Андрей Добрынин - Сборник поэзии 3

За мной гоняются маньяки И обзываются обидно И делают такие знаки, Что даже выговорить стыдно.

Наваливаютя толстухи И душат, душат телесами, И я встаю с утра не в духе, С больными, красными глазами.

Со смехом чахлые нимфетки Мне демонстрируют мохнатку, И я, как яблоко на ветке, Клонюсь физически к упадку.

Я совершенно обессилел, Мне с ветки хочется сорваться. Меня видения бесили, Но я устал сопротивляться.

Так изнуренному солдату Огонь врага уже не страшен, Так с криком падают орлята С подточенных прибоем башен.

Они кричат, но не от страха Ведь им бояться надоело, Они хотят вонзить с размаху В седины вод седое тело.

Они хотят познать пучину И я хочу, избранник рока, Познать бесстрашно, как мужчина, Пучины блуда и порока.

1999

Андрей Добрынин

Есть для сердца один непреложный закон Если сердце пытается вырваться вон, Совершить, оборвавшись, последний прыжок Ты его удержать не пытайся, дружок.

Наша память, заполненная суетой, Как холопка, отлична от памяти той, Что живет в нашем сердце в подобии сна, Но в последний наш час оживает она.

Слишком многое ты из былого забыл Те места, где был счастлив, и ту, что любил. Твое сердце, срываясь в последний полет, Вдруг закружит тебя и в былое вернет.

Ты внезапно вернешься к знакомым местам, Ты не вспомнишь - ты просто окажешься там, И овеет лицо, поцелуя нежней, Возвратившийся ветер вернувшихся дней.

Все там будет родным - до мельчайшей черты; С удивленьем великим подумаешь ты, Что прекрасен был твой заурядный удел И ничком упадешь прямо там, где сидел.

1999

Андрей Добрынин

По издательствам авторы ходят, Но у них ничего не выходит, То есть время от времени их издают, Но вот денег нигде не дают.

По издательствам авторы ходят, Но до них все никак не доходит, Что издатель не друг, не помощник, а враг И горазд лишь на тысячи врак.

Труд художника - каторга, жизнь - кутерьма, И издатель об этом наслышан весьма, Но от жалости он беспредельно далек, Ибо любит лишь свой кошелек.

Он твердит:"Вздорожала бумага, До банкротства осталось полшага",Сам же ездит кутить в Акапулько Вот такая занятная мулька.

Но подходит к финалу издателей век, На расправу ведь крут трудовой человек, Скоро встанет художников масса На борьбу против вражьего класса.

Будет автор цениться тогда не за стиль, Не за искренность чувства и прочую гиль, А за верность руки и прицела, То есть за настоящее дело.

Коль издателя жирного выследишь ты, И завалишь его, и доставишь в кусты, Где друзья тебя ждут с нетерпением Лишь тогда назовут тебя гением.

1999

Андрей Добрынин

Когда мы стали знамениты, Стал разный люд вокруг ходить И составлять подобье свиты, Стараясь как-то угодить.

Но непросты мои потребы, Мне трудно угодить сполна. Не надо мне воды и хлеба Подайте мяса и вина.

Обильно мясо поперчите, Чтоб жрал я жадно, словно зверь, И потихоньку уходите, И за собой закройте дверь.

Я не намерен вкусных трапез Со всяким сбродом разделять, Кто знает, как звучит анапест, Зато не знает слова "блядь".

Бесспорно, тот в душе мерзавец, Чья речь цветиста и легка, Но кто дрожит, как жалкий заяц, Перед стаканом коньяка.

Лишь отвратительный мошенник И прирожденный ренегат Хватается за пачку денег И лишь потом - за женский зад.

Меня не трогает ваш ропот, Все то, что днесь я произнес, Мне подсказал житейский опыт, Оплаченный годами слез.

Вы не подыщете ответа На эту правильную речь. Вы плавно соскользнете в Лету, Стремясь и впредь себя сберечь.

Задумайтесь - как вы живете? Слепые черви так живут. О вас ни сказок не расскажут, Ни даже песен не споют.

Я пожираю мясо с кровью, Не забывая о вине. Да, это все вредит здоровью, Но это все как раз по мне.

Андрей Добрынин

Бормочет в страхе и восторге Вокруг столпившийся народ: "Да, парень скоро будет в морге, Но как он все же смачно жрет!"

1999

Андрей Добрынин

Перед голодом все мы нестойки, Ты еще и не нюхал его. Глянь, как роются люди в помойке, Не стесняясь уже никого.

Спазмы тискают бедный желудок, Выжимая томительный сок И твердя, что большой предрассудок Отвергать из помойки кусок.

Эти люди привыкли к злословью, Да и кто их считает людьми? Будь как все, презирай на здоровье,Презирай, но сперва накорми.

Презирать, разумеется, проще, Только ты не спеши презирать. Человек превращается в мощи, Стоит несколько дней не пожрать.

Вот и ты попоститься попробуй, Чтоб узнать, как живет эта рвань, Как навязчивый голод со злобой Мертвой хваткой сжимает гортань.

Ничего, тебя голод не скосит, А глядишь, через нескольк лет Тебя даже никто и не спросит, Хочешь этого ты или нет.

1999

Андрей Добрынин

Есть поэты, которые ездят все время, К ним относится друг мой Вадим Степанцов. Аполлон возложил на него это бремя, Записав его в корпус особых гонцов.

Где-то люди живут удручающе мелко, Их божественной сути приходит конец, Но промчится в пространстве незримая стрелка, И за нею свой путь устремляет гонец.

Не услышать иным, как свистят эти стрелки, Помечая готовые пасть города, Но Вадим в рюкзачок собирает безделки И спасателем скромным стремится туда.

Временами враждебны ему обстоятельства, Но настолько его убедительна речь, Что всегда из-под жутких завалов стяжательства Успевает он души живые извлечь.

Если где-то духовность приходит в упадок И невежды глумятся над верой отцов, То посланник небес восстановит порядок, А зовется посланник - Вадим Степанцов.

1999

Андрей Добрынин

В синих прожилках, в подкожных комках целлюлита Ноги толстухи пред взором моим вдруг повисли. Я посмотрел на такое уродство сердито И погрузился в привычные мрачные мысли.

Как она влезть ухитрилась на верхнюю полку? Да и как спустится - тоже не очень-то ясно. Знаю - сидит и бормочет себе втихомолку: "Пусть я телесно дурна, но духовно прекрасна".

Что ж, утешайся нелепицей этой, толстуха, И поглощай, как и ранее, центнеры корма. Разве вместилищем быть для высокого духа Может такая по-жабьи бугристая форма?

Знаю: в душе ты коварна, подла, кровожадна, И подольститься ко мне не пытайся - не выйдет. Кто красоту уничтожил в себе беспощадно, Тот и в других, несомненно, ее ненавидит.

Вот почему я гляжу наподобие волка; Вот почему перед тем, как сейчас ты проснулась, Смазал я салом ступень для влезанья на полку, Чтобы с нее ты всей тушей в проход навернулась.

1999

Андрей Добрынин

Посталкогольные психозы Мне несказанно надоели. Мерещится такая пакость, Что прям глаза бы не глядели.

Ума не приложу, что делать, Какое тут придумать средство. Зачем так быстро ты промчалось, Мое безводочное детство?

Поскольку дети не бухают Им это мамы запрещают То жизнь их зависти достойна Психозы их не посещают.

Но дети постоянно хнычут И своего не ценят счастья. Гляжу на них - и временами Не в силах в бешенство не впасть я.

О чем вы хнычете, мерзавцы? Еще вы горя не видали, А там наступит время пьянства И все, и поминай как звали.

От пьянства никуда не деться, Коль ты самец и ходишь в брюках, И растворится ваша личность В бреду, в скандалах, в жутких глюках.

Так наслаждайтесь счастьем жизни, Срывайте в детстве жизни розы! Вам хныкать не о чем, покуда У вас не начались психозы.

1999

Андрей Добрынин

Разливаются песни над морем, И глупы эти песни настолько, Что желудок мой раньше сжимался, Словно рвотную пил я настойку.

Это пенье был вынужден слушать Я практически круглые сутки, И естественно, что в результате Я слегка изменился в рассудке.

Я стараюсь иметь на кассете Каждый шлягер явившийся свежий И мурлычу под нос постоянно Песни сладкие южных прибрежий.

Пусть меня от них раньше тошнило, Но теперь-то уже все в порядке. Нынче даже сладчайшие песни Для меня недостаточно сладки.

Стал я бодрым, живым, энергичным, С металлическим блеском во взоре. Это сделали сладкие песни, Что звучат постоянно на море.

Стал мой голос уверенно-громок, Обзавелся я властной повадкой. Канул в прошлое робкий писака, Все слова говоривший с оглядкой.

Там же скрылись все мрачные песни, Да и прочие там же исчезли, И я слушаю сладкие песни, Сидя в легком пластмассовом кресле.

Беспокоиться не о чем в жизни Если что-то тебя беспокоит, Щелкни пальцами официанту, И он все в лучшем виде устроит.

1999

Андрей Добрынин

Испареньями южная даль не размыта, А волнами оплескана, ветром продута. Воедино все сущее в ясности слито, Словно мыслится все побережье кому-то.

И гора, что сомлела, окутана лесом, И слоистою плотью осыпалась в море, И несмелая дымная гроздь под навесом Есть всему свое место на ясном просторе.

Эта ясность покажется вдруг нереальной, Словно мир - божества гармоничная греза, И на камень оград, как на жертвенник скальный, Ритуальной завесой взбираются розы.

В море ветер пускает пугливые блики, К беспредельности рвется листва вырезная Сочетал их в гармонии некто великий, Сокровенное слово во сне вспоминая.