Джеффри Зейг - Испытание эриксоном

Впервые я встретила Милтона в 1935-м, а в 1936-м мы поженились. Тогда он был энергичным, активным мужчиной, заметно прихрамывающим на правую ногу. Он ходил с тростью, но мог покрывать огромные расстояния. У него были широкие, мощные плечи.

У него случались краткие приступы боли в мускулах и суставах, но ничего серьезного я припомнить не могу вплоть до конца 40-х годов. Во время войны обязанности штатных сотрудников в больнице Элоиз (позже известной как Главная больница и лазарет округа Уэйн в Элоиз) неимоверно возросли. Это было вызвано недостатком персонала. Он также обучал штатных врачей в Элоиз и занимался со студентами по ускоренной программе медицинской школы в медицинском колледже уэйнского университета в центре Детройта. Кроме того, Эриксон тратил немало времени (до или после полного рабочего* дня в Элоиз), проводя психиатрические обследования новобранцев на призывном пункте в Детройте, разъезжая туда и сюда на автобусе, так как у нас не было бензина. Вся эта работа не доставляла ему никакого беспокойства.

Повторяющиеся приступы боли, обычно были спровоцированы каким-нибудь тяжелым стрессом. Поздним летом или ранней осенью 1947 года он поехал на велосипеде из нашего сада в свой офис (тоже расположенный неподалеку в саду). Он поехал ради тренировки. Бежавшая навстречу собака попала под колеса, и МилТон был выброшен на обочину, заработав царапины и неглубокие порезы, куда въелась грязь. При этом лицо тоже было немного повреждено.

У него никогда не было столбняка, поэтому он решил, что, несмотря на риск (в течение жизни у него были многочисленные аллергии), согласится на старомодные уколы против столбняка. Примерно 10 дней спустя у него развилось тяжелое недомогание, вызванное сывороткой, появились мышечные боли, предкоматоз-ное состояние и другая симптоматика. Частично выздоровев, он приступил к работе в офисе, возобновил некоторые лекции, а потом снова заболел.

В конце концов, весной 1948-го болезнь стала настолько тяжелой, что Эриксона госпитализировали в больницу Мичиганского университета в Энн-Арбор. Ни один из тамошних докторов, включая знаменитых неврологов, не мог дать ни одного совета, кроме того, что холодная, влажная зима Мичигана и постоянные осенние и весенние аллергии усугубляли его состояние и нам следовало бы рассмотреть возможность провести лето в сухой, теплой местности с чистым воздухом.

Мы остановились на Фениксе, штат Аризона, поскольку это было единственное место в Аризоне, Неваде или Нью-Мексико, где мы хоть кого-то знали. Управляющим больницы штата Аризона (единственное заведение во всем штате с населением чуть менее 800 тысяч человек, куда принимали душевнобольных, алкоголиков, дряхлеющих стариков, отставших в развитии и «преступно безумных» в особое отделение) был доктор Джон Ларсон, старый друг, известный детройтский психиатр и физислог-исследователь. Он перебрался на Запад из-за здоровья своего юного сына. Теперь он управлял этим маленьким, минимально финансируемым заведением, расположенным в допотопном здании, с немногочисленным престарелым персоналом. Он проделал невообразимо талантливую работу по превращению этой больницы в одно из самых прогрессивных и прекрасно управляемых заведений на юго-западе. Милтон был рад помочь ему. В конце июня я выехала в Аризону с четырьмя младшими детьми. Двое старших мальчиков, тогда им было 17 и 19, остались в Мичигане. Через несколько дней после моего отъезда Милтон покинул больницу Энн-Арбор и был посажен на самолет, чтобы лететь в Аризону, где его встретил доктор Ларсон и устроил до моего приезда. В те дни Милтон выздоравливал. Неделю мы пробыли в мотеле, а потом сняли на лето небольшой домик.

В то время я вспоминаю лишь один действительно короткий эпизод рецидива. Он чувствовал себя так хорошо, что решил поступить на постоянную работу в больницу штата. Я полетела домой на несколько дней, чтобы подготовиться к отъезду. Вернувшись, я с Милтоном отправилась на больничный участок. 17-летний сын присоединился к нам, приехав на автобусе. Вплоть до весны 1949 года Милтон напряженно работал, проявляя энтузиазм и энергию, добиваясь прогрессивных изменений в больнице штата. Затем доктор Ларсон вошел в конфликт с группой политиков, членов Контрольного совета штата Аризона, ушел в отставку и покинул штат. Милтон уволился и решил заняться частной практикой.

Мы купили дом в Фениксе и уже были готовы туда переехать, как вдруг он тяжело, но ненадолго заболел. Во время переезда Милтон был госпитализирован на несколько дней, затем вернулся домой и медленно восстанавливал силы, при этом постепенно выстраивая свою практику. Поначалу мы намеревались снять постоянный офис в здании больницы, но, я думаю, потом он понял, что ему следует меньше напрягаться и больше отдыхать. Поэтому мы решили использовать комнату в доме в качестве офиса и кабинета. Здесь он в свободное время мог при желании прилечь и отдохнуть. Вот почему с тех времен и вплоть до его смерти в 1980 году его офис располагался дома.

Осенью 1949 г. Милтон был дважды госпитализирован. Тогда рецидив посчитали результатом реакции на сыворотку, на местные аллергены, к которым он стал чувствителен, а также на пыль и некоторую пищу. У Эриксона был очень хороший аллерголог, лечивший его в течение нескольких лет. Он рекомендовал ему небольшие дозы антигенов, среду, по возможности свободную от пыли, советовал избегать пищевых аллергенов.

Следующий и самый тяжелый эпизод произошел в 1953 году. Местные доктора оказались симпатичными, но рекомендаций у них не было. Знакомый доктор из больницы Джона Хопкинса сказал, что примет Милтона на лечение, если я смогу его туда доставить. Я не смогла поехать с ним, поскольку у меня на руках было двое маленьких детей, 1949 и 1951 года рождения, помимо других детей, все еще остававшихся дома. Мы договорились с двумя молодыми интернами, которые должны были сопровождать его в поезде. Он был встречен каретой скорой помощи, и молодые люди отбыли домой самолетом.

На некоторое время Милтон был госпитализирован в Мэриленде, где его обследовали неврологи, ортопеды и многие другие специалисты. Затем, похоже, он пошел на поправку, однако врачи все еще не могли установить ни диагноза, ни прогноза. Они предпочитали, чтобы он остался в больнице на неопределенное время для дальнейших обследований. Однако Милтон попросил, чтобы его выписали, и вернулся домой.

Было очевидно, что, хотя он снова чувствовал себя хорошо, его мышцы ослабли еще больше. Несколько месяцев спустя, когда он опять был в форме и работал по графику, к его знакомому ортопеду приехал знаменитый невролог. Доктор осмотрел Милтона и сказал, что, оценив недавнюю потерю мышечной силы, он может поставить лишь один разумный диагноз, а именно: недавний приступ полиомиелита: Эти приступы будут редки, но исключить их возможность нельзя, поскольку в организме Милтона присутствуют три штамма вируса.

Это был жестокий, по-медицински тонкий, но, возможно, ошибочный диагноз.

На закате жизни у Милтона действительно повторялись эпизоды болезни, подобные описанным. Однако после каждого эпизода он возобновлял работу, много путешествовал, писал статьи, проводил исследования и проявлял активность в организационной и издательской работе. Тем не менее, в физическом смысле он на время терял почву под ногами.

Милтон до такой степени утратил силу своих плечевых мускулов, что ему часто приходилось поднимать ложку обеими руками. Он все чаще и чаще пользовался коляской, сначала только для продолжительных поездок, потом – большую часть времени. Он все реже ходил с помощью трости й, в конце концов, оказался полностью прикованным к инвалидной коляске. В 1969 году он прекратил путешествия, а в 1970-м мы переехали в другой дом, специально оборудованный для жизни в инвалидной коляске.

В период между 1970 и 1980 годами он медленно теряет мускульную силу, значительно утрачивает контроль над мышцами языка и щек. Теперь он уже не мог носить зубные протезы и говорить так же отчетливо. Милтон утратил способность продолжительно фокусировать свой взгляд. Ему пришлось отказаться от интенсивного чтения (как профессиональной, так и развлекательной литературы). И все же его состояние, похоже, стаби/лзировалось, поскольку я припоминаю лишь один действительно короткий эпизод тяжелого недомогания (в 1970 или 1971 г.).

Он периодически занимался своей частной психиатрической практикой, полностью отказавшись от нее примерно в 1974 г. К тому времени Милтон стал получать просьбы об учебных занятиях, которые могли бы проводиться в нашем доме и офисе. Эти запросы стали столь популярными, что уже к концу 1980 г. он принимал заявки лишь на год вперед. Эриксон постепенно ограничил учебные часы дневным временем, пятью днями недели, и следующие заявки принимались в расчете на четыре дня в неделю.

Это подводит меня еще к одному важному замечанию: хотя доктор Эриксон мог чувствовать себя очень плохо, он, бывало, собирал все свои силы, чтобы прочитать важную лекцию или встретиться с пациентом, который, по его мнению, проходил через острый психиатрический кризис и не мог ждать. После этого он буквально падал в постель. Но, в общем, он «соизмерял» свои силы, позволял себе делать перерывы в работе, ложился в постель отдохнуть.