чем-то, но, скорее, перед кем-то, а именно — перед Богом[8].

Логотерапия, как особая теория и медицинская практика, должна ограничить себя фактологическими утверждениями, оставляя пациенту возможность решать, как ему понимать свою собственную ответственность: в русле религиозной веры или же агностических убеждений. Логотерапия должна оставаться доступной для каждого; в конце концов это мой долг, подтвержденный данной мною клятвой Гиппократа. Логотерапия применима к пациентам-атеистам и может использоваться атеистами-врачами. В любом случае логотерапия видит в ответственности самую суть человевеческого бытия. Расширяя понимание ответственности до этих пределов, логотерапевт не может избавить своего пациента от необходимости принять решение — перед чем или перед кем он будет чувствовать ответственность.

Логотерапевт не уполномочен сознательно влиять на решение пациента — как ему интерпретировать свою ответственность, или что будет включать в себя его личный смысл. Совесть каждого человека, как и все человеческое, подвержена ошибкам, но это не освобождает человека от обязанности подчиняться ей — бытие предполагает, что можно ошибаться. Человек должен рискнуть и взяться за какое-нибудь достойное дело.

Возможно, мое занятие логотерапиеи ошибочно. Но я предпочитаю жить в мире, в котором человек имеет право выбирать — даже если он ошибается, чем в мире, в котором у человека не было бы никакого выбора. Другими словами, я предпочитаю мир, в котором, с одной стороны, существует феномен Адольфа Гитлера, а с другой стороны, существуют феномены многих святых. Я предпочитаю этот мир миру тотального, или тоталитарного, конформизма и коллективизма, в котором человек низведен до уровня простой детали, или части, партии или государства.

Мы подошли к третьему фундаментальному допущению: после обсуждения свободы воли и воли к смыслу сам смысл становится предметом рассмотрения.

Раз логотерапевт не предписывает смысл, он должен уметь хорошо описывать его. Я имею в виду описание того, что происходит в человеке, когда он чувствует в чем-то смысл, не апеллируя при этом к уже имеющимся моделям интерпретации. Короче, наша задача заключается в проведении феноменологического исследования непосредственных данных опыта повседневной жизни. Феноменологический метод предполагает, что логотерапевт может расширить поле видения своего пациента понятиями смыслов и ценностей, наметив их всеобъемлющие контуры. По мере роста осознания может наконец открвггвся, что в жизни до самого последнего ее момента всегда есть смысл. Благодаря феноменологическому анализу человек обнаруживает, что его жизнь наполнена не только смыслом дел, работы, творчества, но также его чувствами, взаимодействием его с истиной, добром и красотой мира, его взаимодействиями с другими, с людьми, обладающими уникальными качествами. Понять дру-гого человека как неповторимого — значит полюбить его. Но даже в ситуации, когда человек больше не может ни восприниматв, ни творить, он по-прежнему может наполнитв смыслом свою жизнь. Именно перед лицом судьбы, когда бытие сталкивается с безнадежной ситуацией, человеку дается последняя возможность обретения смысла — сознания высшей ценности, глубочайшего смысла, — смысла страдания[9].

Давайте подведем итоги. Жизнь можно сделать осмысленной тремя способами: во-первых, через то, что мы даем жизни (ходе нашей созидательной работы); во-вторых, через то, что бы мы берем от мира (пользуясь его благами); и в-третьих, через занимаемую нами позицию в отношении судьбы, которую уже нельзя изменить (в случае неизлечимой болезни, неоперабельного рака и т. д.). Как бы то ни было, человек не избавлен от того, чтобы сталкивается со своей ограниченностью, которая включает то, что я называю трагической триадой человеческого бытия, а именно, — болью, смертью и виной. Под болью я имею в виду страдание; две другие составляющие трагической триады представляют собой двойственный факт человеческой смертности и неизбежности ошибок.

Акцентирование этих трагических аспектов человеческой жизни не является чрезмерным, как это может показаться на первый взгляд. В частности, страх старости и смерти является весьма распространенным в современной культуре, и Эдит Уейскопф-Джоелсон, профессор психологии, утверждает, что логотерапия помогает противостоятв этим исключительно распространенным тревогам американцев. Я считаю — и это является принципом логотерапии, — что ограниченность жизни нисколько не принижает ее смысловую наполненность. То же касается неизбежности ошибок. Поэтому нет нужды подкреплять позицию бегства наших пациентов от реальности трагической триады бытия.

А сейчас давайте вернемся к теме страдания. Вы уже могли слышать историю, которую я так люблю рассказывать своей аудитории, потому что она очень хорошо «проясняет смысл страдания». Пожилой доктор в Вене обратился ко мне за помощью — после смерти своей жены он никак не мог избавиться от преследовавшей его жестокой депрессии. Я спросил его: «Что бы случилось, доктор, если бы вы умерли первым, и ваша жена пережила бы вас?» На что он ответил: «Это было бы ужасно для нее; как же она должна была бы страдать!» Я сказал: «Как видите, доктор, она смогла избежать этого страдания, и именно вы избавили ее от страдания, но теперь вы должны жить и оплакивать ее». Старик внезапно увидел свое горе в новом свете и стал по-другому оценивать свои страдания, они приобрели для него смысл в той жертве, которую он приносит ради жены.

Даже если эта история знакома вам, вы не знаете, как прокомментировал ее один американский психоаналитик несколько месяцев назад. Выслушав историю, он встал и сказал: «Я понимаю, что вы хотите сказать, доктор Франкл; однако если мы будем исходить из того факта, что ваш пациент так глубоко страдал от смерти своей жены, потому что бессознательно он всегда ненавидел ее...»

Если вам интересна моя реакция, я сказал: «Прекрасно, после того, как пациент пролежал на вашей кушетке пятьсот часов, вы промываете ему мозги и внушаете ему веру в то, о чем он должен сказать, — да, доктор, вы правы, я всю жизнь ненавидел свою жену, я никогда не любил ее...» Я сказал ему также:

«Вы преуспели в том, чтобы лишить старика драгоценного сокровища, которым он все еще обладал, — его идеального брака, который он создал, их истинной любви... в то время как я преуспел в том, чтобы за одну минуту существенно изменить его состояние, принести ему облегчение».

Человеческую волю к смыслу можно понять только тогда, когда сам смысл проявляется как что-то существенно большее, чем простое самовыражение. Это дает определенную степень объективности, без которой не может быть полноценной реализации. Мы не приписываем смыслов определенным явлениям, мы, скорее, находим эти смыслы; мы не изобретаем их, мы их обнаруживаем. (Сказанное означает не более того, чем то, что я говорил об объективности смысла.) С другой стороны, конечно, беспристрастное исследование вскрывает в смысле определенную, присущую ему субъективность. Смысл жизни должен быть выражен применительно к конкретному смыслу человеческой жизни в заданной ситуации. Каждый человек уникален и жизнь каждого человека — единственная в своем роде; каждый человек незаменим, и жизнь его неповторима. Такая двойная уникальность требует от человека еще большей ответственности. В конечном счете, эта ответственность следует из того экзистенциального факта, что жизнь представляет собой цепь вопросов, отвечать на которые человек должен своей ответственностью, своими решениями, своим выбором того, как отвечать на конкретные вопросы. Рискну утверждать, что каждый вопрос имеет только один ответ — правильный!

Из этого не следует, что человек всегда в состоянии найти правильный ответ или верное решение каждой проблемы, а также смысл своего бытия. Скорее, верно обратное: как конечное существо, человек не гарантирован от совершения ошибки и поэтому рискует ошибиться. Я хочу еще раз процитировать Гёте, который сказал: «Мы должны всегда целиться в бычий глаз, несмотря на то что знаем, что не сможем попадать в него всегда». Или, говоря более прозаически: мы должны стараться достичь самого лучшего — в противном случае мы не сможем добиться даже относительно хорошего.