Алистер Макграт - Является ли «научное богословие» интеллектуальным нонсенсом? Диалог с Ричардом Докинзом.

Я начал искать ответ на мой вопрос во время тщательного анализа специфического стиля рассуждения, который мы находим в сочинениях Докинза. В важном сравнительном исследовании Тимоти Шанахан указывает на то, что подход Стивена Джея Гоулда к вопросу об эволюционном прогрессе определяется индуктивным подходом, основанным, главным образом, на эмпирических данных[34]. О Докинзе он говорит, что он «занимался разработкой логики «"адаптационистской философии" для дарвиновского рассуждения». Это предполагает, что заключения Докинза определяются набором логических предпосылок, которые, в конечном счете, хотя и косвенным образом, основаны на эмпирических данных. «Сама природа правильного дедуктивного аргумента такова, что из определенных предпосылок с логической необходимостью следуют определенные выводы совершенно независимо от того, являются ли эти предпосылки верными». Докинз использует индуктивный подход для того, чтобы защищать дарвиновское мировоззрение, а затем извлекает из этого мировоззрения набор предпосылок, из которых посредством дедукции могут следовать его выводы. Хотя Шанахан ограничивает свой анализ исследованием того, как Гоулд и Докинз приходят к столь противоположным выводам в отношении эволюционного прогресса, его анализ очевидно можно расширить и на его религиозные взгляды. Считая, что дарвинизм является лучшим объяснением того, что может быть наблюдаемо в мире, Докинз пытается преобразовать временную теорию в определенное мировоззрение. Атеизм, таким образом, представлен как логический вывод из серии аксиоматических предпосылок, имеющих надежность дедуктивного вывода.

Докинз представляет атеизм как единственный приемлемый вывод из разумного рассмотрения свидетельств. В то же самое время Докинз не желает признавать сложность определения «большой картины» на основе наблюдения. Процесс определения «наилучшего объяснения» сложного набора наблюдений является еще более сложным, особенно в отсутствие согласия относительно того, как определить, какое объяснение является лучшим.

Серьезные недостатки упрощения Докинзом научного объяснения лучше видны при обращении к классическому исследованию философа Гильберта Хармана, который утверждал, что процесс индуктивного вывода, столь характерный для естественных наук, может быть описан как «вывод наилучшего объяснения»[35]. Этот процесс, который, вероятно, лучше было бы назвать «движением к наилучшему объяснению», может быть представлен как процесс «принятия гипотезы на основании того, что она обеспечивает лучшее объяснение свидетельств, нежели альтернативные гипотезы»[36]. Это не окончательное доказательство, но набирающее вес свидетельство, приводящее к признанию, что одно из множества конкурирующих объяснений является предпочтительным. Вопрос не в том, какое из объяснений является доказанным окончательно (так как такие уровни доказательства часто выходят за рамки наших исследований), но какое из объяснений лучшее. Или, возвращаясь к байесианской форме мышления, какое является более вероятным.

Возможно, наиболее известной научной работой, которая использует метод выбора наилучшего объяснения, является труд Чарльза Дарвина «Происхождение видов». Поэтому небезосновательно требование Докинзом окончательного доказательства, поскольку сам Дарвин использовал тот же метод и рассматривал его как необходимый при такой сложности наблюдательных данных и отсутствии каких-либо средств решительного подтверждения его теории. В своей работе Дарвин представил значительный массив наблюдательных данных, которые могли быть объяснены на основе естественного отбора, но при этом вступали в некоторый конфликт с доминировавшей тогда теорией специального творения отдельных видов[37]. Следует отметить, что Уильям Уивелл развил понятие «совпадения» как средства измерения объяснительной силы объяснений, и Дарвин в значительной степени находился под влиянием этого представления[38].

Ввиду важности метода Дарвина в подходе Докинза к науке мы можем остановиться, чтобы рассмотреть, как великий герой Докинза рассматривает вопрос о доказательстве, которое не абсолютно доказывает что-либо, хотя и может указывать на определенное направление. Для Дарвина надежные наблюдения требуют объяснения[39]. Так что же является наилучшим объяснением, которое необходимо выбрать из множества конкурирующих объяснений?

1. Формы определенных живых существ выглядят приспособленными к их специфическим условиям. Уильям Пэйли и другие предполагали, что эти создания были индивидуально сотворены Богом с такой приспособленностью. Дарвин рассматривал это как нескладное объяснение.

2. Некоторые из известных видов вымерли. Этот факт был известен до Дарвина, и часто объяснялся на основании теории катастроф - таких как «всемирный потоп», о котором говорится в библейском повествовании.

3. Исследовательское путешествие Дарвина на Бигле убедило его в неравномерном географическом распределении живых форм по миру. В частности, Дарвин находился под впечатлением различия популяций Галапагосских островов.

4. Многие создания обладают «рудиментарными структурами», которые не имеют очевидной или предсказуемой функции - такие как соски у самцов млекопитающих, рудименты тазовых и задних конечностей у змей, и крылья у многих нелетающих птиц. Как это может быть объяснено на основании теории Пэйли, которая акцентирует внимание на важности индивидуального замысла каждого вида? Почему Бог должен создавать излишества?

Все эти аспекты естественного порядка могут быть объяснены на основе теории Пэйли. «Происхождение видов» пытается аргументировать, почему идея «естественного отбора» является лучшим объяснением того, как происходила эволюция видов. Задачей Дарвина было развить объяснение, которое должно рассматривать эти четыре наблюдения более удовлетворительным образом, чем альтернативы, которые тогда имелись в наличии. Движущей силой этой рефлексии было убеждение, что морфологические и географические явления могут быть убедительно рассмотрены с применением единой теории естественного отбора.

Важно отметить, что для самого Дарвина было совершенно очевидно, что его объяснение биологического свидетельства было не единственным, которое можно было представить. Он, однако, полагал, что оно обладает большей объяснительной силой, чем конкурирующие, такие как доктрина индивидуального творения. «Свет указал на некоторые факты, которые делают теорию специального творения предельно туманной»[40].

Теория Дарвина имела много слабостей и пробелов. Например, она требовала, чтобы видообразование имело место до сих пор; но свидетельства этого отсутствовали. Дарвин не мог объяснить, как природа «запоминает» изменения, чтобы передать их будущим поколениям. Тем не менее, Дарвин был убежден, что это трудности, которые могут быть терпимы в рассмотрении ясного объяснительного превосходства его подхода. Хотя Дарвин и не был убежден, что адекватно решил все проблемы, которые требовали разрешения, и был полностью осведомлен о том, что он не мог доказать своей теории в том наивном смысле, который находим в популярных работах Докинза - но, тем не менее, он был уверен, что его объяснение является лучшим из доступных: «Множество трудностей встретится читателю. Некоторые из них являются настолько убийственными, что до сего дня я не могу размышлять о них без содрогания...»[41].

Дарвин утверждает, что «большая картина» объяснения может быть предложена и принята без окончательного доказательства. В самом деле, можно указать, что природа исторического процесса такова, что прямая верификация невозможна; мы вынуждены апеллировать к выводам. Это не делает ошибочным этот подход в отношении научного объяснения. Это просто означает, что уровень и надежность объяснения определена предметом рассмотрения. Это одна из фундаментальных тем научного богословия: онтология определяет эпистемологию. Образ вещей определяет то, как именно они могут быть познаны и насколько хорошо они могут быть познаны. Докинз, кажется, применяет совершенно непригодный критерий надежности для вопросов «большой картины». Но какой же критерий может быть предложен, чтобы определить, что является «наилучшим» объяснением? Харман замечает, что «такое суждение будет основано на рассмотрении суждений, какая гипотеза проще, какая наиболее правдоподобна, какая больше объясняет, какая пригодна для данного случая и т.д.»[42]. Это не означает, что она должна быть признана. Заметим, что критерии, представленные здесь, могут противоречить друг другу[43]. Расширение теории для того, чтобы она была способна объяснить больше, обычно вовлекает дополнительные гипотезы, которые делают теорию менее простой. Далее, как акцентирует Ненси Картрайт, часто существует обратное отношение между простотой теории и ее способностью представления мира[44]. Тщательная проверка развития научной теории делает весьма трудным вывод, определяют ли общепринятые критерии то, какое объяснение «лучшее». Простой факт заключается в том, что «лучшее объяснение» является существенно прагматическим понятием[45].