Нелли Карпухина-Лабузная - Постник Евстратий: Мозаика святости

Комнин

Император ромеев дремал. Редкое счастье вздремнуть после жаркого полудня перепало повелителю христиан.

В покоях дремота настигала даже рабов. Сонный Константинополь переживал полуденный зной.

Спать не спалось, сказалась привычка. Усталостью власти привычка была, устал от ежеминутного напряжения: вдруг да отравят, нож в спину воткнут? Опасность бодрила, щекотала чуткие ноздри.

Власть дорого стоила Алексею Комнину. Император ромеев, т. е. шелка и парча, блеск бриллиантов, несметны сокровища, поданных масса, почти миллион только в столице, и нож, или меч, а то и просто отрава сонному в ухо. Так лучше не спать, а так, подремать. Полумрак почивальни не беспокоил никто и ничто, даже парчою и золотом вышитые шторы не колыхал ветерок. Духота мучить не мучила, так, слегка беспокоила сонного.

В дремоте полумрака вспомнилась то ли жуткая, то ли смешная история, что случилась давненько, лет так шестнадцать назад.

В зимнюю ночь варанги (варяги, так греки называли наемников с Севера) из русов напились на дармовщинку вина, сицилийского зелья. Своя медовуха давно уж приелась, и одурели, конечно. Прорвались, смяв по пути англосаксов, к дворцу, пронеслись по нескончаемой анфиладе покоев, наконец, ворвались к нему, басилевсу. Одни еще сдуру ломились в открытые двери, другие уже натянули тетиву тугих и тяжеленьких луков. Стреляли в него, как в мишень.

Тогда басилевсом, как и сейчас, владело оцепенение сна. Он стоял, как стоял, то ли спал, то ли грезил. Смотрел на себя, на пьянющих варангов, как будто жрецы показали, как в детстве, бегущие картинки царского бытия. Нет, он тогда испуганным не был. Воин есть воин, спокойно стоял, молившись в душе Пресвятой Богоматери.

Громкие без церемоний излишних поступи греческой стражи нарушили этот бардак. Греки кольцом окружили пьяных варангов, сбили с лестниц и погнали к небольшой крепостице, там удерживали до утра, до императорского личного повеленья.

Утром варанги проспались, обалдевшие головы с трудом вспоминали ужас вчерашнего дня. Буйные головы повинились, просили прощения. Император был вынужденно милостив с ними: куда же деваться от мощной дружины, оплотом ведь были, надёжною твердью. Но разогнал их по гарнизонам, по крепостям, где была понадежнее стража, решил, пусть в ссылке опохмелятся. Такой опохмел недовольных руських бойцов его даже потешил.

Даже сквозь сон засмеялся, как вспомнил могучие лбы глупых варангов, что, как бычки молодые, с глупой надеждой томно смотрели на него, Базилевса: повесит или простит?

Тишину темных покоев нарушили скоро: с докладом к нему порывался пройти недремлющий и не спящий, как сфинкс, держатель царских покоев Лука.

«Ну что там еще?», – голос императора был равнодушен, и стража вздохнула. Крут был их император, ой, как крутёнек! Встал бы не с той ноги, и многим досталось бы от царской тяжёленькой длани.

Доклад был короток. Сам в бывшем военный, император любил военный порядок в докладах: в Корсуни дальнем, как звали город словяне, или Херсонеcе, как привычно по-византийски он называл, распяли монаха.

Вначале спросил равнодушно: «За что?».

Ответ Луки выбросил последнее марево полудрёмы:

«Там, в Херсонесе, Всемилостивейший Повелитель, ты разрешил поселиться восточным евреям, перебравшимся из Хазарии. Им разрешили торговлю любую, кроме рабов, христиан, разумею. За всеми проблемами, Государь, мы упустили контроль над неразумными теми евреями. Да на беду там эпархом-правителем стал тоже еврей. Он, Государь, принял крещение, и мы знаем его под именем христианским, конечно, Аркадием. Он тайно поддерживал связи с общиной, и те настояли, а в вере он слабоват, ненадежен, а потому позволил негласно своим гнусным собратьям по вере торговать русинами да словянами.

Добро, были б язычники, Государь, а то часть их хранит нашу истинную веру. Как только в мае три года назад война началась, половцы, они же куманы, погнали русских рабов на невольничий рынок в наш Херсонес. Невольничий рынок стал переполняться рабами, тощими, скованными, босыми и бледными, а потому евреи их скупали задешево целыми партиями, и продавали пиратам. А те уж везли рабов-христиан к Фатимидам в Египет.

Три года войны, Государь, и три года рабы-христиане скупались задаром. Мы, Государь, долго не знали…

Но Церковь Святая вступилась за падших. Евреи не только рабов продавали, они зачастую морили несчастных жаждой и гладом, и те умирали. Тех, кто от веры истинно христианской был готов отказаться, тех евреи щадили. Их продавали. А те, что страдали за веру Христову, тех морили в подвалах без пищи и влаги.

В последней партии пленных был постник, монах Лавры, что в Киеве-граде, именем Евстратий. Его две недели продержали без пищи и влаги, пытали, он стойко держался. С его партии умерли все: кто дня через три, кто через десять, а он продержался все дни, молился всечасно. Отдали еврею, и тот изувер распял на кресте инока веры. Говорили, даже смеялся над верой Христовой: дескать, виси, как Бог твой, Христос. И сняли с креста как Господа нашего, и так же пронзили копьем. И даже времечко подгадали, ровно на Пасху распяли.

«Однажды трое князей Ярославичей, кои есть: Изяслав, князь Киевский, Святослав, князь Черниговский и Всеволод Переяславский, отправляясь в поход против половцев, пришли за благословением к преподобному Антонию, что вырыл печеру на пагорбах киевских, да и молился за нас, христиан денно и нощно. Он же, провидя духом над ними гнев Божий, прослезился и сказал им: «Из-за ваших грехов вы будете побеждены и обращены в бегство неверными; многие из воинов ваших потонут в реке, другие будут взяты в плен, некоторые падут от меча…».

Это и сбылось на реке Альте, так что едва сами князья спасли свою жизнь и бежали. Изяслав скрылся в Киеве, половцы вольно рассеялись по всей Руськой земле, грабили и уводили в плен насельников».

(Патерик Печерский или Отечник. Житие преподобного и богоносного отца нашего Антония, первоначальника русских иноков, начавших подвизаться в пещерах. Изд. Киево-Печерской Лавры, Киев, 2004, стр. 7).

И это было в 1068 году.

Но несколько ранее, ранее случилось такое:

«А в год 6569 (по летоисчислению от сотворения мира, или 1061 год по новому летоисчислению от Рождества Христова) впервые пришли половцы войною на Руськую землю. Всеволод же вышел против них месяца февраля во второй день. И в битве победили Всеволода и, повоевав землю, ушли. То было первое зло от поганых и безбожных врагов.

Был же их князь Искал» («Повесть временных лет», издание под. ред. Академика Д.С. Лихачева).

А в году 6573 (1065 г. от Р.Х.): «в те времена было знаменье на западе, звезда великая, с лучами как бы кровавыми; с вечера всходила она на небо после захода солнца, и так было семь дней. Знамение это было не к добру, после того были усобицы многие и нашествие поганых на Русскую землю, ибо эта звезда была как бы кровавая, предвещая крови пролитье. Знамения эти бывают не к добру» (там же, год 6569).

Итак, что же случилось в 1068-ом, спустя три года после знамений красной звезды?

«В год 6576 (1068 г. от Р.Х.) пришли иноплеменники на Руськую землю, половцев множество. Изяслав же, и Святослав, и Всеволод вышли против них на Альту-реку. И ночью пошли друг на друга. Навел на нас Бог поганых за грехи наши, и побежали русские князья, и победили половцы».

И не дали князья собраться людям русским для рати отпор дать поганым, и пошли половцы по Руси: жечь, грабить, насиловать.

И далее летописец сетует: «Наводит Бог в гневе своем иноплеменников на землю, и тогда в горе люди вспоминают о Боге, междоусобная война бывает от дьявольского соблазна, Бог ведь не хочет зла людям, но блага; а дьявол рад злому убийству и крови пролитию, разжигает ссоры и зависть, братоненавидение, клевету. Когда же впадает в грех какой-либо народ, казнит его Бог смертью иль голодом, или нашествием поганых, или засухой, или гусеницей, или иными казнями, чтобы мы покаялись, ибо Бог велит нам жить в покаянии и говорит нам через пророка: «Обратитесь ко мне всем сердцем вашим, в посте и плаче. Если мы будем так поступать, простятся нам грехи наши. Но мы к злу возвращаемся, как свинья».

Опустошились руськие земли, обезлюдели… Но нарожали бабы опять детвору, будущих богатырей, да еще протянулись года и годочки, и наступил год очередной, год кровавый!

Повторилась история вновь в 1096 году, когда половецкий хан Шелудивый Боняк осенью снова напал на русскую землю… На Киев святой…

Замятня с печенегом длилась два века.

Мирная жизнь печенегам не снилась, жажда набегов бурлила в крови. Их набеги – удар молнии, отступления тяжелы и легки: тяжелы от добычи, легки от скорости бегства. Не имея земли, не имеют привязанностей. В мирной жизни видят несчастье, блаженство для них войны, набеги, смех над договором о мире. Осами кружат над русичей землями, осами роями кружат над Таврикой-Крымом.