Валериан Лункевич - Подвижники и мученики науки

Ну, а как относилась к этим порядкам «христолюбивая церковь», проповедовавшая смирение и отречение от мирских благ во имя евангельской «любви к ближнему»? Она всецело оправдывала и освящала феодальный гнет своим авторитетом. И вполне понятно почему. Ведь ее многочисленные монастыри, аббатства и прочие владения были по существу феодальными поместьями; хозяйственная жизнь в них мало чем отличалась от хозяйственной жизни во владениях «сеньоров», а многочисленная братия архиепископов, епископов и т. д. была такой же полноценной «аристократией», как и земельная «аристократия» феодалов, состоявшая из баронов и герцогов.

Вот эти-то два сословия средневекового общества — дворянство и духовенство — и наложили свою властную руку на все остальное население Западной Европы. Правда, они не раз боролись между собой за первенство в государстве; но это не мешало им купно защищать общие интересы.

Христианский мир отвернулся от науки древних греков и римлян. Церковь предала ее проклятию. И великие творения эллинской мысли были забыты на долгие-долгие годы. Светлый источник знания был засыпан хламом и мусором. Знания, подавленные религиозными догмами, преподносились в духе учебника прославившегося в средние века епископа Исидора Севильского, «научный труд» которого подлинные ученые впоследствии называли ярким памятником царившего в то время невежества.

Справедливость, однако, требует заметить, что и в эти глухие времена среди монахов встречались одиночки, умевшие ценить греческую науку. Они знакомились с ней втайне от зоркого ока своих наставников, по рукописям, хранившимся в монастырских библиотеках.

Но такие «белые вороны» и тем более их писания были не в чести и подвергались преследованию. А в школьные учебники и сочинения для общего потребления проникало то, что в произведениях древних мыслителей и натуралистов было наименее ценно и наиболее неправдоподобно, фантастично. Этого требовали интересы церкви и ее присных. Тогда ведь был пущен лозунг, гласивший, что и философия и наука — «служанки богословия». Церковь стремилась к созданию такой философии и такой науки, которые служили бы интересам и практическим задачам религиозной организации. Так оно и вышло: философия свелась к толкованию «священного писания» и произведений первоучителей христианства; а перед наукой были поставлены три основные задачи: 1) повествовать на все лады о животных, упоминаемых в Библии и в жизнеописаниях «святых отцов»; 2) изучать лекарственные травы и искусство врачевания, ибо «исцелители душ должны лечить и тело»; 3) отмечать в природе такие явления, которые могут быть истолкованы в духе «священного писания» (и будут, следовательно, подтверждать все басни и легенды его).

План этот, как видите, имел целью доказать «величие творца величием его творений». Кому же надлежало выполнить его?

Ученые церковники средневековья известны в истории под именем схоластов (от слова «схола», т. е. «школа»); это были проповедники и преподаватели, своего рода профессора, прославившиеся своими «учеными» богословскими сочинениями. На их плечах держалась вся работа по истолкованию «священного писания» и творений «отцов церкви». Они же приложили все дарования и все знания свои — порой обширные — к тому, чтоб согласовать учение и каноны церкви с теми случайными обрывками сведений, которые им удалось почерпнуть из переложений трудов величайшего философа древности Аристотеля.

Это, за редким исключением, были книжники, начетчики. Под влиянием церкви они не ведали ни свободных полетов мысли, ни требований самостоятельной исследовательской работы, ни чувства природы. Благоговение перед каждым словом «священного писания», слепое преклонение перед авторитетом «отцов церкви» и сухие, бездушные речи, сводившиеся к бесплодной игре слов, — вот чем характеризуются проповеди и произведения подавляющего большинства схоластов. Они, правда, любили ссылаться на Аристотеля, чтоб показать свою ученость и будто бы полное согласие между учением великого грека и их собственной ложной наукой. Но это был не подлинный, а поддельный, приспособленный к интересам церкви, фальсифицированный Аристотель. Подлинного Аристотеля, Аристотеля-натуралиста, Аристотеля-ученого, высказавшего немало высокоценных материалистических взглядов, они не знали, да и не могли знать.

Мертвая и все-мертвящая «наука» схоластов, укреплявшая позиции церкви, шла мимо жизненных интересов широких масс, и они ее не понимали. И не только неграмотное большинство, но и многие грамотные люди были к ней равнодушны: у них была своя, доступная их пониманию категория книг, распространению которых церковь не препятствовала. Еще бы!

Аристотель

Авторы этого рода научных трудов с особым наслаждением повествовали о всевозможных библейских чудовищах, рассказывая о них всяческие «чудеса в решете»: описывали животных, поддерживающих дружбу с отшельниками и ревнителями христианской религии, уснащали свои писания цитатами все из того же первоисточника — из «священных» книг и жизнеописаний «святых», сыпали как из рога изобилия самыми фантастическими баснями. То это трогательный рассказ о льве, который питался овощами из рук своего господина — святого отшельника, а когда господин его умер, проливал горькие слезы над его могилой; то это смехотворная повесть об олене, который по собственному почину пришел к другому отшельнику и, запрягшись в плуг, принялся пахать его землю; то, наконец, это умилительная басня о волке, который спал в овечьем хлеве и самоотверженно таскал камни для постройки монастыря, затеянной третьим отшельником…

Чудища, с которыми якобы воевал Александр Македонский

В такой же мере были «поучительны» и «полезны» для обогащения читателей знаниями ходкие по тому времени рассказы о растениях и «камнях», т. е. минералах. Так, говоря о различных растениях и вспоминая при этом обязательно о «древе жизни» и «древе познания добра и зла», не забывали первым делом упомянуть о том, что лилия — показатель душевной чистоты, кипарис — воплощение смирения, а яблоня — источник первородного греха. Конечно, тут же давались и надлежащие указания о целебных свойствах различных трав; но советы эти обязательно сопровождались требованием прочесть столько-то раз такую-то молитву или произнести такой-то заговор. В таком же примерно духе шел разговор и о «камнях».

Фантастическое чудовище — семиглавый дракон, в существование которого верили древние

Морской черт (по фантастическим представлениям древних)

Оказывалось, что изумруд, например, есть знак веры и избавляет людей от лихорадки, а сапфир — знак надежды и лечит головную боль, и т. п. Нужно ли прибавлять, что такая «наука» могла лишь способствовать благополучию и процветанию церкви? Но само собою разумеется, лишь до поры до времени. Ибо даже в описываемую эпоху нет-нет да и раздавались здравые речи, призывавшие людей не отдаваться во власть предрассудков и суеверий. Вот, например, несколько строк из обращения одного просвещенного монаха к своим прихожанам. «Пусть никто из христиан, — говорит он, — не дает обетов в храмах перед камнями, фонтанами, деревьями или церковными оградами… Пусть не приносит жертв и не делает заклинаний над травами… Пусть не ищет советов ни у делателей талисманов, ни у колдунов, ни у заклинателей каких бы то ни было болезней…»

Но эти редкие разумные голоса заглушались тысячами других, более громких и властных голосов, призывавших давать обеты в храмах и поклоняться церковным оградам. Да и только ли им!

Глубина моря по представлениям средневековья

Разве церковь не поддерживала веры в «падшего ангела» — дьявола и его пособников, ведьм и колдунов, которых она искала всюду, заточала людей, обвиненных в колдовстве, в темницы и отправляла их на костер? Разве не священнослужители приучали свою темную, невежественную паству поклоняться таким «священным реликвиям», как, например, кусок лестницы, которую библейский старец Яков видел во сне, или перо из хвоста святого духа, или последний вздох Иоанна Крестителя, бережно сохраненный в мешке? Ведь все это показывали толпам верующих и за показ брали мзду, как брали ее за отпущение грехов — не только уже «содеянных», но и будущих…

Итак, феодализм и церковь вместе с «наукой» схоластов и мирских «ученых», рукописные труды которых переходили из рук в руки среди обывателей, делали все, чтобы невежество и суеверия полновластно царили в людских умах.

«Древо жизни» по представлениям средневековья

Однако даже эта поистине жуткая полоса истории не могла окончательно заглушить трезвые запросы человеческого ума. Сами схоласты отчасти способствовали пробуждению живой, ищущей мысли. С одной стороны, одни из них, не успевшие еще окончательно утерять критическое чутье, ставили и решали вопросы, невольно наводившие на раздумье и подымавшие сомнение там, где требовалась безусловная вера — и только вера. Взять, например, такой вопрос: было ли возникновение мира чем-то неизбежным, естественным, или это чудо? Надо признать, что уже одна постановка такого вопроса потрясала основы церковной мудрости. Еще более смело, если не революционно, прозвучало заявление другого схоласта, который взамен беспрекословной веры рекомендовал сомнение: ибо, говорил он, «сомневаясь, мы приходим к вопросам, а вопрошая, постигаем истину».