Роберт Райт - Эволюция бога: Бог глазами Библии, Корана и науки

ЕСЛИ СПРОСИТЬ ОХОТНИКОВ-СОБИРАТЕЛЕЙ О ТОМ, КАКОЙ РЕЛИГИИ ОНИ ПРИДЕРЖИВАЮТСЯ, ОНИ НЕ ПОЙМУТ, О ЧЕМ РЕЧЬ

При всем моем уважении к обычаям охотников-собирателей (и древних евреев) я буду и впредь пользоваться такими словами, как «религия» и «сверхъестественный» — отчасти для того, чтобы упростить общение с читателями, которые тоже пользуются ими, а отчасти по более глубокой причине: я считаю, что те составляющие жизни охотников-собирателей, которые мы именуем «религиозными» — образцы человеческой культуры, в ходе культурной эволюции преобразившиеся в современную религию.

Помимо общего интереса к устройству мира охотники-собиратели проявляли особый интерес к вопросу о том, почему случается плохое. Коренной североамериканский народ хайда, жители северного побережья Тихого океана, придерживались мнения, что землетрясения происходят, когда исполинский пес подводного божества (работа этого пса — удерживать острова, на которых живут хайда) решает встряхнуться[27]. Если мбути, пигмеи африканского Конго, обнаруживают, что в какой-либо части леса не стало дичи, это означает, что лесные духи кети, тоже страстные охотники, побывали в этих местах первыми[28]. Когда бушмен кунг из пустыни Калахари заболевает, скорее всего, это козни гауваси — духов предков, возможно, действующих по велению какого-нибудь божества[29].

Разумеется, не только охотников-собирателей интересует, почему в жизни случается плохое. Одна только христианская традиция породила целые библиотеки трактатов по этому вопросу. Но охотникам-собирателям удалось ответить на него успешнее, чем многим современным теологам; по крайней мере, ответы охотников-собирателей в меньшей степени искажены парадоксом. Теологи авраамического наследия — иудейского, христианского или мусульманского — изначально скованы жесткой предпосылкой: реальностью управляет всеведущий, всемогущий и добрый Бог. Но почему это божество, способное завтра же искоренить рак, вместо этого наблюдает за страданиями ни в чем не повинных людей, — уму непостижимо. Спросите Иова, на которого после долгих лет набожного поклонения обрушились катастрофы. В отличие от большинства невинных жертв, Иову было позволено расспросить об этой явной несправедливости самого Бога, однако в конце концов вопрошавшему пришлось довольствоваться ответом «ты все равно не поймешь». Многие богословы ломали голову над этим вопросом, посвятив ему целые трактаты, но были вынуждены просто смириться.

Во вселенной охотников-собирателей проблема зла не так озадачивает, поскольку сверхъестественное не принимает формы единственного всемогущего, а тем более совершенного в нравственном отношении существа. Скорее, сверхъестественный мир населен разными существами, которые, как правило, поразительно похожи на людей: у них далеко не всегда настроены по-доброму, а то, что портит им настроение, порой почти невозможно понять.

Например, Карей, бог грома у охотников-собирателей семангов Юго-Восточной Азии, способен разозлиться, увидев, как люди расчесывают волосы во время грозы и бури, или смотрят, как совокупляются собаки[30]. На Андаманских островах бог бури Билику может прийти в ярость, если кто-нибудь топит пчелиный воск или издает громкие звуки во время пения цикад. Британский антрополог А. Р. Радклифф-Браун, изучавший андаманских островитян столетие назад, заметил, что на самом деле они все же топят воск, надеясь, что Билику ничего не заметит. Радклифф-Брауна озадачило это «противоречие между их заповедями и поступками»[31]. Однако остается неясным вопрос, подходит ли слово «заповедь» для правила, установленного божеством, которое изначально не являлось светочем нравственности. Радклифф-Браун относился к культуре, в которой слово «бог» означало благо, но едва ли это отождествление носит всеобщий характер, а среди охотников-собирателей оно и вовсе не известно.

Так, Кмукамч, бог солнца у кламатов, испытывал раздражение по отношению к своему красивому приемному сыну Айшишу и потому потратил немало времени и сил, крадя одежду Айшиша и примеряя ее. (Этим объясняется, почему солнце иногда окружают маленькие пушистые облачка — расшитая бисером одежда Айшиша.[32]) Хуже того, Кмукамч постоянно пытался соблазнять жен Айшиша. Но его провинности не идут ни в какое сравнение с выходками Гаона, верховного божества африканских охотников-собирателей кунг, который изнасиловал жену собственного сына и пожрал двух зятьев[33].

Божества охотников-собирателей не были образцами добродетели, что помогает объяснить наблюдение, сделанное многими антропологами: как правило, охотники-собиратели вовсе не «поклоняются» своим богам. Напротив, они часто обращаются со своими божествами так же, как с простыми смертными — иногда по-доброму, в других случаях — как придется. Аборигены Японских островов, айны, порой пытаются умилостивить божества приношением просяного пива, но если божества не дарят им в ответ удачу, айны грозятся не давать им больше пива до тех пор, пока положение не изменится к лучшему[34]. Известно, что знахари кунг прерывали танец исцеления, упрекая бога Гаува за то, что наслал болезнь: «Неприкрытый пенис! Плохой ты»[35]. Если Гаува, который вечно что-нибудь да путал, приносил не то лечебное средство, знахарь вопил: «Олух! Все ты делаешь не так! Только позоришь меня! Убирайся прочь!» Грубо, но эффективно: порой Гаува возвращался с нужным лекарством[36].

Даже когда охотники-собиратели демонстрируют ритуализированное поклонение божествам, в этом поклонении страха больше, чем почтительности, а сам ритуал выглядит не самым строгим. Семанги, обнаружив, что им грозит сильная буря, и зная, что это результат их наблюдений за спаривающимися собаками или других сравнимых с этим нарушений, в отчаянии пытаются исправить положение: рассекают себе голени, смешивают кровь с водой, выплескивают ее в общем направлении соответствующего божества и кричат: «Стой! Стой!»[37]

Тем не менее порой обряды охотников-собирателей достаточно торжественны, благодаря чему можно представить себе, как они эволюционировали и превращались в нечто подобное современным богослужениям. В начале XX века, когда путешественник Кнуд Расмуссен побывал у инуитов (в его времена их называли эскимосами), то заметил, с какой серьезностью они относились к карам Таканакапсалук, богини моря. Во времена путешествия Расмуссена тюлени и другая морская добыча попадались редко. Известно было, что морская богиня скупится на такие подарки, когда инуиты нарушают ее правила. (И неудивительно: все их провинности превращались в грязь, оседали на дно моря, пачкали богине волосы, окутывали ее и душили.) Инуиты собирались в каком-нибудь темном жилище и сидели, закрыв глаза, пока их шаман за занавеской спускался на морское дно к Таканакапсалук. Узнав, чем вызван ее гнев, шаман возвращался к инуитам и строго спрашивал, кто из них виновен в проступках, названных богиней. Чтобы впредь охота на тюленей была удачной, виновник раскаивался в содеянном, и у всех поднималось настроение.

В данном случае слово «заповедь», применение которого к повелениям андаманского бога бури казалось Радклифф-Брауну сомнительным, вполне уместно. Торжественная атмосфера обряда и слезное раскаяние виновных указывают на то, что воля богини моря представляла собой свод правил, нарушение которых никогда не считалось оправданным. Но даже в этом случае заповеди не признаются «нравственными» в современном смысле этого слова, потому что не касаются поступков, причиняющих вред другим людям; правила морской богини не препятствуют насилию, воровству, мошенничеству и так далее. Скорее, акцент в этих правилах сделан на нарушение обрядовой стороны. (В случае, который наблюдал Расмуссен, некая женщина не стала выбрасывать определенные предметы домашнего обихода после того, как у нее случился выкидыш.) Да, такие нарушения обрядового свода правил считаются причиняющими ущерб другим людям, но лишь потому, что якобы вызывают гнев сверхъестественных сил, способный пасть на соседей нарушителя. В отсутствие подобных воображаемых санкций со стороны сверхъестественных сил нарушение правил было бы безвредным и не столь явно «безнравственным» в современном смысле этого слова. Иначе говоря, в сообществах охотников-собирателей божества в целом не помогали разрешать нравственные проблемы, которые возникли бы в их отсутствие.

В XIX веке, когда европейские ученые приступили к целенаправленному изучению «первобытных» религий, они отметили это отсутствие четкого нравственного аспекта — нехватку упоминаний о воровстве, мошенничестве, прелюбодеянии и так далее. В 1874 году Эдуард Тайлор отмечал, что религии «дикарских» сообществ «почти лишены той этической составляющей, которая для просвещенного современного разума является самой основой религиозной практики». Тайлор не говорил, что у дикарей отсутствуют основы морали. Он подчеркивал, что моральные устои дикарей обычно «четко определены и достойны похвал». Просто «эти законы этики опираются на собственный фундамент традиций и общественного мнения», «а не на религиозное основание»[38]. Как писала в 1962 году этнограф Лорна Маршалл, понаблюдав за отношениями между народом кунг и верховным божеством Гаона, «проступок, совершенный одним человеком в ущерб другому, не навлекает кару Гаона и не считается предметом его внимания. Человек заглаживает подобную вину или мстит за нее в соответствии со своими социальными обстоятельствами. Гаона наказывает людей по своим причинам, порой весьма туманным»[39].