Дмитрий Герасимов - Мир без ценности. Дискурс отрицания
Помощь проекту
Мир без ценности. Дискурс отрицания читать книгу онлайн
Точно такая же непримиримая логика отталкивания от природного мира присутствует во множестве суждений нашего «христианского» автора. Например, в утверждении, что «христианство означает ценностно безразличное отношение к национальности, т.к. человек во Христе есть только человек как он есть, как личность с одной ей присущей волей, а не как представитель какого-то пола, народа, социальной группы и т.д.», поэтому «отношение к нации, семье полезно, но не может определяться ценностью»; или в суждении о том, что «верховенство права означает верховенство права над моралью, которая является личным делом каждого» и т.д.12 Следить за всем этим «переворачиванием» смыслов и ценностей (подменой ценностей смыслами, а смыслов – ценностями, обесцениванием смыслов) невозможно, да и нет надобности – достаточно подставлять предлоги «вне», «над» и «без» к возможным предметам, атрибутам и состояниям мира, чтобы заранее знать, каким будет их «ценностное» представление в мышлении нашего «христианина», строго ориентированном на противоположное миру («потустороннее»): вне-семейный, вне-моральный, над-национальный, над-природный, без-государственный, бес-полый (андрогинный) и т. д. Очень ясная и простая логика, достойная внимания сама по себе.
Однако, оставим, наконец, наш случай и перейдем к собственно размышлениям, навеянным данными обстоятельствами.
Отношение к иудаизму и христианству
Возможно, наиболее удачное по простоте и ясности определение иудео-христианства дал Ален де Бенуа (Alain de Benoist, 1981)13: понятие это всего лишь «означает то, что может быть общего между иудаизмом и христианством в сфере философии и богословия (курсив мой. – Д.Г.)»14. ««Иудаизм и христианство объединяются богословием» – замечает Клод Тремонтан (Les problemes de l’athisme, Seuil, 1972, p. 439). Подобного же мнения придерживался Жан Даниелу, одна из книг которого носит заголовок «Теология иудео-христианства» (Descle, 1958). Христианство, в частности, восприняло все нормативные требования вселенского значения, которые имеются в Торе (курсив автора. – Д.Г.)»15. Схожее определение иудео-христианства можно найти в современной Википедии, подчеркивающей, что данный термин, представляющий собой «набор верований и этики, развиваемых из иудаизма и христианства …используется в различных значениях: для обозначения первоапостольской общины, для различных синкретических иудео-христианских движений и для морально-этических принципов, сформировавших современное западное мировоззрение (курсив мой. – Д.Г.)»16, выражая собой таким образом близость двух традиций, иудаизма и христианства17.
Но общность теологии, основанная на общности первоисточников, показывает лишь одну сторону проблемы. В действительности, будучи тем, что объединяет иудаизм и христианство, иудео-христианство одновременно противостоит им обоим, вызывая вопросы относительно собственного происхождения и со стороны иудаизма и со стороны христианства. То есть по своей сути не является ни тем, ни другим, а представляет собой нечто третье, выступающее вполне самостоятельно по отношению к этим двум. Сложность их взаимоотношений обусловлена глубочайшими ценностно-смысловыми различиями, наличествующими между христианством и иудаизмом. Так, если смысл (формальное богословие, буква) есть то, что объединяет иудео-христианство с собственно христианством, одновременно разъединяя его с иудаизмом, то ценность (нравственно-религиозный опыт, дух), напротив, есть то, что их разъединяет, полностью соединяя с иудаизмом. Ценностно совпадая с иудаизмом, иудео-христианство по смыслу почти тождественно христианству. Однако отрицая по смыслу иудаизм, оно и с христианством находится в отношениях ценностного противостояния. Наличие данных, всегда четко прослеживаемых, «сближений-противостояний» прямо указывает на особый «промежуточный» (между христианством и иудаизмом) характер иудео-христианства, чем и определяется его, с одной стороны, «вечная» проблематичность, а с другой стороны, несомненная историческая значимость.
Категориальные ценностно-смысловые различия, существующие между христианством и иудаизмом, обусловлены расхождениями в способе мысли — особой психической (или психофизиологической, или же, наконец – психо-метафизической) организации, выстраивающей ценностно-смысловые категории сходным, повторяющимся образом. По отношению к иудаизму христианство порождено иным способом мысли, который, в свою очередь, фундируется христианством как особым духовно-идеологическим контекстом (в духе «герменевтического круга» – особенности процесса понимания, связанной с его циклическим характером»18). Различие в способах мысли, или, как пишет Ален де Бенуа, в «складах ума»19, является главным и определяющим – все остальные несходства и «антиномии» вытекают отсюда.
Напротив, иудаизм и иудео-христианство все еще пребывают в лоне одного способа мысли, основу которого составляет отрицательная ценность природы (мира и человека) – противоприродность. Поэтому ценностно-смысловой анализ иудео-христианства необходимо предварить кратким и обобщенным рассмотрением иудаизма (без различения всевозможных направлений, толков и сект).
Дух, противный природе
То, что у Платона, неоплатоников или языческих гностиков было всего лишь одной из сторон отношения мира к безличному Абсолюту и в общем «антиномически» нейтрализовалось благодаря пантеизму (или панентеизму у христианских гностиков), то в яхвизме (библейской религии древних евреев) становилось едва ли не главным, определяющим самый характер взаимоотношений с Божественным. Согласно библейской концепции, мир сотворенный противоположен трансцендентному Божеству, поэтому необходимое следование Ему (как Творцу и Господину) должно оборачиваться для человека непрерывной изнуряющей борьбой с миром за самое право существования в мире. Из антитезисности миру рождалась как бы «личностность» Яхве, которая заключалась прежде всего в его превосходящей любую «зависть» мстительности по отношению к людям, пытающимся строить себя в истории (т.е. попросту говоря, реализовывать себя в своих человеческих природных качествах).
Возможно, на развитие данных представлений у древних евреев решающее влияние оказали скудость кочевой жизни и крайне тяжелые внешние условия существования, довольно скоро последовавшие за первыми успехами неолитической революции в ближневосточном и североафриканском регионах (отсюда мрачный взгляд на человека вообще и приоритетность «объясняющей» истории «грехопадения прародителей»). Катастрофические изменения климата в результате смещения земной оси около 5000 лет назад, в преддверии так называемой Осевой эпохи (К. Ясперс), запустили механизм образования великой африканской пустыни (Сахары). Глобальные природные изменения спровоцировали и подтолкнули революционные социальные изменения, итогом которых стало появление и – что еще важнее – институциональное закрепление особого противоприродного дискурса (и основанного на нем поведения). Не последнюю роль сыграли «египетский плен» и другие схожие события (реалистичность которых, впрочем часто подвергается сомнению), в целом обусловившие отрицательный популяционный отбор, когда на протяжении нескольких тысяч лет (!) самыми приспособленными и востребованными оказывались лишь наиболее бедные в душевном отношении люди, постепенно редуцировавшие богатство внутренней жизни (знаменитую психическую реактивность восточного типа) к рассудочной, абстрактно-понятийной деятельности. Отсюда «контрастная» резкость уцелевших в результате такой «душевной атрофии» наиболее сильных человеческих эмоций, таких как гнев, зависть, спесь, хуцпэ (от идиш חוצפּה — дерзость)20 и т.п., устанавливающих заметную одностороннюю, одномерную (аксиологически нейтральную) направленность мышления. Редкость простого человеческого счастья и удовольствия от самой жизни (при условии противоположности и даже враждебности Бога человеку), несомненно, лежит в основе яхвистского умаления мира и человека в Боге – наподобие сообщающихся сосудов, или по закону «сохранения энергии»: чем меньше человека и мира, тем больше Бога (и наоборот).