Евгений Елизаров - Сколько будет 2+2?

Отсутствие каких-то обобщающих знаний, равно как и отсутствие способности и «автоматизированных» навыков пользоваться ими означало бы для нас принципиальную невозможность «количественной» ориентации в этом мире. Все это самым непосредственным образом подтверждается при анализе первобытного сознания. Этнографам хорошо известен тот факт, что первобытный человек, не знающий общих категорий, не в состоянии даже понять вопрос о том, сколько всего деревьев там, где рядом стоят две сосны и две березы. И уж тем более не в состоянии ответить на него. Отсутствие у неразвитых племен способности к сложным абстракциям и логическим обобщениям лишает их возможности совершать даже простейшие математические действия с предметами, резко контрастирующими по своим свойствам. Первобытный разум не в силах сложить разные породы, ибо у него нет обобщающего понятия «дерево». Между тем, по числу надежно различаемых им разновидностей (причем не только деревьев) любой дикарь может поспорить с профессиональным ботаником и зоологом. (Кстати, справедливость требует отметить, что умственными способностями люди, живущие в условиях первобытного строя, отнюдь не обделены. Поэтому неумение решать привычные нам задачи свидетельствует отнюдь не об ущербности их ума, но просто о другом его складе, об ином составе знаний, а самое главное – иной системе их обобщения и классификации. Глубиной же своих познаний они вполне могут поспорить и с теми, кто профессионально занимается научной деятельностью.)

Сегодня мы решаем задачи, подобные той, которая анализируется здесь, почти не задумываясь, едва ли не рефлекторно. Но все это только потому, что за долгие тысячелетия человеческое сознание пережило не одну революцию, в ходе которых радикально менялся и состав наших знаний, и основные принципы их систематизации.

Впрочем, зачем погружаться в глобальный поток общемировой истории, если все это можно увидеть и глядя на развитие ребенка. Ведь в какой-то форме наше собственное сознание в ходе индивидуального освоения всех тех ценностей, которые накопила человеческая цивилизация, воспроизводит ход общеисторической эволюции мышления. Поэтому в общении с ребенком легко обнаружить, что способность совершать те интеллектуальные операции, которые требуются для количественных сопоставлений, отнюдь не дается нам от рождения, но появляется лишь в определенном возрасте.

Школьник может посмеяться над малышом, впервые сталкивающимся с простейшими логическими процедурами, студент может иронизировать над трудностью тех задач, которые приходится решать школьнику. Но все же и приобретенный за годы студенчества интеллектуальный опыт – это только малый шаг в долгом восхождении к подлинным духовным вершинам.

Поставленные ранее «дурацкие» вопросы о сложении пароходов, утюгов и египетских пирамид лишь подтверждают это.

Уже из сказанного можно сделать определенные выводы.

Первый из них заключается в том, что, казалось бы, элементарные умственные операции вовсе не так бесхитростны и непритязательны, как кажутся на первый взгляд. На самом деле их простота обусловлена только тем, что где-то под поверхностью сознания выполняется комплекс каких-то сложных логических функций. Впрочем, наверное, было бы правильней сказать над-, или мета-логических, если, разумеется, под логикой видеть только те общеизвестные формальные правила построения наших умозаключений, которыми мы руководствуемся в нашей повседневности.

Диалектическая логика, о которой говорит философия, до некоторой степени вправе рассматриваться как нечто что более высокое и совершенное, нежели формальная. Часто ее именно так и понимают – как высшую, то есть как некое подобие высшей математики, которая образует собой конструкцию, стоящую над элементарной.

Но допустимо взглянуть и по-другому. Дело в том, что те обыденные правила построения нашей мысли, которыми мы пользуемся при решении рутинных задач бытия, – это еще не формальная логика (хотя многие ее элементы и практикуются нами). В действительности формальная логика представляет собой нечто более высокое и упорядоченное, нежели то, чему подчиняется обыденное сознание. Поэтому и формальная, и диалектическая могут рассматриваться и как формирования одного порядка, но предназначенные к решению разных интеллектуальных задач. В этом аспекте диалектика – это просто другая логика, которая подчиняется одновременно и многим (не всем!) законам формальной, и каким-то иным, своим, принципам. Ее цель состоит в обработке понятий, наиболее высокого уровня обобщения. Ведь формальная логика практически неприменима в мире предельно общих абстрактных идей, или, точнее сказать, применима там лишь в очень ограниченной мере. В этом легко может убедиться любой, кто изучал, скажем, теорию множеств: ее основоположения поначалу ставят в тупик любого, кто до того не проводил различия между формально-логической правильностью и истиной. Наконец, формальная логика не срабатывает там, где содержание понятий не поддается жесткому и однозначному определению, где оно способно меняться даже в ходе самих рассуждений.

Мы сказали, что все эти операции совершаются под поверхностью так называемого обыденного сознания, ибо, строго говоря, речь идет именно о нем. Но здесь нужно оговорить одно обстоятельство: обыденное сознание – это вовсе не уничижительный термин. Кстати сказать, такое – вполне достойное нашего уважения – понятие, как «здравый смысл», представляет собой его весьма точный литературный синоним. Словом, это просто сознание человека, не имеющего каких-то специальных навыков сложной интеллектуальной работы. Но все же любой, кто ставит своей целью изучение наук и именно в научной деятельности мечтает о достижении каких-то вершин, обязан видеть его ограниченность и уметь восходить над ним. Без этого ни о каком самосовершенствовании не может быть и речи.

Уже из приведенных примеров можно видеть, что даже там, где подповерхностный мета-поток диалектической обработки информации протекает незаметно, стихийно, именно он является первоочередным необходимым условием выполнения всего того, что на подконтрольном обыденной логике уровне кажется таким простым и непритязательным. Поэтому если вдруг исключить, или как-то блокировать эту стихийно, «подсознательно» выполняемую умственную работу, все столь элементарное на первый взгляд окажется принципиально неразрешимым. Или предстанет идиотичным.

Второй вывод состоит в том, что сама возможность операций количественного сравнения опирается на сложный и развитый комплекс каких-то общих представлений о мире. Эти представления, как правило, не преподаются нам на какой-то систематической упорядоченной основе, но самостоятельно постигаются каждым из нас из самого «воздуха» той этнокультурной среды, которым мы «дышим» с самого рождения. То есть еще из бессознательного восприятия самого строя – ритмики, грамматики, лексического состава, образности – речи. Случайные обрывки чужих суждений, впитываемые нами верования, убеждения, предрассудки, которые сплетаются с собственным познанием мира, и образуют собой, может быть, самый фундаментальный слой всех наших знаний, над которым долгие годы штудий будут лишь надстраивать какие-то замысловатые конструкции. Далеко не все составляющие того сложного комплекса бессознательно во младенчестве усвоенных знаний и навыков интеллектуальной работы поддаются четкому определению и строгой формализации. Больше того, само выявление некоторых из них представляет собой значительное, иногда даже эпохальное достижение человеческой мысли. Так, например, подсознательно, интуитивно все мы согласны с тем, что через две точки можно провести прямую и притом только одну, или с тем, что три точки задают плоскость и притом только одну, и так далее. Не сомневались в этом, как кажется, и египтяне. Совокупность этих и других интуитивно ясных положений уже сама по себе обрисовывала и контур трехмерного пространства и тот строгий контекст, который в принципе мог бы использоваться нами при выводе каких-то новых утверждений о точке, прямой и плоскости. Но только грекам удалось впервые четко сформулировать эти основополагающие аксиомы геометрии и тем самым дать мощный импульс развитию дисциплины долгое время остававшейся «царицей» всех наук. А ведь их формулировка лишь подводила какой-то промежуточный итог, лишь подчиняла единой организации ту, может быть, не всегда упорядоченную интеллектуальную работу, которая на протяжении веков выполнялась человеческим сознанием.

Таким образом, если «изъять» из нашего интеллектуального багажа все те неопределяемые общие представления об окружающем мире, которыми мы, сами того не замечая, постоянно пользуемся, немедленно рассыплется все, как рассыплется вся геометрия (и не одна только геометрия!), если вдруг исключить из нее аксиомы Евклида.