А. Стриганова - Мысли преподобного Макария (Глухарёва) об улучшении воспитания в духовном звании

Хотя проект остался неутвержденным и не был приведен в исполнение в целом виде, многие идеи его использовались затем в практике школьной жизни.

Звание учителя «мало привлекало к себе талантливых людей, которые могли иметь иной кусок хлеба, более сытный и за менее тяжелый труд»[40]. Учительское жалование оставалось ничтожным, за бедностью наставники получали от учеников и их отцов копеечные подарки деньгами и натурой при поступлении учеников в тот или другой класс либо при явках после отпусков. Каждый учитель начинал преподавание с низшего класса, а затем постепенно его переводили в классы высшие, поэтому на наставничество смотрели, как на служебную лестницу, с которой связаны оклады и прочие преимущества. Учитель вынужден был все учебные часы ежедневно проводить в классах «в невыносимых трудах», обучая юношество разнообразным наукам и языкам, которые ему и самому мудрено было освоить по недостатку времени. К преподаванию в низших классах приглашались местные семинаристы, даже не окончившие курс. Учителей «бельцов» считали ненадежными из-за их материальной необеспеченности. Так, митрополит Платон писал преосвященному Амвросию в 1808 г.: «Надобно разрешить пострижение желающих ученых постричься, ибо бельцы не надежны. Год или много два пробудут и просятся вон; они только в надежде лучшаго места в учители желают. А монашествующие надежнее»[41]. Однако и ученое монашество, мечтая о высших постах церковной службы, рассматривало учительство в духовных школах как недолгий этап в своей жизни. «Штатное жалование по учебной службе и жизнь вне монастырей при школах сами по себе освобождали их от всяких требований монашеского общежития; кроме того, в 1766 г. был издан особый указ, подтверждавшийся потом несколько раз, которым (в отмену прежних указов) за монашествующими властями или, что почти одно и то же, за монахами из ученых признавалось право духовных завещаний, т. е. утверждалось право частной собственности. Так создался совершенно особый привилегированный класс монашества, нечто вроде особого ордена, для которого общие монашеские обеты составляли только внешнюю форму, а главное, существенное, заключалось в его специальном ученом и административном назначении…»[42]

Самыми выдающимися, образцовыми духовными школами считались заведения митр. Платона (Левшина) – Московская академия и Троицкая семинария. Будучи уверенным, что лучшими наставниками духовного юношества могут быть только монашествующие, митрополит Платон самых даровитых своих учителей располагал к пострижению. В его ректорство в Троицкой семинарии не было ни одного учителя не монаха. Воспитанники Платона после пострижения выходили один за другим из его школ и расходились по всей России. «Вся сила [обучения] в учителях способных», – писал он преосвященному Амвросию. Способными учителями он признавал не тех, кто обладал запасом знаний, нужных для учительской должности, а имевших склонность к упражнениям в премудрости духовной и мирской и отличавшихся не только умственными, но и нравственными качествами. Платон знал питомцев своих школ и преподавать назначал наиболее способных и благонравных из них. По личному выбору митр. Платона были определены на учительские должности студенты Троицкой Лаврской семинарии Василий Дроздов, впоследствии знаменитый святитель Московский Филарет, и Андрей, впоследствии преосвященный Евгений (Казанцев)[43].

Когда митр. Платон вступил на кафедру, московское духовенство находилось в крайней степени морального упадка. Его предшественник Амвросий «не знал более действенных мер к исправлению духовенства, кроме плетей, кнута и отдачи в солдаты»[44]. Платон нашел, что главная причина морального упадка духовенства – это условия его интеллектуального и духовного развития, а также материального состояния и общественного положения, способных подавить в нем «благородство духа», нравственную личность. Вся 37-летняя деятельность Платона на Московской кафедре прошла в энергичных трудах и заботах по улучшению этих условий. О своих трудах в отношении московского духовенства Платон говаривал: «Я застал его в лаптях и обул в сапоги и ввел в залы к господам»[45].

Слова Платона правдивы в буквальном и метафорическом смысле. Он стремился улучшить материальное положение духовенства, способствуя его духовному развитию, чтобы представители этого звания могли стать наравне с благородными слоями общества. Самая важная роль в этом была отведена духовной школе. Митр. Платон стремился дать питомцам полное гуманитарное образование, превосходящее светское, а не уступающее ему, и воспитать в них «благородство духа», взаимоуважение и любовь.

Замечательно охарактеризовал митр. Платона прот. Георгий Флоровский: «Под влиянием Платона обозначился новый тип церковного деятеля… Эрудит и любитель просвещения, Платон не был мыслителем, ни даже ученым. Он был именно ревнитель или “любитель” просвещения.»[46]

Такие воззрения митрополита Платона способствовали развитию духовных школ. Внешняя сторона школьного воспитания оставалась почти неизменной, однако с помощью инструкций митрополит Платон старался вдохнуть в него новый дух. Главную задачу он видел в гуманном развитии воспитанников; ученические общежития, по его мнению, должны были «организовываться наподобие больших семейств».

«Учитель обязан, – гласила одна из инструкций, – по состоянию своему заступить у учеников место родителей, и потому, чем менее сами родители вспомоществуют и наставляют детей своих, тем более есть долг учительский»[47].

Некоторые правила из его инструкции, составленной для Троицкой семинарии, представляют большой интерес. Планируя размещение семинаристов в общежитии с учетом возраста, он впервые предлагает разделить их и по уровню нравственного воспитания: «Большие семинаристы от малых, хорошие от худых и ленивых в особливые покои отделены быть должны, чтобы хорошие от худых развратиться не могли». Но и «худых» он не хочет оставить без назидательного примера: «…а чтоб и худые имели себе к подражанию пример хороших поступок, а от худых удержаны были, то определить к ним в покои из постоянных и прилежных по одному или два человека»[48].

Для контроля избирались должностные лица из лучших учеников – сеньор, производивший наблюдение за всеми жившими в общежитии, и инспекторы, или комнатные старшие, наблюдавшие за теми, кто жил в отдельных комнатах. «Старшие из учеников составляли в школе умственную и нравственную аристократию, которая своим примером и влиянием должна была сохранять добрый порядок среди учащихся и воспитывать в добрых наклонностях»[49]. Однако введение института старших из учеников могло привести (и приводило, как показала жизнь!) к раздорам в их среде и всяческим злоупотреблениям.

Взаимоотношения между воспитанниками должны были строиться на уважении, в обращении между собой они обязаны были показывать дружелюбие и такт, по обычаям того времени: «Во всякое время семинаристам иметь между собой обхождение вежливое и дружелюбное и не чинить никаких ссор; каждому называть друг друга именем его и отчеством и прозванием с приложением слова: господин». «Товарищам жить между собою братски, миролюбиво, никак не ссорясь, а стараться переносить неудовольствия, от другого причиняемые»[50]. В более мягкой форме, чем в «Регламенте» Феофана Прокоповича, предписывалось не разделяться на группы: «Сообщества и дружества основывать на честной товарищеской любви, а так называемых шаек или злоумышленных заговоров не делать»[51].

По мысли митр. Платона, «дабы между семинаристами равенство было», даже продажа лакомств возле семинарии должна быть запрещена: «Наблюдать, чтоб в семинарские покои, или близко оных ничего съестного, что к лакомству служить может, для продажи никогда приносимо не было»[52].

Семинаристам предписывалось оказывать почтение старшим и самим привыкать как представителям духовного звания к принятию знаков почтения. «Низшие школы ученики ученикам высшия школы, яко преимущественным, должны оказывать почтение: сретясь с ними скидать шапку или шляпу, называть их по имени и отчеству, да и во всем поступать пред ними почтительно, помятуя апостольское слово: без всякого прекословия, меньшие от большаго благословляется. Евр. 7,7»[53].

Истинное братолюбие не должно позволять насмешек и злоречия – «пашквилей, или подметных ругательных писем никому не писать», о пороках и проступках товарищей никому не рассказывать, «а доносить своему инспектору». Учителя также призваны были формировать навыки культурного общения у воспитанников: «Если господа учители разговоры между собою серьезные и забавные иметь будут почасту при учениках (приписка рукою Платона: “ко истреблению в них дикости”), а особливо в часы общих гуляний, от чего могут сии последние научиться лучшему между людьми обхождению и пристойной смелости» [54].