Том Райт - Настоящее христианство

А сегодня мы сталкиваемся с новыми всемирными формами зла: это, с одной стороны, свирепый и безжалостный капиталистический материализм, а с другой — яростный и неразумный религиозный фундаментализм. Как об этом говорит автор одной известной книги, «джихад против McWorld». (Может ли существовать «жалостливый» и заботливый капитализм либо, скажем, разумный фундаментализм — этот вопрос мы здесь рассматривать не будем.) Это возвращает нас к тому, о чем мы уже недавно говорили. Не надо быть экспертом по экономике, чтобы понять простую вещь: если богатые с каждой минутой становятся богаче, а бедные беднеют, в мире что–то серьезно нарушено.

Мы все хотим жить счастливо у себя дома и наслаждаться безопасностью. Доктор Джонсон, известный мыслитель XVIII века, как–то сказал, что основная цель всех человеческих действий — это «счастливо жить у себя дома». Однако в западном мире (и не только в нем) семьи слишком часто распадаются и домашняя жизнь рушится. Благородное искусство любви — умение быть кротким, добрым, чутким, вдумчивым, щедрым, смиренным и готовым прощать — сегодня вышло из моды. По иронии судьбы каждый заявляет о своих «правах», причем с такой настойчивостью, что в результате утрачивает главное «право» человека, если его так можно назвать, или же его главное стремление и надежду — иметь мирный, устойчивый, безопасный и добрый дом, где можно жить, быть собой, учиться и расти.

И люди задаются все теми же вопросами. Почему так происходит? Это неизбежпость? Можно ли исправить положение вещей, а если можно, то как? Можно ли спасти мир? Можно ли спасти нас самих?

И мы удивляемся: как странно, что все так плохо. Почему мы все время хотим исправить нашу жизнь, но у нас ничего не выходит? И самое странное: почему я, зная, что я должен делать, часто этого вовсе не делаю?

Мы можем по–разному объяснить этот отзвук голоса, этот призыв к справедливости, этот сон о мире (включая нас самих), где все кривое исправлено. В принципе у нас есть три возможности.

Мы можем сказать, что это и в самом деле только лишь сон, проекция детских фантазий, но нам нужно привыкнуть жить в реальном мире. И нам не стоит забывать о Макиавелли и Ницше: это мир голой силы, где ты захватываешь все, что можешь, и где есть только один грех — быть пойманным.

Или же мы можем сказать, что это мечта о совершенно ином мире, о подлинном мире, где действительно царит правда. Мы попадаем в этот мир в сновидениях и надеемся оказаться там в один прекрасный день в будущем. Однако этот мир иной мало соприкасается с нашим миром, разве что люди нашего мира иногда мечтают о мире правды. Это позволяет безжалостным тиранам править нашим миром, но дает нам в утешение надежду на то, что однажды мы можем оказаться в более прекрасном месте, хотя никак не можем его приблизить в этой жизни.

Или же, наконец, мы можем сказать и так: подобные сны или смутная память об отзвуке голоса объясняются тем, что к нам, к нашему внутреннему слуху действительно обращается кто–то, кто сильно заботится о нашем мире и о нас самих. Этот «кто–то» создал нас и намерен — что неразрывно связано с темой справедливости — исправить этот мир и исправить нас самих, чтобы, наконец, спасти этот мир.

Три великие религиозные традиции выбрали последний ответ, и это не должно нас удивлять, потому что они находятся между собой в родстве, они вроде двоюродных братьев. Иудаизм утверждает, что Бог создал наш мир и вложил в нас стремление к справедливости, потому что сам Бог ее желает. Христианство говорит о том, что этот самый Бог драматическим образом обыграл это стремление к правде (и в самом деле, драматические мистерии разного рода, в которых вспоминались Страсти Иисуса, — это характерная черта христианства): в жизни и служении Иисуса из Назарета. Ислам, опираясь на некоторые иудейские и христианские истории и идеи, создал свою версию откровения Божьей воли через Коран: если люди будут слушаться этой воли, мир исправится. Три эти традиции во многом расходятся, но они единодушны в этом вопросе, в отличие от многих других философских систем и религий: мы думаем о том, что слышим этот голос, потому что мы и в самом деле его слышим. Это не сон. Мы можем яснее услышать этот голос, и тогда он начнет действовать через нас. В реальной жизни. В нашей реальной жизни.

В этой книге я намерен описать и представить одну из трех упомянутых религиозных традиций — христианство. Это прямо касается реальной жизни, потому что, согласно представлениям христиан, в Иисусе из Назарета этот голос, который мы слышали, стал человеком, который жил и умер как один из нас. Это прямо касается вопроса о справедливости, потому что христиане не только унаследовали стремление к справедливости от иудаизма, но также верят в то, что Иисус воплощает в себе это стремление и что его дела и его жизнь были реализацией замысла Бога о спасении и исправлении нашего мира. И потому это прямо касается нас самих, всех нас, поскольку мы — непосредственные участники этой драмы. Как мы могли видеть, стремление к справедливости или хотя бы ощущение, что в мире необходимо навести порядок, присуще человеку и неразрывно связано с его жизнью в мире.

Можно подойти к нашему вопросу и еще одним путем. Древние греки пересказывали историю о двух философах. Первый из них, проснувшись, выходил утром из дома и здесь же начинал смеяться. Мир казался ему настолько смешным, что он просто не мог удержаться от хохота. Второй, выйдя из дому поутру, начинал плакать. Он видел столько трагедий и бедствий в мире, что не мог удержаться от слез. В каком–то смысле оба они правы. И комедия, и трагедия говорят о том, что в мире не все в порядке. Для первого философа вещи лежат не на своих местах, и потому мир забавен; для второго мир кажется не таким, каким он должен быть, и это причиняет бедствия людям. Смех и слезы — это признак человека. Нам иногда может показаться, что крокодилы плачут, но они не чувствуют печали. Компьютерная программа может выдавать веселые шутки, но сам компьютер никогда не поймет, что там смешного.

Когда первые христиане рассказывали историю Иисуса, — а они это делали по–разному, в зависимости от цели, — они ни разу не упомянули, что он смеялся, и только один раз в их рассказах Иисус проливал слезы. Тем не менее эти истории постоянно указывали — и справедливо — на смех и слезы.

Он все время ходил на праздники, где было много еды и вина и люди предавались веселью. Он пользовался гротескными преувеличениями, чтобы объяснить свою мысль: гляди–ка, говорил он, что ты пытаешься сделать — вытащить соринку из глаза твоего друга, хотя у тебя самого в глазу бревно! Он давал своим последователям, особенно самым близким, забавные клички («Петр» означает «Камень», Иакова с Иоанном он назвал «сыновьями грома»). Куда бы он ни пришел, людей охватывало волнение, потому что они верили, что Бог уже начал действовать, что уже разворачивается новая спасательная операция, что мир будет исправлен. Людей охватывало такое же настроение, которое бывает у старых друзей, встретившихся, чтобы вместе провести выходные. Они должны были много смеяться. Наступают добрые времена, начинается праздник.

Но одновременно, куда бы Иисус ни приходил, он встречал множество людей, у которых в жизни царил ужасающий беспорядок. Больные, грустящие, сомневающиеся, отчаявшиеся, прячущие свою неуверенность под маской наглости и хвастовства, использующие религию как путь бегства от суровой реальности. И хотя Иисус исцелял кого–то из них, он не был похож на чародея с волшебной палочкой. Он разделял их боль. Он глубоко печалился, глядя на прокаженного и думая обо всем том, что пришлось этому человеку испытать. Он плакал над могилой близкого друга. А когда его жизнь подходила к концу, он сам был охвачен смертельной мукой — сначала мукой души, а потом и тела.

И нельзя сказать, что Иисус смеялся над миром или плакал над ужасом мира. Вместо этого он праздновал вместе с новым миром, который только что начал рождаться, с миром, в котором все доброе и прекрасное должно восторжествовать над злом и уродством. И он скорбел вместе с реальным миром, с трагичным миром жестокости и несправедливости, что прекрасно знали все люди, с которыми он встречался.

Еще две тысячи лет назад, с самого начала, последователи Иисуса понимали, что он взял на себя слезы мира, эти слезы стали его слезами и привели его к жестокой и несправедливой казни на кресте, с помощью которого он намеревался осуществить замысел Бога об избавлении, и что он разделил радость мира и дал ему новое рождение, когда восстал из мертвых и тем самым принес в мир новое Божье творение. Это необычайно важная мысль, и я даже не буду делать попыток ее разъяснить до тех пор, пока мы не перейдем ко второй части книги. Здесь же я хочу лишь подчеркнуть, что христианская вера вобрала в себя стремление к справедливости, знакомое каждому человеку, желание увидеть мир, в котором совершилось исправление. И христианство утверждает, что в лице Иисуса сам Бог осуществил свое стремление к справедливости и совершил нечто такое, что в итоге осушит каждую слезу и наполнит мир справедливостью и радостью.