Дэвид Сэджвик - Раненый целитель: Контрперенос в практике юнгианского анализа

Юнг развивает тему контрпереноса, заметно перенося акцент с «чистоты рук» на уязвимость аналитика. Уже более не открытость, «психическое здоровье» или «знание» аналитика является главной детерминантой; скорее «мерой его способности лечить служит его собственная раненость» (Jung, 1951a, р. 116, курсив мой). И здесь Юнг впервые приводит миф об Асклепии, — «раненом враче», в котором есть мотив целителя с неизлечимой раной, и как показывает цитата Юнга, парадоксальным образом именно эта рана необходима для его целительского дара.

Другой пример изменения первичных взглядов Юнга на контрперенос мы видим, когда Юнг говорит о том, что потребность в «диалектической» процедуре является довольной (Jung, 1951a, p. 117). Диалектический подход уже требуется не только на «завершающей, чрезвычайно трудноуловимой стадии, на которой происходит разрешение контрпереноса» (Jung, 1913, р. 199).

Юнг возвращается к архетипу «раненого целителя» в своей последней большой работе, Mysterium Coniunctionis[14] (1955—56), и в своей автобиографии, где он делает своего рода окончательный вывод: «Только раненый врач лечит» (Jung, 1961a, р. 134). В этой поздней работе Юнг впервые предлагает нам примеры и простой практический совет по контрпереносу. «Терапевт должен все время наблюдать себя», — говорит Юнг,— «как он реагирует на своего пациента» (р. 133). Его ранние выражения протеста по поводу того, что аналитики сопротивляются влиянию пациентов, теперь становятся прямыми рекомендациями: «Что значит для меня данный пациент? ...врач эффективен только тогда, когда он чувствует себя лично затронутым» (р. 134). Важно, чтобы терапевт и пациент «стали проблемой друг для друга» (р. 143). Можно прочесть эти слова почти как предписание контрпереноса.

Его утверждения здесь впервые дополнены личными примерами. Интерес Юнга к парапсихологии и синхронии проявился на практике, когда он описывает пробуждение от какого-то удара, в момент, когда его бывший пациент совершил самоубийство. В этом же контексте Юнг приводит провидческий сон о пациенте, которого он еще не встретил. Его использование здесь объективного контрпереноса бросает вызов нашим стереотипным представлениям. Юнг описывает и другие свои сны о пациентах, например, когда он _становится на колени или смотрит на них снизу вверх, словно разыгрывая дополняющую или компенсирующую по отношению к их поведению роль (Юнг, 1961а, р. 133, 139). Юнг также говорит о том, что раскрывал свои сны и их интерпретации пациентам, что давало положительные результаты. В своей автобиографии, опубликованной после его смерти,

Он облекает в плоть свои идеи о контрпереносе, которые он сформулировал в течение более чем полувека.

Приблизительно в то время, когда Юнг писал свою последнюю, 1951 г. работу по психотерапии и автобиографию 1961 г., группа юнгианских аналитиков в Лондоне, возглавляемая Майклом Фордхамом, также начинала разрабатывать юнгианские представления о контрпереносе. Их работа, одно время считавшаяся противоречащей «классической» юнгианской теории, продолжается и по сей день. Эти аналитики были первыми, кто не только стал заниматься недостаточно оформленной юнгианской теорией развития, но, по выражению Фордхама, и «детальной разработкой» намеченных у Юнга «основных линий» теории контрпереноса (Fordham, 1960, р. 242).

Работы Фордхама о контрпереносе выходили в течение четырех десятилетий, начиная со статьи, в которой он выражал удивление по поводу того, как мало было написано о клинических аспектах переноса (Fordham, 1957, р. 111). Чтобы заполнить этот пробел, он начинает очерчивать рамки, внутри которых аналитик освобождается от позиции, основанной на персоне, в пользу такой, в которой он способен взаимодействовать в пациентом в форме «подходящих и адаптированных терапевтических реакций» (р. 112). Подвергая сомнению реальность любой четкой границы между личным и коллективным бессознательным, он, тем не менее, чувствует, что терапевтическое взаимодействие основано на «терапевтическом содержании» психики аналитика (и на общих с пациентом архетипических элементах).

Язык Фордхама, акцент, который он делает на развитии и объектных отношениях, и другие идеи несут в себе предположение о том, что основой «адаптированного ответа» должна быть квази-материнская позиция по отношению к пациенту. Характер этой установки, также как и клейнианские мотивы «хорошей груди — плохой груди», составляющие основу его подхода, ведут к ситуации контрпереноса, когда аналитик обычно становится персональной «матерью» для пациента. Задача контрпереноса, как говорит Фордхам, в том, чтобы быть «достаточно хорошей матерью-аналитиком» в винникоттовском смысле. Соответственно, реакции аналитика, по Фордхаму, преимущественно интерпретативного характера, должны «возникать в каждом случае из бессознательного» (Fordham, 1957, р. 136). Это похоже на то, как обращается с ребенком хорошая мать: очень индивидуально, исходя из своего эмпатического ощущения потребностей ребенка (пациента).

Фордхам дает контрпереносу широкое определение как «почти любому бессознательному поведению аналитика»; сначала он колеблется относительно его центральной позиции в анализе, но затем высказывает предположение, что «весь анализ основан на контрпереносе» (Fordham, 1957, р. 137) в данном широком смысле и на вышеупомянутом хорошем материнстве. Как и в клейнианской модели, на которую он опирался, ключевую роль в эмоциональных состояниях аналитика играют проективные и интроективные процессы. На основе этих бессознательных коммуникаций Фордхам выделяет два вида контрпереносных реакций.

Первый вид —то, что он называет «иллюзорным контрпереносом» — имеет сходство с классическим психоаналитическим (и юнгианским — «чистые руки») определением контрпереноса. При его появлении анализ как таковой останавливается, поскольку внутри аналитика актуализируются прошлые, неразрешенные бессознательные ситуации, которые заслоняют терапевтическую ситуацию пациента (Fordham, 1957, р. 138). Фордхам обнадеживающе допускаем что этот вид невротического контрпереноса не всегда становится трагедией, т. к. аналитик, по крайней мере, может осознать, если и не интегрировать свои проекции.

Второй вид контрпереноса Фордхам называет «синтонным», имея в виду, что аналитик (когда он находится в состоянии «примитивной идентичности» с пациентом) интроецирует и переживает аспекты бессознательного пациента. То есть, иногда чуждые ему чувства и роли, интроспективно воспринятые аналитиком, могут быть поняты, как прямое влияние психики пациента на терапевта. На основе тщательного анализа таких интроектов аналитик может в итоге дать полезные для пациента интерпретации (Fordham, 1957, р. 144).

Описания Фордхама весьма напоминают идеи южноамериканского психоаналитика Хейнриха Рекера, который в 1950 г. ввел понятия «невротического», «конкордантного» и «комплиментарного» контрпереносов. Последние два представляют собой более специфические случаи «синтонного» контрпереноса Фордхама, а первый соответствует «иллюзорному» контрпереносу Фордхама. Интересно, что их работы были написаны независимо друг от друга. Юнгианский аналитик Кеннет Ламберт (1972) позже разрабатывает еще более детально идеи Рекера.

В более поздних работах Фордхам продолжает развивать свои идеи, подчеркивая неразрывную связь переноса с контрпереносом и важность проективной идентификации. В некоторых моментах его идеи основываются на теориях Юнга, в других же — расходятся с ними. Тем не менее, Фордхам утверждает, что в основе синтонного контрпереноса лежит действие Самости, побуждающее аналитика ослабить эго-контроль. Следовательно, именно эта «целостная личность» аналитика позволяет ему реагировать или «деинтегрировать» таким образом, чтобы это соответствовало потребностям пациента в данный момент (Fordham, 1960, р. 249).

Он также дает некоторые точные технические рекомендации для сложных ситуаций, особенно для поведения при делюзивном (носящем обманчивый, бредовый характер) переносе. Например, возможны периоды, когда пациент словно начинает анализировать аналитика, и последний может чувствовать, что пациент даже попадает в точку. Хотя пациент и может быть «прав» на самом деле, все же аналитику необходимо исследовать мотивы и защиты пациента (Fordham, 1957, 1978b). В другом специфическом случае Фордхам выдвигает предположение, что самораскрытие, преждевременные интерпретации, основанные на контрпереносе, амплификации или предписания аналитиком активного воображения или работы со сновидениями способны помешать развитию переноса или создать защиту от него (Fordham, 1957, 1969, 1978b). Он подчеркивает важность нейтральности и сдержанности аналитика, необходимых для возникновения проективных и интроективных процессов.

Рассматривая аналитический стиль Юнга, Фордхам напоминает известные случаи, когда Юнг позволял себе всякие вольности на сессиях, и иногда вел себя довольно резко с пациентами (не в смысле физического насилия) (Fordham, 1978b, p. 123). В отличие от Юнга Фордхам считает, что аналитические отношения являются на самом деле асимметричными: благодаря предшествовавшему собственному анализу, опыту и обучению аналитик в действительности не совсем «настолько же в анализе, как и пациент» (Fordham, 1978b, p. 86).И наконец, Фордхам кристаллизует свои мысли о контрпереносе, высказывая предположение, что этот термин следует использовать только в тех ситуациях, когда аналитик чувствует себя блокированным и неспособным контейнировать переживания пациента. Это близко к первоначальному значению этого термина. Все остальные взаимодействия в терапии, какой бы иллюзорный характер они не носили, лучше называть «аналитической диалектикой» (Fordham, 1979, р. 644). Перенос — контрперенос, таким образом, являются категориями столь фундаментальными, что нуждаются в переопределении[15].