Маршал Саундерс - Красавец Джой

Я еще не рассказал вам про моих братьев и сестер. В одно дождливое утро, когда нам было недель семь-восемь, Дженкинс вошел к нам со своими грязными ребятишками. Он посмотрел на нас, выбранился за то, что мы были так уродливы, и сказал, что, будь мы лучше, он мог бы продать нас кому-нибудь. Пока он говорил это, мать следила за ним беспокойными глазами: она тревожно вертелась около нас и жалобно смотрела на хозяина.

Но Дженкинса не тронуло беспокойство моей матери. Он, нисколько не задумываясь, при своих детях и на глазах моей матери перебил всех щенят, кроме меня. Не знаю, отчего он пощадил меня. Моя несчастная мать металась, как сумасшедшая, издавая дикие вопли. После этого она совсем переменилась: ей было всего четыре года, но она походила на старую, больную собаку.

Так протянулось, не знаю сколько времени, должно быть, с год. Мать перестала сопровождать Дженкинса по утрам; она все больше лежала на соломе. Я доставал отбросы с разных дворов и приносил ей поесть. Однажды она лизнула меня, слабо взмахнула хвостом и умерла.

Я сидел подле нее, чувствуя большое горе и одиночество. В это время вошел хозяин. Я не хотел взглянуть на него: ведь это он убил мою мать! Я смотрел на труп моей матери, лежавший неподвижно подле меня. Она лежала с открытым ртом и вытаращенными глазами. Этот человек замучил ее до смерти голодом и постоянными истязаниями.

Как я ненавидел его! Но я сидел, не шевелясь, даже в ту минуту, когда он подошел к моей матери и повернул ногой ее труп, чтобы удостовериться, что она в самом деле умерла. Должно быть, ему стало стыдно, потому что он обратился ко мне сердито и сказал:

— Напрасно не ты околел, щенок: она двух таких стоила!

Я и это стерпел молча, но, когда он подошел ко мне и дал мне пинка ногой, я обезумел от гнева, вскочил как бешеный и укусил его за икру.

— Вот как!… — закричал он. — Так ты еще кусаться захотел? Видишь, какой боец! Погоди, я тебе покажу, как кусаться!

Лицо его раскраснелось, глаза глядели с невыразимой злобой. Он схватил меня за кожу спины и вынес на двор, посередине которого лежало бревно.

— Биль, — крикнул он одному из своих ребят, — принеси-ка мне топор.

Он положил мою голову на бревно, наступил мне на живот, чтобы я не мог двигаться, и я почувствовал страшную боль: он отрубил мне ухо, потом другое, но не кончики ушей, как это делают с некоторыми породами щенят, а все уши целиком, у самого основания, с куском прилегающего мяса. Потом он быстро повернул меня и отрубил мне весь хвост.

После этого он отпустил меня и смотрел, как я валяюсь по земле, извиваясь от боли. Боже, как я визжал!

По дороге проезжал молодой человек на велосипеде; он услыхал мой крик, соскочил с велосипеда и прибежал к нам.

— Что вы сделали с несчастной собакой? — закричал Дженкинсу молодой человек.

— Обрезал ей уши и хвост, — сказал Дженкинс. — Закон, кажется, этого не запрещает?

— Смотрите, как бы вам не ответить за такое зверство! — воскликнул молодой человек.

На крик его выбежала жена Дженкинса.

— Принесите мне скорей полотенце, — крикнул ей мой защитник.

Она сорвала с себя передник и подбежала с ним к молодому человеку. Он осторожно завернул меня в него и пошел к калитке. Тут столпилось несколько мальчиков, глядевших на нас с разинутыми от удивления ртами.

— Слушай, молодец, — обратился мой избавитель к одному из них. — Хочешь заработать на пряники? Возьми собаку бережно на руки и неси ее за мной.

Он пошел по дороге, ведя свой велосипед, а мальчик понес меня за ним. Я стонал от боли, но все-таки иногда выглядывал на дорогу, примечая, куда мы идем. Мы направились в город и вскоре остановились перед одним домом на Вашингтонской улице. Молодой человек прислонил велосипед к стене, дал обещанную награду мальчику и, тихонько взяв меня на руки, пошел со мной по дорожке к заднему крыльцу дома.

Против этого крыльца была небольшая конюшня. Мой избавитель вошел туда, положил меня на пол и раскрыл меня. В конюшне играли несколько мальчиков. Увидев меня, они с ужасом воскликнули:

— О, Гарри, что случилось с собачкой?

— Ш-ш… — сказал Гарри, — не поднимайте шума! Ты, Джек, ступай в кухню и попроси у Марьи лоханку с теплой водой и губку, да смотри, чтобы мать и Лора не услыхали.

Немного спустя Гарри — так звали молодого человека — промыл все мои раны и положил на них чего-то освежающего и перевязал бинтами, так что я почувствовал большое облегчение и мог разглядывать окружающее.

Как видно, небольшая конюшня, в которой я находился, служила больше для игр детей. Везде были разбросаны игрушки, висели качели. В одном углу около стены сидела гвинейская свинка, зверек из породы грызунов, и посматривала на меня. Звали ее Джеф; мы с ней очень скоро подружились. Длинношерстный французский кролик прыгал тут же, а на плече одного из мальчиков сидела ручная белая крыса, которая крепко держалась на своем месте, несмотря на прыжки мальчика. Конюшня показалась мне наполненной мальчиками и зверями.

Белая крыса таращила на меня свои красные глазки, не обращая никакого внимания на серую кошку, глядевшую тоже на меня со своего места в глубине одного из стойл. В открытую дверь я видел греющуюся на солнце собаку-сеттера и голубей, клевавших зерна, разбросанные по двору.

Я ничего подобного не видал еще в жизни и от удивления даже забыл про боль. Когда мать была жива, мы с нею охотились за крысами и раз убили котенка. Но никогда я не видел, чтобы крысы, кошки и собаки жили все как друзья.

— А вот и Лора! — воскликнул кто-то из мальчиков, пока я предавался своим размышлениям.

По дорожке, ведущей от дома, загородив рукой глаза от солнца, шла тонкая, стройная девушка. Я тогда же подумал (и теперь мое мнение не изменилось), что не могло быть на свете краше ее. Волосы у нее были русые, глаза карие, а улыбка такая, что за одну эту улыбку нельзя было не полюбить ее с первого взгляда.

— Что за смешная собачка! — сказала Лора, входя.

До этой минуты я не думал о моей наружности, но, услыхав ее замечание, я вытянул шею так, чтобы посмотреть на себя: белая повязка на месте хвоста, я знал, не могла красить никакую собаку, и я смущенно спрятался в угол.

— Бедный песик, ты обиделся на меня? — спросила девушка.

Она зашла за ящик кролика, куда я заполз, и нагнулась ко мне.

— Что с твоей головой, милая собачка? — спросила она.

— Она простудилась, — отвечал со смехом один из мальчиков, — поэтому мы надели на нее чепчик.

Девушка побледнела и отступила.

— Гарри, — обратилась она к моему спасителю, — у ней кровь на повязке. Кто так ушиб ее?