Оливер Сакс - Зримые голоса

«Мне повезло – если считать, что глухота была написана мне на роду, – в том, как именно я стал глухим. В семилетнем возрасте дети, как правило, уже владеют языком – как это было со мной. То, что я знал естественный язык, имело еще одно преимущество: произношение, синтаксис, модуляции голоса, идиомы – все это я усвоил на слух. У меня была основа словаря, который я мог легко расширить чтением. Всего этого я был бы лишен, если бы родился глухим или потерял слух до того, как научился говорить». [Курсив автора.]

Райт пишет о «фантомных голосах», которые он слышит, когда с ним говорят, при условии, что он видит губы и лица говорящих. Он слышит также и шелест листьев, когда видит, как они шевелятся от ветра[9]. Райт превосходно описывает появление этого феномена – он возник сразу, как только мальчик потерял слух:

«Мне было трудно воспринять мою глухоту, потому что с самого начала мои глаза стали непроизвольно переводить движение в звук. Моя мать проводила со мной большую часть дня, и я понимал абсолютно все, что она говорила. И почему нет? Сам того не зная, я всю жизнь читал по ее губам. Когда она говорила, мне казалось, что я слышу ее голос. Это была иллюзия, которая сохранилась даже после того, как я понял, что это иллюзия. Мой отец, двоюродные братья, все, кого я знал, сохранили свои фантомные голоса. Того, что они являются плодом моего воображения, проекциями опыта и памяти, я не понимал до тех пор, пока не вышел из госпиталя. Однажды, когда я говорил со своим двоюродным братом, он в какой-то момент прикрыл рот рукой. Тишина! Раз и навсегда я понял, что если я не могу видеть, то не могу и слышать»[10].

Хотя Райт знает, что звуки, которые он «слышит», являются «иллюзорными» – «проекциями привычки и памяти», – они остаются живыми для него все те десятилетия, что он страдает глухотой. Для Райта, как и для всех тех, кто оглох, успев усвоить язык на слух, мир остается полным звуков, пусть даже и «фантомных»[11].

Совершенно иное, причем абсолютно непостижимое слышащими людьми, а также людьми, оглохшими после усвоения языка на слух (например, такими, как Дэвид Райт), происходит, если слух отсутствует с рождения или теряется до усвоения речи и языка. Те, кто страдает такой ранней или врожденной глухотой, входят в категорию, которая качественно отличается от всех других категорий людей с нарушениями слуха. Для таких людей, которые никогда в жизни не слышали, у которых нет слуховых воспоминаний, образов или ассоциаций, нет и не может быть даже иллюзии звуков. Они живут в мире полного, нерушимого безмолвия и вечной тишины[12]. Людей, страдающих врожденной глухотой, насчитывается в США четверть миллиона. В мире один из тысячи детей рождается глухим.

Эта книга посвящена этим, и только этим, людям, ибо их положение в мире абсолютно уникально. Но почему это так? Люди склонны, если они вообще задумываются о глухоте, считать ее расстройством более мягким, нежели слепота. Они видят в глухоте небольшой недостаток, источник раздражения, нелепую помеху, но едва ли думают о разрушительных последствиях полной врожденной глухоты.

Является ли глухота предпочтительнее слепоты, если возникает у взрослого человека, вопрос спорный. Но родиться глухим – это намного хуже, чем родиться слепым. По крайней мере потенциально. Люди, потерявшие слух до того, как научились говорить, люди, неспособные слышать своих родителей, рискуют сильно отстать в овладении языком (или могут вообще им не овладеть), если вовремя не будут приняты надлежащие меры. Неумение владеть языком в человеческом обществе – это одна из самых страшных бед, ибо только посредством языка мы полностью приобщаемся к нашему человеческому состоянию и культуре, вступаем в контакт с другими людьми, усваиваем и передаем информацию. Если мы не сможем этого делать, то станем инвалидами, отрезанными от общества независимо от желаний, намерений и врожденных способностей. Действительно, при отсутствии языка мы не сможем реализовать свои интеллектуальные способности и прослывем умственно отсталыми[13].

Именно по этой причине в течение тысячелетий глухие от рождения люди считались тупыми и недоразвитыми, и, согласно древним и средневековым несовершенным законам, к ним официально относились как к неполноценным. Они не могли наследовать имущество, вступать в брак, получать образование и профессию, им отказывали также в фундаментальных человеческих правах. Эта ситуация начала улучшаться только в середине XVIII века, когда (возможно, благодаря просвещению, а возможно, смягчению нравов) радикально изменилось отношение к глухим.

Философы того времени живо интересовались разными необычными явлениями – например, проблемой людей, по всем признакам лишенным языка. В самом деле, дикий мальчик из Авейрона[14], когда его привезли в Париж, был доставлен в Национальный институт глухонемых, которым в то время руководил аббат Рох-Амбруаз Сикар, основатель Общества изучения человека и выдающийся авторитет в сфере образования глухих. Как пишет Джонатан Миллер[15]:

«Насколько это касалось членов общества, они увидели в “диком” ребенке идеальную возможность исследовать самые основы человеческой природы. Изучая подобные создания, как они рассматривали дикарей и первобытных людей, краснокожих индейцев и орангутангов, интеллектуалы конца XVIII века вознамерились, обследовав маленького белого дикаря, решить, что же является характерным для Человека. Может быть, на этот раз представится возможность взвесить природное наследие человека и раз и навсегда определить роль, которую играет общество в развитии языка, культуры и нравственности».

Дикий мальчик так и не научился говорить – неизвестно почему. Одна из причин провала (которую, правда, в то время не рассматривали) заключается в том, что его не учили языку жестов, а долго (и безуспешно) пытались заставить говорить. Однако когда «глухих и тупых» начинали правильно обучать, то есть учили языку жестов, они показывали изумленному миру, как быстро и полно могут постичь культуру и жизнь. Это поразительное и чудесное обстоятельство – как презираемое и находящееся в полном пренебрежении меньшинство, практически лишенное статуса человеческих существ, вдруг вырвалось на мировую арену (с трагическим рецидивом, произошедшим в следующем веке) – составляет открытую главу истории глухих.

Но прежде чем обратиться к этой странной истории, давайте вернемся к абсолютно личностным и «наивным» наблюдениям Дэвида Райта («наивным», потому что, как он сам подчеркивал, он никогда ничего не читал по этому предмету до тех пор, пока сам не стал писателем). В возрасте восьми лет, когда стало окончательно ясно, что его глухота неизлечима и что без особых методик обучения его речь деградирует, Дэвида отправили в специальную школу в Англии, где работали бескомпромиссно преданные делу люди, неправильно понимавшие суть проблемы и причинявшие поэтому непоправимый вред детям с врожденной глухотой. В школе детям прививали навыки устного языка. Юный Дэвид был поражен, впервые столкнувшись с ребенком, глухим от рождения.

«Иногда мы занимались уроками вместе с Ванессой. Она была первым глухим ребенком, с которым я познакомился. Но даже восьмилетнему ребенку, каким я тогда был, ее знания казались странно ограниченными. Помню, что мы оказались вместе на уроке географии, когда мисс Невилл спросила:

– Кто король Англии?

Ванесса не знала. Встревожившись, она попыталась краем глаза прочесть ответ в лежавшем перед ней учебнике, открытом на главе, посвященной Великобритании.

– Король – король, – начала Ванесса.

– Продолжай, – приказала мисс Невилл.

– Я знаю, – сказал я.

– Сиди тихо.

– Соединенное Королевство, – сказала Ванесса.

Я засмеялся.

– Ты глупая, – сказала мисс Невилл. – Как могут короля звать «Соединенным Королевством»?

– Король Соединенное Королевство, – покраснев как рак, упрямо повторила Ванесса.

– Скажи ты, если знаешь, Дэвид.

– Король Георг Пятый, – гордо сказал я.

– Это нечестно! Этого нет в книге!

Конечно, Ванесса была абсолютно права: в главе по географии Великобритании не было ни слова об ее политическом устройстве. Ванесса была отнюдь не глупа; но так как она родилась глухой, то очень медленно и болезненно расширяла свой словарный запас, увы, слишком маленький, чтобы она могла читать для развлечения или удовольствия. В результате у нее не было возможности собирать разнообразную и не всегда нужную информацию, которую слышащие дети подсознательно усваивают из разговоров и бессистемно прочитанных книг. Она знала только то, что ей сказали учителя, или то, что они заставили ее выучить. В этом состоит фундаментальная разница между слышащими детьми и детьми с врожденной глухотой. Во всяком случае, такая разница существовала в прежнюю эпоху – до изобретения электронных приборов».