Анастасия Семенова - Молитвы за родных и близких

«И страдавша, и погребенна». «Когда после потемок Великой пятницы, дня распятия и смерти, вступаем мы в субботу — посреди храма возвышается так называемая плащаница, то есть гробница, под покрывалом с изображением на нем мертвого Христа. Но всякий, кто хоть раз пережил вместе с другими верующими этот единственный по своей глубине, по своему свету, по своей белой тишине день, знает — и знает не разумом, а всем существом своим, — что гробница эта, которая, как и всякий гроб, всегда есть свидетельство о торжестве и непобедимости смерти, постепенно начинает озаряться каким-то невидимым, почти ощутимым светом, что гроб претворяется, как поет Церковь, в „живоносный гроб“… Ранним утром, еще в полной темноте, обносим мы плащаницу вокруг храма. И вот уже не надгробное рыдание раздается, а победная песнь: „Святый Боже, Святый Крепкий, Святый Безсмертный!“» — так пишет протопресвитер Александр Шмеман. Христос объявляет нам, что царство смерти подходит к концу. Что «погребенна» не значит «навеки ушедший», что воскресение — будет!

Нам всем предстоит умереть. Но за этими словами Символа веры стоит для одних пока еще только надежда, для других — уже уверенность в том, что в смерти своей мы встретимся со Христом и будем ждать воскресения.

«И воскресшаго в третий день, по Писанием». Эти слова — самая суть, сердцевина христианской веры. В принципе, вера в Него и предполагает саму веру в воскресение. Воскресение — чудо, явленное нам как великий дар, — вот, наверное, и все, что следует сказать об этих строках.

«И возшедшаго на небеса, и седяща одесную Отца. И паки грядущаго со славою, судити живым и мертвым, Егоже Царствию не будет конца». Небо, по христианским понятиям, — это то в мире, что высоко, духовно, чисто, это то, что христианство в человеке называет его духом. В каждом из нас есть частица неба. Именно «небо на земле» и явил нам Христос, Он показал нам, что смысл жизни — восхождение. «Вознестись на небо» — значит, пройдя земную, спорную и полную страданий жизнь, приобщиться, наконец к небесной правде, вернуться к Богу, к знанию о Нем. К небу устремлена наша вера и наша любовь.

«И паки грядущаго со славою судити живым и мертвым» — то есть «и снова ожидаемого, чтобы рассудить живых и мертвых». Первые христиане жили ожиданием второго пришествия Христа и радовались этому грядущему пришествию. Постепенно к радости ожидания стал примешиваться страх — страх Его суда, который мы привычно называем Страшным судом. Страх в христианском Писании употребляется в двух значениях — в положительном и отрицательном. С одной стороны, вся человеческая жизнь пронизана страхом, страхами. Страх неизвестности, страх страдания, страх несчастья, страх смерти, наконец. Страшна жизнь, и смерть тоже страшна. Итог этих бесконечных страхов — все наши болезни, физические и духовные, душевные. Именно от этого, отрицательного страха и пришел нас освободить Христос. Именно поэтому, как говорит Иоанн Богослов, страх греховен, ведь он показывает недостаток нашей веры. Но «начало премудрости — страх Господень». Этот страх уже не от недостатка веры и любви к Богу, а от их избытка. Его сущность, смысл — восхищение, благоговение. Такой страх мы испытываем порой, когда встречаемся с чем-то поистине прекрасным и вдруг понимаем, насколько мы сами ничтожны по сравнению с этим «чем-то»… Страх-восхищение, страх-любовь и как следствие — бесконечное уважение. Я, например, до дрожи в руках и коленях боюсь своего духовного отца. Боюсь именно потому, что люблю его и для меня бесконечно важно его одобрение или неодобрение тех или иных моих слов и поступков. Этот страх помогает мне избежать многих проблем и ошибок в жизни — ведь каждый свой шаг я обдумываю и выверяю согласно тому, как это оценит батюшка…

Да, ждать Христа надо «со страхом и трепетом». Но и с уверенностью в том, что «нет греха человеческого, превышающего милосердие Божие». Если мы раскаемся в совершенном, Он, вернувшись к нам, простит нас, «Егоже Царствию не будет конца», и в этом Царствии мы будем счастливы. Ведь недаром мы ежедневно повторяем: «Да приидет Царствие Твое…»

«И в Духа Святаго, Господа, Животворящаго, Иже от Отца исходящаго, Иже со Отцем и Сыном спокланяема и сславима, глаголавшаго пророки». Кто же этот Дух Святой, которому Символ веры призывает нас поклоняться наравне с Отцом и Сыном? Слово «дух» — «руах» на древнееврейском означает «ветер», «сила», нечто невидимое, что имеет власть над окружающим нас миром. И говоря «Дух» о Боге, мы объединяем в своем сознании Его невидимость и Его власть в единое целое. Дух Святой — это присутствие Бога всегда и во всем. Этот Дух «исходит» от Отца, это — Его любовь к нам, Его вера в нас, Его милосердие и забота о нас. Нечто похожее на «Дух истины», которого никто никогда не видел, но каждый, наверное, понимает, о чем идет речь, когда произносит это имя.

«Глаголавшего пророки» — то есть Того, Который говорил и говорит с нами через пророков, их устами. Ведь суть пророчества и есть в возвещении нам воли Божией, иначе как бы мы эту волю узнали?..

«Во Едину Святую, Соборную и Апостольскую Церковь». «Созижду, — говорит Христос, — Церковь мою…» И созидает ее. Созидает собрание, единство тех, кто стремится к Нему. Сперва Он собирает всего двенадцать человек, двенадцать апостолов, которым говорит: «Не вы Меня избрали, Я вас избрал…» И после Него именно эти двенадцать остаются на земле Церковью. Они же, в свою очередь, зовут людей присоединиться к ним, идти с ними и продолжать дело Христа. Едина же Церковь не внешне — в мире много церквей, она едина внутренне — тем, что она делает, тем, чему посвящена, — своим служением общей цели. «Соборная» — значит всемирная, так как учение Христа обращено не к какому-то одному народу, а к нам всем, ко всему человечеству.

«Исповедую едино крещение во оставление грехов. Чаю воскресения мертвых, и жизни будущаго века. Аминь». Апостол Павел говорит, что в крещении мы соединяемся со Христом. На земле мы рождаемся членами какой-то нации, христианин же вступает в новую нацию — народ Божий через крещение. В крещении мы отдаем, вверяем Ему себя, в ответ получаем Его любовь, Его Отцовство над нами. И это — навсегда.

«Чаю» — значит надеюсь и жду. Значит люблю и буду ждать встречи.

Вторая «главная молитва, с которой мы идем по дороге христианства», — «Отче наш…». Это очень теплая, очень добрая молитва. Это действительно сыновняя (и дочерняя) молитва. В ней мы особенно глубоко ощущаем, что Господь — Отец наш, а не властелин.

«Отче наш, Иже еси на небесех! Да святится имя Твое, да приидет Царствие Твое, да будет воля Твоя, яко на небеси, и на земли» — так начинается эта молитва. В этих словах неутолимое и извечное наше желание быть рядом с Отцом, всегда чувствовать на себе Его любовь и сознавать себя защищенными Его волей и Его Царствием. Потому что без Него нам трудно, плохо, страшно. Без Него мы беззащитны среди бед этого мира.

Во второй части молитвы содержатся наши прошения о самом главном, о том, без чего наша человеческая жизнь немыслима. «Хлеб наш насущный даждь нам днесь…» — просим мы Его. То есть, с одной стороны, не дай нам пропасть, не дай погибнуть от нужды земной, каждодневной: от голода, холода, от недостатка того, что нам необходимо для жизни физической. Но это и просьба о хлебе насущном, который питает нашу душу. Недаром в молитве, произносимой на греческом языке, это звучит как «сверхъестественный хлеб» — не только хлеб с полей наших, но и хлеб для душ наших.

Следующее прошение играет огромную, порой решающую роль в жизни нашей: «и остави нам долги наша, якоже и мы оставляем должником нашим…» То есть прости нам, Господи, как мы прощаем, как мы должны прощать своим близким. И этими словами мы говорим очень важное для себя: ведь у каждого из нас в глубине души есть и горечь, и обиды на кого-то, обиды не прощенные, застарелые, порой невыносимые…. И рады бы простить, да не можем!..

Митрополит Антоний Сурожский в своей книге «Беседы о молитве» рассказал очень простую и в то же время удивительную историю.

«Когда я был подростком, у меня, как у всякого мальчика бывает, оказался „смертельный враг“ — мальчик, которого я никак не мог переносить, мальчик, который казался мне истинно врагом. А вместе с тем, я уже знал эту молитву. Я обратился тогда к своему духовнику и ему рассказал об этом. Он был человек умный и прямой, и не без резкости он мне сказал: очень просто — когда дойдешь до этого места, скажи: „И Ты, Господи, не прощай мне моих грехов, как я отказываюсь простить Кириллу…“

Я сказал:

— Отец Афанасий, я же не могу…

— А иначе невозможно, ты должен быть честен…