Владимир Чугунов - Авва. Очерки о святых и подвижниках благочестия

Вот все мои пожелания.

Грешный священник Божий Сергий».

В письме к духовной дочери, матери Феодосии, в 1943 г. отец Сергий писал: «…пасхальная радость всегда есть чудо, прикосновение к жизни будущего века, откровение, притом не даровое, но обретённое всем подвигом Страстной седмицы. Хотя ты приписываешь мне (чего на самом деле мне вовсе не принадлежит) особливую радость пасхальную, и даже не отрекаясь от неё, я должен всё-таки сказать, что для меня существует жизненная разница между Страстной и Пасхальной неделями. Я это выразил бы так, что одна актуальна, динамична, есть порыв, усилие, действенность любви ко Христу, страдание с Ним, вторая же – есть дар Божий, который может быть единожды принят (даже актуально), но нами не умножаем, а лишь пассивно сохраняем, как настроение праздничное, радостное, богослужебное. Нам с ним, в каком-то смысле, нечего делать самим, пассивное же приятие и удержание его нам не под силу. Поэтому Пасхальная седмица светит и звенит в нашей душе с тем, чтобы погаснуть и закроются снова врата будущего века. Это и потому, что воскресение всё-таки отделено от нас смертью, т. е. жизнью загробною, с её откровениями, её достижениями и – дерзнул бы сказать – динамизмом, и даётся нам лишь в каком-то лучезарном взлёте над смертью, за смерть: «смертию смерть поправ». Но в нашей собственной жизни нам дано и задано реализовать только страсть крестную».

О последних днях жизни отца Сергия сохранились документальные свидетельства матери Феодосии. Две другие свидетельницы, присутствовавшие при кончине отца Сергия (Е.Н. Осоргина и мать Бландина (Оболенская), тоже составили сходные записки, но судьба их неизвестна. А вот монахиня Елена заканчивает своё жизнеописание отца Сергия такими словами: «…когда в самом начале июня 1944 г.

Л.А. Зандер принёс ему (Булгакову) одну из глав своей книги «Бог и мир», отец Сергий спросил его: «Придёшь в Духов день?! Зандер, живший за пределами Парижа, ответил: «Постараюсь». Отец Сергий с мягкой настойчивостью сказал: «Приходи, это в последний раз…»

Наконец, наступила памятная для всех его духовных детей годовщина рукоположения отца Сергия – 5 июня 1944 г., день Святого Духа. Он служил с большим подъёмом Божественную литургию на греческом языке. Все его духовные дети причащались, а после богослужения, как обычно, пошли к отцу Сергию пить чай, продолжить общение в беседе.

Многие из них вспоминали потом, как особенно значительна для них была эта последняя исповедь, как бы прощальная, будто в ней отец Сергий дал своё завещание и выражал главное, что хотел сказать каждому…

Предчувствие отца Сергия сбылось в ту же ночь – его постиг удар с 5 на 6 июня… Прибывший доктор сказал, что ни сознание, ни центр речи не поражены ударом. Несмотря на такой утешительный диагноз, четыре духовные дочери отца Сергия решили неотлучно пребывать у постели больного.

Первые два дня отец Сергий был очень слаб, однако проявлял некоторые признаки жизни; в течение следующих дней его сознание стало постепенно угасать. Но лицо его выражало напряжённую духовную жизнь, и всё время менялось его выражение. Все четверо почувствовали, что присутствуют при таинстве перехода души отца Сергия в горний мир.

И вдруг в субботу утром, 10 июня 1944 г., когда сестра Иоанна сидела одна у постели отца Сергия, она поразилась: так непрестанно стало изменяться напряжённое выражение его лица, как будто вёл он какой-то таинственный потусторонний разговор. Неожиданно лицо его начало становиться светлее и радостнее. Выражение мучительной напряжённости стало всецело преображаться в выражение мирной детской невинности. Сестра Иоанна немедленно позвала остальных, и они вчетвером были свидетельницами необычайного просветления лица отца Сергия. Однако это просветление не стирало черт лица и выражения его радости. Эта удивительная озарённость длилась два часа, как сказала мать Феодосия, взглянувшая на часы. Она промолвила: «Отец Сергий приближается к Престолу Господню и озарён Светом Его славы».

Агония у отца Сергия началась во время всенощной под праздник святых первоверховных апостолов Петра и Павла и закончилась 13 июля 1944 г., в праздник Собора 12 апостолов. Отца Сергия облачили в ризу, которую он привёз из России. В гроб, согласно его завещанию, положили горсть родной русской земли, взятой отцом Сергием с могилы его сына Ивашечки, и горсть Святой Земли из Гефсимании, которую отец Сергий хранил под образами.

Похоронили отца Сергия 15 июля 1944 года на русском православном кладбище в Сент-Женевьев-де-Буа, недалеко от храма, освящённого в 1939 г. в праздник Покрова Пресвятой Богородицы.

Митрополит Евлогий (Георгиевский) сказал над могилой следующее слово:

«Ты был не понят, обвинён. Быть может, это было вписано в твою судьбу, так как твоё богословие являлось плодом не только твоего мышления, но также и скорбных испытаний твоего сердца… Дух Святой преобразил в твоей душе Савла в Павла. Ты был истинным христианским мудрецом, учителем жизни, поучавшим не словом только, но и всем житием своим, в котором – дерзаю сказать – ты был апостолом».

Другой духовный сын отца Сергия В.В. Вейдле писал:

«Все эти двенадцать лет я восхищался им… Его энергией, трудоспособностью, широтой его ума, богатством его любопытств и интересов (когда он «для отдыха» брал у меня почитать стихи Элиота или джойсовского «Улисса»), свежестью его чувств, его восприимчивостью, душевной молодостью (когда я водил его смотреть Рембрандта в Лувре или гулял с ним по залам лондонской Национальной галереи), его постоянным бодрствованием, духовным подъёмом, врождённой высотой всего его нравственного существа, его благородством, его зоркостью, недоступной мне силой его мысли и его веры, всей той царственностью духа, которую я ни в ком не видал воплощенною так, как в нём. Но вот я всё это перечислил, и перечисленное кажется мне бедным и тщетным. Нет, это не совсем то. Я в нём любил его самого, вне всяких определений, и вместе с тем я любил что-то, что как бы сияло мне сквозь него. Как те человеческие творения, что были дороги ему и мне, чем совершеннее, чем выше бывают, тем прозрачней, так и сами люди, так и он. Что-то трепещет и светлеет за мрамором и полотном, что-то проникает насквозь земную человеческую душу. Все краски и формы, все слова и качества истлевают, остаётся то, что мы любим и любили, то одно, что не больно любить: «Излучение добра».

1. Собрание сочинений в 7 томах, Москва, «Ковчег», 2005.

2. Письма о христианской жизни, Минск, изд. Свято-Елисаветинского монастыря, 2004.

3. «Ищите всюду Духа, а не буквы», полное жизнеописание святителя Игнатия Кавказского, составленное его ближайшими учениками, Москва, Приход храма Святаго Духа сошествия, 2010.

4. Отдел письменных источников Санкт-Петербургского Государственного исторического музея (ОПИ ГИМ) – фонд 254.

1. Моя жизнь во Христе. М., 1894. Т. 1–2.

2. Мысли о Церкви и Православном богослужении. СПб., 1894.

3. Путь к Богу. СПб., 1905.

4. Солнце Правды. О жизни и учении Господа нашего Иисуса Христа. СПб., 1901.

5. Поли. собр. соч. Слова и поучения. СПб. – Кронштадт, 1897–1903. Т. 1–7.

6. Мысли о богослужении Православной Церкви. М., 1894.

7. Новые грозные слова отца Иоанна Кронштадтского о Страшном поистине Суде Божием, грядущем и приближающемся. 1906–1907 гг. СПб., 1908.

8. Сурский И.К. Отец Иоанн Кронштадтский. Белград, 1938.

9. Епископ Александр Семенов-Тян-Шанский. Отец Иоанн Кронштадтский. Paris, 1990.

1. С.Н. Булгаков, Тихие думы, Москва, «Республика», 1996.

2. Василий Зеньковский, История Русской философии, Москва, «Академический проект, Раритет, 2001».

3. «Русская мысль», Париж, 1924 (№ 8–12).

4. Булгаков С., прот. Автобиографические заметки. Париж, 1946.

5. Вестник РХД, 1979, № 129.