Ефим Грекулов - Нравы русского духовенства

Попытки Никона хотя бы несколько повысить грамотность духовенства — не увенчались успехом. Собор 1662 года вынужден был вновь отметить, что «во священство поставляются сельские невежды, иже инии ниже скоты пасти умеют, кольми паче людей».

В XVII веке церковное просвещение не только не развивалось, но, напротив, падало, в связи с дальнейшим упадком церковных школ. Трудно было найти грамотного кандидата даже на ответственную церковную должность, не говоря уже о низшем духовенстве. «Ныне в Софийском дому ризничего нет,— жалуется в половине XVII столетия митрополит новгородский Афроний соловецкому игумену Маркеллу,— а взять негде, во всех монастырях добрые старцы перевелись, а которые и есть, и те бражничают, а грамоте не умеют»[11].

Жалобы на низкий уровень развития духовенства встречаются не только в церковной обличительной литературе, но также и в гражданских актах того времени.

При таком состоянии церковного просвещения, при полной безграмотности духовенства церковники, естественно, не оправдывали в полной мере возлагаемых на них задач по обработке народа в нужном для правящих классов духе. Поэтому работа церковнослужителей подвергается частой и резкой критике со стороны высших церковных и светских чиновников, призванных русским царём наблюдать за правильным выполнением духовенством возложенных на него обязанностей.

Иностранец, побывавший в России при Иоанне Грозном, отмечает отсутствие церковной проповеди как результат низкого духовного образования: «Они (русские), говорит он, не имеют ни обыкновения, ни способности, чтобы говорить проповеди и наставлять паству, потому что весь клир погружен в глубокое невежество в отношении слова божия»[12].

Подчёркивая роль священства в деле «церковного ради исправления и за мирское спасение», церковный обличитель XVI века с грустью говорит, что духовенство не удовлетворяет своему основному назначению. «Вы же, говорит он, обращаясь к священникам, о сих всех не брегосте… и не во что же не вменяете и детей своих духовных не востязаете, ни поучати их от божественного писания не произволяете, и того священство свое зле храните»[13].

Тот же мотив встречается во многих произведениях церковно-поучительной и обличительной литературы. Всюду встречаются увещания священникам «смотреть прилежно, како себя управляете, и как наставляете на путь спасения христово стадо словесное, вам вверенное»[14].

Как относилась масса к проповеди,— видно из поучения митрополита Даниила. Он указывает, что священники не пользуются среди паствы никаким авторитетом, и что над ними открыто глумятся. «Когда пастырь начнет учить народ, говоря ему: о дети, так и так поступайте, как велят нам христовы заповеди и прочия божественныя писания: тогда ему слушатели отвечают: прежде научи себя; иные же говорят: до чего тебе доучить нас? Ты сам ли по писанию живешь… отчего ты забыл себя, отец святой? Учитель начнет учить их от божественного писания, a они станут говорить о нем. О, учитель наш, как фарисей — тщеславится»[15].

Тщетно высшее духовенство обличало свою младшую братию «исправиться» и грозило ослушникам лишением сана: «Если вы, священники, не исправитися caми и не будете учить свою паству исправиться от пороков мы лишаем вас сана и не даем своего благословения»[16]. «И вы священники, егда сами уклонистеся право пути, како можете извести стадо своё на пажити духовные, напоити животные воды, пребывающие в живот вечный»[17].

«Не мудрено, что и другие, смотря на вас, соблазняются»[18] «посему исправьте прежде себя, а потом народ», — таковы обычные выражения церковной проповеди, пытающейся придать, но неудачно, хотя бы внешнюю благопристойность духовенству.

Характерным является упрёк, который бросает духовенство народу, говоря устами митрополита Даниила: «Ты же пастыря презираеши и не во что не поставляеши». Трудно было рассчитывать на уважение среди населения, когда духовенство показывало примеры самых необузданных пороков и, проявляя полную безграмотность даже в своём ремесле, заботилось лишь об увеличении своих доходов не считаясь со средствами.

Если в таком состоянии была проповедь низшего духовенства, то высшие церковные чиновники в своей проповеднической деятельности опирались на правящие партии и соответственно с этим проводили свою политику. Заискивающий и лицемерный тон проповеди типичен для высших церковных деятелей. У архиереев, по словам литературного противника Грозного и выразителя взглядов представителей старой знати, князя Курбского, выработался такой взгляд на проповедь: «Не должно говорить пред царями, не стыдяся о свидении господнем и обличать их в различных законопреступных делах; их ярость неудобостерпима естеству человеческому».

Архиепископ новгородский Феодосий, говоря о современном ему высшем духовенстве, метко отметил: «Всяк сан со златом советуется».

Закрывая глаза на недостатки своих покровителей, «потаковники» эти в своей деятельности и на соборах проводили ту политику, которая была выгодна правящим классам.

Говоря о высших церковных чиновниках, Курбский в следующих резких словах отзывается о них: «Посмотрим и на священнический чин, в каких обретается, не яко их осужаем,— не буди то, но беду свою оплакуем; не токмо душа своя за паству христову полагают, но и расхищают; всем яко бедно ми глаголати, не токмо расхищают, но и учителя расхитителем бывают, начало и образ всякому законопреступлению собой полагают; не глаголют перед царя, не стыдяся о сведении господни, но паче потаковники бывают, не вдовиц и сирот заступают… но села себе устроят и великие храмы и богатствы многими кипят и корыстьми, яко благочестием, украшаются».

Страсть русского духовенства к «пьянственному питью» достигала таких размеров, что «упивание» выходило далеко за пределы бытовой подробности и очень беспокоило высшую церковную иерархию и государственную власть.

Благодаря «безмерному упиванию» духовенство не в состоянии было справляться удовлетворительно с возложенными на него, как на помощника правящих классов задачами и теряло в глазах населения свой авторитет. Пьянство вызвало столь значительное разложение духовенства, что грозило самому существованию налаженного церковного аппарата; поэтому государственная власть вместе с высшей церковной иерархией, пыталась несколько обуздать эту страсть духовенства, свести её до размеров не столь катастрофически опасных для авторитета духовенства.

«Пьянственному питию» отдавали должное все: и низшее духовенство, и монашество, и духовная аристократия вплоть до епископов, и «упивание» встречается уже в самые ранние времена истории нашей церкви.

В канонических ответах митрополита Иоанна II (1080-1089) мы встречаем любопытные указания, что «в монастырях часто пиры творят, созывают мужа вкупе с женами и в тех пирех друга друга преспевают, кто лучей сотворит пир». В тех же ответах митрополит Иоанн рекомендует епископам указывать, что «яко пьянству злу царства божья и лишаться, яко пьянство иного зла последует: невоздержание, нечистота, блуд, хуление, нечистословие, да не реку злодеяние, к сим и болезнь телесная»[1].

То же древнее поучение грозит лишением священства всем «иереем, до упивания пьющим», кто «не лишается пьянства» и предлагает при посвящении особенно следить, чтобы кандидат не страдал запоем.

Что пьянство среди древнерусского духовенства было не случайным явлением, а глубоко бытовым, можно видеть из того, что редкое церковное поучение не упоминает об этом «душеспасительном» занятии духовенства.

Новгородский епископ Лука Жидята в поучении к братии пишет: «Не твори блуда, не пей безвременно, но пей в меру, а не до пьянства»[2]. Ту же мысль проводит в своем поучении и Феодосий, говоря: «Иное пьянство злое, а иное — питье в меру, и в закон, и в приличное время, и в славу божью».

Чтобы оправдать пьянство, духовенство ссылалось на апостола Павла, который в своём послании говорит Тимофею: «Не пий воды, но мало вина приемли, стомаха ради твоего и частых недугов» (Тим. 5, 23). Отсюда монастырская поговорка, оправдывающая пьянство «стомаха ради».

Иностранцев, побывавших в московском государстве в XVI и XVII веках, прежде всего поражало пьянство духовенства, и они в мрачных красках описывали быт и состояние духовенства. Конечно, и западноевропейское духовенство не отличалось чистотой нравов, но что поражало иностранцев в нашем духовенстве, — это крайняя внешняя распущенность и разнузданность, не стесняемые никакими соображениями о церковном авторитете.