Алексей Добровольский - Волхвы

Согласно такому складу религиозного мышления и психологии, во­сточные славяне, как и германцы, не знали особой корпоративно-замк­нутой касты служителей культа[11].

Нет никаких известий о существовании у восточных славян обособленного, разветвлённого, многоступенчатого и влиятельного жре­ческого сословия. Жречества как такового практически не было[12]. Оно появляется как иерархия профессиональных служителей государствен­ного религиозного культа лишь в 980 г., когда нечестивый братоубий­ца Владимир поставил в Киеве истуканы шести антропоморфных богов во главе с Перуном, повелел молиться им и приносить кровавые жер­твы[13]. Тогда-то и понадобились жрецы – государственные чиновни­ки при культивируемых образах отдельных официальных богов, совершающие регулярные общественные жертвоприношения, надзирающие за постоянным и правильным исполнением ритуалов, руководящие всё более усложняющейся церемониальной стороной культа. Обряды приобретают форму сугубого богослужения, которое и становится их содержанием, а сама религия становится предметом веры.

В народной же религиозности основу составляли не верования и не всяческая боговщина, а Круг Свещенных Обрядов и Празднеств, орга­нически сочетающихся с циклами самой Жизни и непосредственно связующих человека с Природой, Предками-Покровителями и сородичами.

После утверждения иудохристианства именно эти древние народные культы, вся так называемая «низшая мифология» оказалась поразительно живучей и сохранилась в фольклоре и обычаях вплоть до наших дней, тогда как представления о великих богах, связанные с богатыми храмами, чудовищными истуканами и кровавыми жертвоприношениями, быстро и почти напрочь изгладились из народной памяти и лишь частично вошли в новые иудохристианские образы, как, например, Перун в Илью-пророка.

Упрощённо говоря, Язычество (в широком понимании слова) есть религия, соответствующая общинно-родовому строю, а иудохристианство – классовому.

«Языческая религия не похожа на религию классового общества. Религия родового строя не знает классов и не требует подчинения одного человека другому, не освящает господства одного человека над другим; классовая религия имеет другой характер», – писал наш известный оте­чественный учёный Б.Д. Греков в своём труде «Киевская Русь» (М., 1953).

Как известно, у восточных славян очень долго держался прочный общинно-родовой, вечевой уклад. Однако начавшийся его распад и разрушение традиционных родовых устоев уже наложили свой отпечаток на религию. Обособление жреческого сословия как профессиональных служителей культа явилось следствием разложения патриархальных родоплеменных отношений и возникновения отношений феодальных. Оно было связано с ростом имущественного и социального неравенства внутри общества. Как верно отмечает историк Аполлон Кузьмин в «Падении Перуна» (М., 1988), «иерархия богов создаётся вслед за выделением земных иерархий. Именно тогда появляется потребность или создаётся возможность и для выделения особой касты жрецов».

Одновременно в этот последний этап восточнославянского Язычества происходит то, что можно было бы назвать расслоением религии на жреческую и народную. У смердов как бы одна, своя религия, а у господствующих властей и жрецов – другая.

Жрецы становятся посредниками между «простыми людьми» и «великими богами», ходатаями перед последними, обладающими якобы могущественными магическими приёмами воздей­ствия на богов посредством искупи­тельных жертвопри­ношений. Эти искусственные ритуалы были, в основном, плодом творчества жрецов, так же как великие боги были, в основном, предметом культа жрецов и князей – правителей.

Но рядом с этой государственной религией сохранялись архаичные и чисто народные религиозные представления. Официальные боги ничего не давали неимущему люду, они никак не удовлетворяли повседневных нужд человека, придавленного феодально-княжеским гнётом. Народные массы чтили своих древних, излюбленных, родных, близких, природных и домашних Чуров и Берегинь. В каждой общине, в каждом роду, в каждой семье были местные Духи-Покровители, к которым обращались за помощью. В них видели своих заступников, защитников от произвола силь­ных. А о «высших богах», которым поклонялась вельможная знать, народ имел весьма слабое представление, и вообще до них людям было мало дела. Вот этих-то «высших богов», чьи имена сохранились только в книгах, и заменили иудохристианские «святые», в то время как образы «низшей мифологии» (домовые, лешие, русалки и т.д.) и семейно-родовой культ Предков дожили в самой толще народной вплоть до наших дней.

Конечно, Языческие кумиры были порушены продажными князьями и попами, но подспудными причинами, способствовавшими их скоропалительному и бесславному низвержению, было состояние самого Язычества, ослабленного внутренними противоречиями, а также весьма двусмысленная роль сло­жив­шейся жреческой бюрократии.

Вообще о жреческой коллегии тех времён можно говорить только довольно-таки условно. Историк-религиовед Л. Мирончи­ков, в исследова­нии «К вопросу периодизации древнерусского язычества по «Слову Григория об идолах» («Древности Белоруссии», Минск, 1969) убедительно доказывает, что непосредственно перед иудохристианизацией сакральные функции выполняли так называемые «старосты», бывшие одно­временно должностными лицами, т.е. чиновниками, выполнявшими об­щественные и административные функции, что являлось их основной обязанностью и за что они получали жалование.

И есть основания предположить, что эти «старосты» (а по совместительству – жрецы), холопствуя, добровольно приняли чуждую религию одними из первых не только из-за своего малодушия, но и потому, что их социальное положение обязывало не вступать в противоречия с крестив­шимися верховными властями во главе с Владимиром. Вполне вероятно, что те, кто ещё вчера приносили жертвы Перуну, на следующий день улюлюканьем провожали статую главного кумира, которую по приказу князя прилюдно поволокли с холма, привязав к конскому хвосту.

Нет сведений о воинственном противостоянии жречества христоносцам среди полян, в собственно Киевской Руси. Современный историк И.Я. Фроянов в монографии «Начало христианства на Руси» (Л-д., 1988) пишет, что «киевская, полянская община одобрила на вече замысел кн. Владимира обращения в христианскую веру».

В летописях упоминается лишь один случай решительного, кровопролитного сопротивления: в Северной Руси, где сильны были вольно­любивые традиции, новгородский жрец Богомил Соловей возглавил народ­ное восстание против «огня и меча» Добрыни и Путяты.

Всеми другими последующими антицерковными и одновременно антикняжескими, антифеодальными[14] «мятежами великими» руководили ВОЛХВЫ, которые «не боятся могучих владык». И здесь мы подходим к самому загадочному вопросу нашей истории: кем же были те, кого народ вели­чал людьми Вещими, а власть имущие посылали на дыбу и на костёр?

Вопрос этот очень неясный, на чём сходятся все исследователи. Однако почти все писатели (и церковные, и светские, и даже в специ­альной научной литературе) смешивают, а чаще просто отождествляют Волхвов со жрецами-идолослу­жителями последних десятилетий Язычества. Это, разумеется, не совсем верно, или даже совсем неверно.

Все основные сведения о Волхвах относятся к периоду после на­чала иудохристианизации. Лишь XI веку (и позднее) принадлежат ле­тописные известия о бурных событиях, связанных с действиями ярых Волхвов в северо-восточных землях. Однако в целом ко времени феодализации Киевской Руси Волхвы, выражающие религиозную идеологию родового строя, были уже анахронизмом, пережитком. Волхвы были но­сителями первобыт­нообщинных отношений, на что, в частности, указы­вает акад.

М.Н. Тихомиров в книге «Крестьянские и городские восстания на Руси» (М., 1955).

Социальный статус Волхва как верховоды, как духовного вождя был изначально выше статуса светских правителей. Знавшиеся с Дивами Ведуны находились под божественным покровительством: за их плечами стоял непререкаемый авторитет всего сонма Родных Сил – Духов – Опеку­нов, и потому их слова имели огромное воздействие на умы и чувства сородичей. Волхвы были главными руководителями общественного вечево­го мнения: они облекали свою речь в такие притчевые образы, которые в равной мере обладали нравоучительным смыслом как для просвещённых, так и для заурядных слушателей. И в решении важнейших вопросов они пользовались неоспоримым влиянием.

С усилением княжеской власти Волхвы выступали против притязаний князя на руководство всеми сторонами жизни общества и отстаивали свободолюбивые вечевые традиции.

Вообще же Волхвы являлись хранителями и вестниками религиозного сознания, присущего раннему, анимистически-пантеистическому мировидению. Они не персонифицировали богов, но обожествляли животворящие Силы Природы в их первозданно-стихийном обличье. Поклонение человекоподобным богам-истуканам, возглавляемым Перуном, выглядело в их глазах просто глупостью, нелепой «ересью». И нигде, ни разу не говорится о том, что они унижались до того, чтобы класть требы рукотворным кумирам.