Гео Виденгрен - Виденгрен Гео Мани и манихейство

С этой точки зрения важнейшим документом является знаменитая Песнь о жемчужине. Один из лучших знатоков сирийской литературы Ф. С. Беркитт (F. C. Burkitt), говоря о сирийской литературе, заявил, что ей присуща определенная посредственность. Однако он исключает из этого ряда данное стихотворение, которому к тому же посвятил блестящий перевод на английский.

В стихотворении говорится о сыне парфянского царя, который «снисходит» в Египет, чтобы по поручению своих родителей завладеть жемчужиной, охраняемой ужасным, изрыгающим яд драконом. Когда он приходит в Египет, он скрывает свое происхождение из страха перед местными жителями. Но его тайну раскрывают. В доме, в котором он остановился, ему дают столь тяжелую пищу, что он забывает о поручении и погружается в глубокий сон. Между тем на парфянской родине с тревогой услышали о его несчастьях. Царь, его отец, созывает всех вельмож и князей, они составляют письмо его сыну в Египет, которое должно было напомнить царевичу о его долге. Это письмо, написанное на тончайшем шелке, было подписано и запечатано вельможами, царицей и самим царем. Чудесным образом письмо в образе орла летит в Египет и своим зовом будит дремлющего принца. Он в изумлении слышит послание и вспоминает о своей родине, своем происхождении и своем поручении. Царевич собирается с силами, заколдовывает ужасного дракона, забирает жемчужину и возвращается домой. Когда он приходит к границе своей страны, он встречает двух казначеев, которые принесли ему его царские одежды. Ибо перед отъездом в Египет он должен был снять наряд, но отец и мать обещали ему, что после выполнения поручения он вновь получит его. И, когда он смотрел на свои одежды, он отразился в них и увидел, что они точно такого же вида, что и он. Хотя и двое числом, он и его одеяние тем не менее представляют собой единое существо. Это его второе Я рассказывает ему, что оно вырастает ровно настолько, насколько умножаются его собственные добрые дела. Облаченный в царские одежды царевич проходит через приемные покои сатрапа, который принимает его со всеми почестями, ко двору Царя Царей.

Эта своеобразная и красочная восточная сказка во всех своих деталях обнаруживает под собой исконно парфянскую основу, и поэтому, конечно, ее следует датировать временем до появления Мани. Равным образом совершенно исключено, что царевич, как считалось одно время, мог быть образом, символизирующим Мани. Изображенный в этом стихотворении мир является парфянским не только в социальном, географическом и языковом отношении — целый ряд отдельных черт предполагает, впрочем, именно феодальное парфянское государство. Ведь совершенно отчетливо сказано, что царь созывает всех князей и вельмож Парфии; таким образом, абсолютно невероятно, что действие могло происходить во время сасанидского правления в Иране, когда протекала открытая деятельность Мани.

Нет, это стихотворение, дающее исследователю ключ к пониманию истинной сущности гнозиса, предшествует манихейству и показывает мир, в который пришел Мани. У нас будет еще много поводов вернуться к выраженным в этом стихотворении мыслям.

В Деяниях Фомы мы находим, как уже было упомянуто, также и другие безусловно гностические документы, аименно молитвы, которые вводят священнические действия апостола, крещение и причастие. Оба этих таинства представляют собой в сирийском христианстве лишь два элемента одного и того же действа. Это действо открывается обрядом экзорцизма, изгнанием демонов, которыми одержим человек и которые вызывают его болезни и страдания. Экзорцизм на некоторое время освобождает человека от злого духа, но только крещение делает его окончательно очистившимся и разрушает власть демонов. Крещение освобождает человека от грехов и тем самым от болезней; так как болезни, по семитским воззрениям, являются следствием власти, которую приобрели над грешным человеком демоны.

За крещением всегда следует причастие; через него новообращенный поднимается в небесный рай и причащается плодом с древа жизни. Это древо — никто иной, как Христос, кровь и плоть которого понимаются как плод жизни. «Плод, которого не отведал Адам в раю, ныне с радостью полагается в ваш рот», — говорит отец церкви Ефрем Сирин в песне к новокрещеным (Epiphaniehymnen XIII, 17). То же воззрение встречается нам уже и в Деяниях Фомы (Гл. 135), где причастие рассматривается как pharmacum vitae (лекарство жизни).

Характерно то, что в этих деяниях апостола вода не представляется необходимым элементом при крещении, тогда как помазание елеем кажется иногда столь же важной процедурой. Елей также связан с легендами о рае постольку, поскольку гностики считали, что этот елей символизирует елей от райского древа жизни. «Я помазан сияющим елеем древа жизни», — так звучит приведенная у Оригена (Contra Celsum VI, 27) гностическая формула.

В этой органической связи между экзорцизмом, крещением и причастием мы усматриваем древнее месопотамское наследие. Оформление, которое эти таинства получили в сирийском христианстве, особенно в его гностических вариантах, дает возможность отчетливо разглядеть их связь с древней религией Месопотамии. Кроме того, эта историческая преемственность совершенно очевидно проявляется в соответствующей терминологии.

Если перейти от северной Месопотамии к южной Вавилонии, мы попадем в исконную землю гностических баптистских сект. Естественно, то, что гностические баптистские течения нашли свое постоянное пристанище именно в этой местности, не является простым совпадением. В данном случае можно говорить о непрерывной традиции, идущей от древнейших шумерских времен вплоть до наших дней. Уже во времена древней шумерской культуры в южновавилонском, находившемся тогда на берегу Персидского залива городе Эриду существовал культ, который был связан с Высшим Богом Эйя и окружавшими его божествами, его супругой Дамкиной и его сыном Асаллухи (позднее отождествленным с Мардуком). В этом так называемом кругу Эа-Эриду омовения водой играли важнейшую роль как средство освобождения больных людей из-под власти демонов и как способ их излечения. Елей, «масло жизни», как его называли, было также важным элементом в этих ритуальных действиях. Тем самым Бог рассматривается как целитель людей, мучимых демонами болезней. В этом кругу он прежде всего Врач, и именно как такового его призывают и возносят ему мольбы в текстах. С позитивной точки зрения, человек надеется спасти свою жизнь тем, что он ест траву жизни или плод с древа жизни, или тем, что окропляет себя водой жизни или пьет ее. Различные тексты рассказывают, как Гильгамеш отправился искать траву жизни, или как Адапа поднялся на небо и как там ему подали еду жизни и воду жизни. Он был помазан елеем и одет в роскошные одежды. Это обряды, исполнявшиеся при интронизации шумерских царей, к которым, по-видимому, надеялся стать причастным и простой человек. Эпос о Гильгамеше заканчивается абсолютно пессимистично. Герою не удалось овладеть травой жизни, чтобы накормить ею людей. Однако мы знаем, что в Месопотамии существовали кружки, которые мы можем назвать мистическими обществами и которые не отказались от надежды достичь «жизни».

В южно-вавилонских баптистских течениях следует, очевидно, видеть ответвлениетехсамыхдревних восточных организаций, которые сделали центром своих культовых действий таинства омовения и причастия, которым предшествует изгнание демонов. И все-таки, если Месопотамия придала религиозным переживаниям ритуальные рамки, то именно в Иране эти обряды обрели более глубокий спекулятивный смысл.

Последние слова относятся прежде всего к религии мандеев. Они представляли собой маленькое баптистское течение, приверженцев которого можно встретить и по сей день прежде всего в южном Ираке. Их численность никогда не превышала 5 ООО человек. Они по большей части живут — сегодня, как и раньше — в болотистой местности дельты великих рек Евфрата и Тигра.

Сегодняшние мандеи являются наследниками гностической баптистской секты, которая уже существовала к моменту рождения Мани и сохранила в исконном виде свои святые писания, воззрения и обряды, фактически и по сей день ведутся жаркие споры относительно даты возникновения мандейского движения. Собственно говоря, мандейская литература была записана только после арабского завоевания Месопотамии. Поэтому возможно, как считали некоторые исследователи, что мандеизм значительно моложе манихейства, а неоспоримые параллели между двумя этими гностическими течениями основываются на мандейскихзаимствованиях из манихейства.

Между тем такое заключение было бы преждевременным и поспешным. Мы располагаем подлинными мандейскими молитвенными текстами, которые на основаниях палеографии можно датировать приблизительно 400 г. н. э. Эти тексты, написанные на свинцовых таблицах, в целом уже содержат имена мандейских божеств и ряд важнейших положений мандеизма. Благодаря этому обстоятельству датировка отодвигается приблизительно до 350 г. н. э., так как, естественно, мандеизму требовалось определенное время, чтобы пройти весь путь до завершения своего развития. Однако даже теперь до появления Мани остается зазор более чем в 100 лет. Между тем к этому добавляются другие соображения. Сами мандеи называют себя mandвyл от восточно-арамейского обозначения гнозиса, mandд (< mande'д). Однако более обычным их самоназванием является другое, а именно nвsorвyл. Характерно, что этот термин служил также для обозначения христиан. Уже Иисус в евангелической литературе (Матф>2, 23) называется nazorayos (в сирийских переводах Библии это передается как nаsrаyа). Там этот термин обосновывается тем, что он происходит из города Назарет. Однако исследователи давно указывали, что nasorayos не является правильным адъективным производным от Назарета, и это наблюдение, бесспорно, сохраняет свою силу. Другое обстоятельство — то, что мандеи, упоминая христиан, которых они также не называют nвsorаyл — обозначение, на которое они притязали сами — а только kristiyвnл, отзываются о них не иначе как с горячей ненавистью. Вероятность того, что они заимствовали это название у христиан, которых на самом деле на Ближнем Востоке также называли nвsorаyл, сама по себе также крайне сомнительна. К этому присоединяется еще одно очень важное обстоятельство. В упоминавшейся выше надписи Картира из Накш-и-Рустама перечисляются последователи различных незороастрийских религий, которые, судя по хвастливым словам этого жреца, подвергались преследованиям с его стороны. Он называет там вместе как христиан, kristyдn, так и nвsorаyл. Эту надпись можно датировать приблизительно 275 г. н. э. Таким образом, в то время в пределах сасанидского государства существовали и христиане, и nвsorаyл как последователи двух религиозных обществ, причисляемых иранским государством к разным конфессиям.