Бесконечная история (СИ) - Коллектив авторов

Митосу не нужны были жрецы, чтобы понять: брат сравнял счет.

К некоторому огорчению Митоса, следующий удачный ход с бонусом в виде выигранного очка также достался Кроносу.

Святой Инквизиции не нравился один студент Гейдельбергского университета, питавший слабость к медицине. Посему студент был изловлен и брошен в застенки, где провел изрядное время, корчась от боли на дознаниях. Все прекратилось, когда доминиканец, знающий толк в настоящих пытках, надел на студента испанский сапог. В этот момент в пыточную, как потом рассказывали немногочисленные очевидцы, ворвалось исчадие ада: некто, облаченный в черный клобук, опустил свой двуручный меч аккурат в самый центр тонзуры. Череп монаха лопнул, и кровь щедро удобрила тело и одежду узника. К слову, студент не был удивлен, он разлепил залитые своей и чужой кровью губы, чтобы спросить: «Зачем ты здесь?» — «В этих краях слишком много наших, не хотел рисковать».

Далее баллы успешно раздавались той и другой стороне: старушка Европа ни дня не обходилась без войн и потрясений, так что опасность проиграть раз и навсегда существовала постоянно. Самое большое количество очков разыгралось во Франции во время всевластия ужасной гильотины. Митос наверстал упущенное за предыдущие века и отыграл целых три очка, когда спас Кроноса в Блуа, выкупив у тюремщиков за приличную сумму. «Пора бы уже понять, брат, что Франция — не твоя страна, — ворчал он, перерезая веревки на руках Кроноса. — Третья гильотина — слишком даже для тебя».

Кронос внял увещеваниям брата, исчез и появился в Новом Свете. Однако Эль Гато не удалось разжиться какими-либо очками, девятнадцатый век стоило записать в пассив обоим братьям, ибо ни один из них не отличился.

Следующий розыгрыш состоялся в Турине в шестьдесят втором году двадцатого века. Братья встретились в кафе, где Кронос без предисловий заявил свои права. «Ты мне должен, брат». — «Чего ты хочешь?» — «Мне нужны деньги, много денег». — «Дай подумать, — Митос прикинул, что ничего поделать не может: бежать, прятаться, снова бежать — во всем этом не углядывался хоть маломальский смысл, поэтому на следующий день в гостинице он передал брату старую карту. — Там несколько десятков миллионов, должно хватить». Кронос рассмотрел карту и одобрительно хмыкнул, тем самым давая понять, что у них снова ничья.

«Жизнь — странная штука», — подумал Митос, когда спустя тридцать лет узнал, на что потратил деньги его брат. Кронос, потрясая колбой с вирусом, возжелал мир и Митоса в придачу, но игра все равно оказалась важнее. Когда голова Сайласа отделилась от тела и, как верный пес, осталась лежать у носка левого ботинка Митоса, последний получил разряды Передачи. Его тело пронзали молнии, а в голове не осталось ни одной связной мысли.

Когда Передача завершилась, Митос опустился на колени перед телом Сайласа. «Что я наделал? Как я мог?» Превозмогая боль, он не сразу сообразил, что второй поединок тоже завершился. Митос понял, кто выиграл, когда Кронос сбросил вниз, прямехонько к ногам брата, тело поверженного, но не обезглавленного врага.

Митос долго смотрел на мертвого Маклауда, не мигая, видел осколки сломанных костей, торчащих из дыр в одежде и, наверное, забыл, как дышать.

Кронос спустился к ним и похлопал брата по плечу: «Как ты?»

«Теперь и мне не везет во Франции», — выдавил из себя Митос.

«Бывает», — усмехнулся Кронос.

«Всадников больше нет».

«Нет», — Кронос согласился с братом, по-прежнему улыбаясь, и Митос почувствовал неладное.

«Что ты задумал?»

«Ничего, — отмахнулся Кронос. Он пнул тело Маклауда и развеял последние сомнения брата: — Я снова впереди».

Митос вздохнул: ему на миг показалось, что Кронос попросит за сохраненную Маклауду жизнь не одно, а три очка, но брат не попросил.

Когда в присутствии Митоса заговаривали об игре, Старейший наливал себе алкоголь, если таковой имелся, и старался раствориться в толпе — он не хотел слушать откровенные глупости, они отчего-то страшно его злили.

Ибо никто не знал о Настоящей Игре больше, нежели он.

Или его брат Кронос.

На основе заявки: «…Допустим, Всадники похитили не Касс, а Дункана, и его теперь нужно срочно спасти. А если хэппи-энд, то будет вообще отлично».

Митос возвращался в убежище злой на весь мир и на Маклауда в частности. Выбор и так был нелегок: действовать против Кроноса подобно самоубийству, а Дункан Маклауд из клана Маклаудов со своим достойным осла упрямством вовсе не помогал обретению душевного равновесия.

«Принципиальный, чтоб его. Самому ведь приходилось убивать невиновных, а все так же пытается весь мир делить не белое и черное. Никак, бедняга, не может сжиться с мыслью, что безобидный Митос когда-то был жестоким убийцей. Маклауду-то что за дело? Он, между прочим, обязан мне жизнью. Интересно, если бы я при нем слезу пустил и сделал вид, что страшно раскаиваюсь, прямо жить с таким грузом вины не могу — поверил бы? Да наверняка. Вот только раскаяния тут нет, и объяснять я больше ничего не собираюсь. Всегда делал то, что считал нужным. То, что должен был делать. В бронзовом веке, чтобы выжить, нужно было присоединиться к Всадникам, стать одним из них, стать незаменимым. Рядом с Кроносом нельзя было позволить себе слабость. А люди? Люди умирают. Всегда умирают, их век недолог. Чуть позже или чуть раньше — какая разница?»

Накручивая себя такими мыслями, Митос сам не заметил, как ускорил шаг, и почти бежал, пока не начало сбиваться дыхание. Тогда он остановился отдышаться, оперся рукой о пыльную каменную стену. Уже спокойнее подумал о том, что, в сущности, обманывает сам себя. То, что он чувствовал, было, может, и не виной, но ответственностью.

«Дункан со своими обличительными проповедями — это меньшее из зол. Подыграть, изобразив запутавшуюся жертву обстоятельств, ничего не стоило. Тем более что это недалеко от истины. Кассандра не поверила бы, и что? Уж от нее-то избавиться несложно. Так почему же нет? Потому что не могу так просто отмахнуться от самого себя, от того себя, который был Всадником. То, что я изменился, было… Было просто внутренней потребностью. Смерть перестала приносить радость. Я многое узнал о жизни, достаточно, чтобы набеги и грабежи стали казаться бессмысленной мерзостью. Было ли сожаление? Пожалуй, да. Но время назад не отмотать, а тот человек, которым я был раньше — тот, кто присоединился к Всадникам и убивал вместе с ними — не видел другого выбора. Убивай — или будешь убит. Будь жестоким, чтобы выжить. Не щади других — потому что тебя никто не пощадит. Все просто. Только позже осознал я ценность жизни — не только своей — и то, что ненависть порождает ненависть. Братство Всадников изжило себя, и я ушел, не попытавшись никого обезглавить. Не только из осторожности — просто не считал себя вправе. Возможно, зря».

Митос неспешным шагом направился вглубь базы — туда, где находились тайные лаборатории Кроноса. Вскоре услышал Зов: значит, еще кто-то из Всадников был в убежище. Или они уже все тут собрались? Митос зашел в большую освещенную факелами комнату, служившую местом для совещаний. У Кроноса тут установлены генераторы, вполне мог бы обойтись электрическим освещением, но нет, все для антуража.

— О, вот и ты, брат! — это Кронос, легок на помине, вышел навстречу.

Митос кивнул и огляделся вокруг. Как он и предполагал, в убежище собралась вся их компания — за столом сидели еще Сайлас и Каспиан. Оба, как по команде, переглянулись и заухмылялись. Подозрительное единомыслие, если учесть, что эти двое терпеть друг друга не могут.

— А где ты был? — спросил Кронос, усаживаясь по другую сторону от названных братьев.