Барри Крамп - Залив

Когда мы ложились спать, я сказал своей жене:

— А не отправиться ли к заливу Карпентария поохотиться на крокодилов?

Потом я притворился, что засыпаю, а Фиф тем временем так и распирало от возбуждения и любопытства… Я не выдержал, стал ухмыляться и все испортил.

По правде говоря, это было маленьким сюрпризом и для меня самого. На эту мысль меня натолкнула статья в журнале, который я просматривал утром. Фиф заявила, что непременно поедет со мной, с чем я нехотя согласился, так как охота на крокодилов считается делом очень опасным.

В тот день, когда мы уезжали из Сиднея, Фиф навела полнейший беспорядок. Наши вещи были разбросаны по всему тротуару на виду у прохожих. Проходил час за часом, а она укладывала их в лендровер, чтобы тут же выложить обратно… И при этом рассказывала случайным прохожим, что мы отправляемся в дальний путь охотиться на крокодилов.

Меня она к укладке не допускала. Не выдержав, я удрал в пивную и засел в укромном уголке.

Я сидел там долго и вернулся только тогда, когда у меня появилась абсолютная уверенность, что она все уложила и дожидается, чтобы я натянул тент. Но когда я выглянул из-за угла, то увидел, что вещи все еще валяются на тротуаре. Насколько я мог заметить, она вынимала вещи из одного ящика и перекладывала их в другой, показывая что-то стоящим вокруг людям.

Я вернулся в пивную и оставался там, пока она не появилась в дверях и не стала кричать, что все готово и мы можем отправляться к заливу Карпентария стрелять крокодилов. В эту пивную я никогда больше не вернусь.

Около двенадцати мы наконец тронулись. Кузов лендровера был так забит, что негде было повернуться. У нас было все, что могло спешно понадобиться, — от противо-змеиной сыворотки до банки с тормозной жидкостью. Дорожные карты всей Австралии и Новой Гвинеи, толстая тетрадь для дневника, тряпки для вытирания ветрового стекла, пледы для ног и бутылка апельсинового напитка, чтобы нам не приходилось останавливаться у пивных, когда я захочу пить. Сидеть мне было неудобно. Часа через два после отъезда из Сиднея мы остановились, и за спинкой сиденья я обнаружил скатанный в рулон большой толстый коврик, который обычно лежал у входной двери. Я сам напомнил Фиф, что его надо взять с собой.

Город остался позади. Это было прекрасно — оставить Сидней и снова куда-то ехать. Все кончилось тем, что мы стали с радостными воплями показывать всякие диковины, встречавшиеся по пути, и играть в нашу старую игру — кто первый заметит кенгуру или эму. На Фиф было то же самое коричневое платье, в котором я впервые назвал ее Фиффи. В нем она была похожа на листочек.

Самая продолжительная перебранка была у нас между Каннамаллой и Кунгулой: она сняла с огня ведро с грязным бельем стволом моей новой винтовки с оптическим прицелом…

В придорожных кострах есть что-то особенное… Они создают ощущение чего-то привычного, основательного, но появляется оно, когда путешествуешь так часто, как мы с Фиф. Мы никогда не говорили об этом, но по тому, как Фиф разворачивала нашу большую тяжелую постель и суетилась, стараясь определить, куда лучше нам лечь головой, я видел, что она чувствует то же самое.

Наше путешествие к заливу было изумительным. Почти каждый день что-нибудь случалось. В первый день мы ссорились и волновались, предвкушая новые приключения. На второй день я остановился, чтобы испробовать на кенгуру свою новую винтовку с оптикой, и нас нагнал малый на лошади с собаками, который сказал, что именно такие безмозглые, паршивые идиоты, как я, губят страну. Фиф взъелась на него за то, что он выражается в присутствии дамы. Мы уже отъехали довольно далеко, а он все пытался придумать, как отругать нас, не выражаясь.

На следующий день мы ехали по дороге, которая была слишком неровной, слишком длинной и прямой, чтобы пробудить в нас какой-либо интерес. Жара, пыль, деревья, и ничего больше. Не видно было даже кенгуру или эму, и мы не могли сыграть в свою игру. Так как ничего не случилось, Фиф даже взялась за свой дневник и записала, что ночь мы провели в Энглдуле. Но до Энглдула было еще миль сорок, и добрались мы туда только через неделю.

У обочины дороги мы увидели грузовичок и двух копавшихся в нем мужчин. Мы остановились, чтобы узнать, все ли у них в порядке, но они просто доставали пиво из холодильника, установленного в машине, и пригласили нас составить им компанию. Они дали нам по банке с пивом и сказали, что направляются на рыбалку куда-то в Квинсленд. Забавно было стоять на невыносимо раскаленной дороге, посреди безводной пустыни и пить пиво из холодной мокрой банки, которую только что достали из холодильника.

Я предупредил Фиф, чтобы она и не заикалась о крокодилах, пока мы не доберемся до места, где они водятся. Смешно говорить, пока еще ничего не сделано, но, когда эти рыбаки-любители спросили меня, я сам упомянул, что хочу прокатиться к заливу и подзаработать на крокодильих шкурах. Со мной бывает иногда такое… от чрезмерного энтузиазма. Подъехала еще одна машина и остановилась, потому что наш лендровер стоял посередине дороги. Из нее вышли пожилой человек с женой, направлявшиеся к родственникам в Берк. Затем подъехал холден[1] с тремя искателями опалов, они вышли из машины и присоединились к нам. Удивительно, как много автомобилей оказалось на этой дороге, где можно ехать целый день и не встретить ни одной машины.

С лязгом подъехали гуртовщики на грузовике, заваленном поклажей, свисавшей с обоих бортов, от чего он был похож на перегруженную вьючную лошадь. Грузовик съехал с дороги под деревья и остановился. Двое мужчин принялись за устройство круглого загона (проволочная сетка на железных кольях) для подходивших овец.

Машины приезжали и уезжали. Все останавливались посмотреть, что происходит, и пропускали с нами по стаканчику-другому. Подошли овцы, сопровождаемые запыленными всадниками, и мы все помогали загонять овец. Гуртовщик сказал, что сегодня они прошли только половину положенного пути, но это не имеет значения. Они разожгли большой костер, повар зажарил целую овцу и грязным топором отрубил каждому по куску жаркого. Некоторые загнали свои машины под деревья, а Фиф достала нашу постель, чтобы было на что сесть и дабы показать всем, что нам не привыкать к лагерной жизни.

Каждый вновь прибывший спрашивал, что мы празднуем, но никто не мог дать на это ответа. По этому поводу состоялось долгое совещание, но причину нашего пиршества так и не выяснили. Никто из нас в этот день не родился. До рождества еще было слишком далеко. Гуртовщик, компанейский малый и мастер пошутить, сказал, что мы пируем просто для того, чтобы убить время, но у всех времени было в обрез, а дел по горло. Ответ придумала Фиф. Она сказала, что впервые видит, как я выискиваю повод для выпивки, и что это стоит отпраздновать. Все засмеялись, потом снова пошли песни, разговоры. Дамы, которых уже стало пять, уселись отдельно у костра, чтобы посплетничать о своих мужьях. Повар носил им выпивку — он когда-то работал официантом в большом баре и знал обхождение. Я допоздна проболтал с искателями опалов о крокодилах и добыче опалов.