Борислав Козловский - Штурм мозга

Книга Brain: Surviving the Technological Alteration of the Modern Mind («Мозг: как пережить технологические изменения современного мозга») наделала шуму в конце 2008 года. Авторы, директор лаборатории памяти и старения из Калифорнийского университета в Лос-Анджелесе Гэри Смолл и его жена Джиджи Ворган, предупреждают: на сцену выходит новая раса — врожденно-цифровые люди, которых сетевые технологии окружали с младенчества.

Детский мозг невероятно пластичен (то есть подвержен изменениям), поэтому общение с интернетом перекраивает его с самого начала. Что творится у людей, рожденных с Wi-Fi-приемником в голове, остальным в принципе не понять. Остальные — это мы с вами, те, кто увидел Сеть в сознательном возрасте. И нас называют цифровыми иммигрантами. Смена картины мира для сформировавшегося человека — штука травматичная, но это цена за важные приобретения.

Согласно популярной гипотезе и у детей и у взрослых в голове по-прежнему находится мозг каменного века — homo sapiens как вид состоялся еще 40 000 лет назад. «С точки зрения биологии срок ничтожный. Объем черепа человека сейчас такой же, как тогда», — объясняет профессор СПбГУ Татьяна Черниговская. Однако структура работы и содержание этого мозга меняются на глазах — мы теряем определенные функции, приобретая вместо них новые.

СОГЛАСНО ПОПУЛЯРНОЙ ГИПОТЕЗЕ И У ДЕТЕЙ И У ВЗРОСЛЫХ В ГОЛОВЕ ПО-ПРЕЖНЕМУ НАХОДИТСЯ МОЗГ КАМЕННОГО ВЕКА

Мы начинаем хуже распознавать эмоции живого человека. Роберт Макгиверн из Университета Сан-Диего устроил масштабное обследование 10 и 11-летних подростков, в силу возраста не вылезающих из Сети последние несколько лет. Их способности к скоростному распознаванию таких эмоций, как грусть, ярость, радость, веселье, были заметно хуже, чем у контрольной группы — их сверстников из некомпьютеризированных семей.

Способность к эмпатии (сопереживанию) была для пещерного человека, вероятно, вопросом жизни и смерти. Именно она позволяла собираться в группы, защищаться и охотиться. Бушмены с легкостью различали целый спектр состояний не только у соплеменника, но даже у слона. Антропологи доказали: одного взгляда им хватало, чтобы заключить, возбужден тот или спокоен, устал или собирается обороняться.

Каждый отдельный поток информации, который получает 10-летний интернет-пользователь, не так насыщен эмоциями, зато эти потоки легче смешивать и накладывать друг на друга. Интернет учит многозадачности. Можно слушать музыку и писать в блог, отвлекаясь на мессенджер и проверку почты. Можно переключаться с клипа на клип. Охотник-бушмен, если бы ему с перерывом в минуту предъявляли то льва, то жирафа, то пляшущих соплеменниц, наверняка сошел бы с ума.

Согласно популярной гипотезе в наш мозг с доисторических времен вшита способность поддерживать контакт только с ограниченным кругом знакомых. На совместные вылазки первобытных охотников отправлялся небольшой отряд, где все отлично друг друга знали и ориентировались на действия коллег. Согласно закону, открытому психологом Джорджем Миллером, кратковременная память может удерживать только семь (плюс-минус два) элементов. Отсюда, вероятно, семь самураев, семь гномов, великолепная семерка и прочие, менее великолепные.

Социальные сети окружили пользователя морем виртуальных друзей, и иногда это даже не сотни, а тысячи человек. Мозг не в состоянии запомнить столько индивидуальностей, и люди превращаются в безликие схемы, которым только и напишешь: «Привет! Как дела?»

Интернет бомбардирует нас образами, а мы принимаем их за вещи. Крестик в углу окна, кнопка «Пуск» и обычный курсор — такие же предметы обихода, как тарелки и стаканы. Мы испытываем физическое раздражение, когда кнопка «не нажимается». Хотя кнопка — всего лишь набор светящихся точек на экране и проблема обычно не в ней. Мозг вынужден колоссально расширять репертуар предметов, которыми надо уметь манипулировать. К счастью, емкость этого хранилища почти не ограничена — умение водить машину и раньше не подрывало умения играть в теннис.

Также в копилке наших жестов появляются новые, ничуть не менее естественные, чем подпереть рукой подбородок или почесать в затылке, — движения мышью и набор на клавиатуре со скоростью 200 знаков в минуту.

В рамках эксперимента ученые уговорили две группы добровольцев позаниматься поиском в Google, лежа внутри магнитно-резонансного томографа, который показывал трехмерную картину возбуждений в мозге. Люди из первой группы только начинали осваивать Сеть, а для тех, кто был во второй, это давно стало рутинной процедурой. Согласно томограмме опытные пользователи задействовали для решения задачи верхнебоковой префронтальный кортекс (ВПК) — специальную зону коры, которая спит в процессе обычного чтения. То есть они читают веб другим местом, не тем, каким читают книгу. ВПК отвечает за быстрое, интуитивное принятие решений (например, за чтение экрана радара у офицера ПВО). У неопытных гуглильщиков ВПК никак себя не проявлял.

Иными словами, можно допустить, что задаче интернет-поиска мозг отвел самостоятельный когнитивный модуль. Мы не столько читаем веб-страницу, сколько мгновенно выхватываем нужные ссылки. Точно так же, заглянув в газету, мы сразу видим слова, а не набор причудливых закорючек, какой достался бы неандертальцу.

Анекдот «„Папа, а правда, что от интернета глупеют?“ — „Гы, сына, LOL!“» на самом деле далеко не просто анекдот. По мнению лингвиста Ноама Хомского, самые общие правила грамматики встроены в мозг с рождения. У детей, появившихся на свет в арабской и английской семьях, сам этот аппарат одинаков, и, только когда младенец освоит арабский или английский, различия закрепятся на всю жизнь.

Но сегодня часть языковой зоны отвоевали себе смайлы, и родному языку приходится потесниться. «Язык — это паразит, который оккупировал мозг», — цитирует наш консультант скандальное мнение легендарного нейропсихолога Теренса Дикона. Если интернет — другой такой паразит, то территорию они делят довольно шумно.

Виртуальные объекты могут замещать что угодно. Знаменитый этолог Конрад Лоренц после войны обнаружил и назвал импринтингом эффект, когда случайные образы впечатываются в детский мозг и оккупируют место, зарезервированное под что-нибудь жизненно важное. Новорожденные птенцы принимают первый движущийся объект за мать — Лоренц эффектно доказал это, заставив выводок гусят считать мамой его самого.

Перед 3D-монитором гусята пока не вылуплялись. Но совершенно очевидно, что объекты виртуальной реальности, показанные в раннем возрасте, прописываются у нас в голове по этой же древней схеме. Сегодня компьютер — лучший друг ребенка; дети дают своим машинам имена и скучают по ним на каникулах. Как они будут относиться к ним после пубертата — вопрос открытый.

Twitter, мессенджеры и SMS приучают нас к краткости. Влияние языка на образ мыслей общеизвестно. Есть подозрение, что современное логическое мышление родилось вместе с письменностью, точнее, с медленным чтением.

Текст — не речь: можно сравнивать отрывки, можно возвращаться назад, проще следить за развитием мысли. Читателя не подчиняет себе интонация оратора, которая (мы знаем это благодаря великим диктаторам) лишает слушателя воли и трезвого взгляда на вещи. Мозг читателя настроен на более сложные конструкции: вместо восклицания — рассуждение, вместо анекдота — рассказ. Быстрые сообщения отбрасывают нас назад — к восклицаниям. Или, наоборот, заставят четче выражать мысли.

«Мозговая механика» чтения веб-страниц тоже совершенно особенная. «Гипертекст вместо текста — это другой тип чтения. Здесь можно двигаться в глубину: сходить по ссылке, потом — по следующей, внутри первой, и так до бесконечности. Как это сказывается на нашей логике — не готова ответить. Но сказывается точно», — убеждена Татьяна Черниговская.

В свое время нейрофизиологи нашли выразительный способ показать, как мозг управляет движениями нашего тела. В моторной коре мозга есть зоны, отвечающие за руки, ноги, голову и т. д. Все вместе они образуют карикатурного человечка — гомункулуса. Его пропорции серьезно искажены — огромные лицо и ладони прикреплены к тщедушному туловищу. А все потому, что на ладони и лицо приходится львиная доля мелких точных движений.