Михаил Кречмар - Мохнатый бог

Дело доходило до того, что в некоторых заповедниках, как, например, в Карелии, отстрел медведей поощрялся круглый год. Во многих областях и автономных республиках за медведя выплачивалась премия — как за волка. И это тоже не способствовало процветанию медвежьего племени.

После Великой Отечественной войны в руках человека волей научно-технического прогресса оказалось оружие истребления, сыгравшее решающую роль в сокращении медвежьего поголовья. Я говорю не о дальнобойных винтовках и карабинах, в которых какие-то недалёкие люди склонны видеть корень всех зол, не моторную вездеходную технику и не малую авиацию, хотя отнюдь не склонен преуменьшать её роль, — я говорю о простейшей на первый взгляд штуке, сделавшей охоту на медведя делом, доступным каждому человеку и одновременно безопасным на 99 процентов. Я говорю о петле из стального троса.

Конечно, самоловы на медведя были известны с незапамятных времён. Охотничьи книги прошлых десятилетий пестрят описаниями разных «щемих», «кулёмок», «опадней», «кряжей», избушек-живоловок. Просто поразительно, насколько народная мысль была хитра на изобретения такого рода.

Но, несмотря на присутствующее в подобных самоловах инженерное остроумие и смекалку, все они были далеко не просты в изготовлении, трудоёмки в работе и не давали гарантии успеха. В самом деле — медведь мог уклониться от щемихи, выскочить из жёма, а большой зверь был вполне способен разобрать изнутри избушку-живоловку. Время от времени это случалось, и насмарку шёл огромный, тяжёлый физический труд.

Петля дала возможность охотнику, как говорится, не уродуясь и не тратя излишнего времени, устанавливать на своём участке огромное количество самоловов. Конечно, и это дело, как всякое другое, требовало определённой сноровки, опыта и умения, но всё равно затраты на добычу медведя — а взять этого умного и осторожного зверя даже в наших чересчур медвежьих местах не так-то просто — свелись к минимуму.

Так как человеку в любом деле свойственно стремиться к совершенству, то очень скоро «петельная» добыча медведей тоже была возведена в ранг искусства. Петли ставили простые, двойные и дублированные, на тропах и на приваде, с «очепом» — вздёргивающие жертву мгновенно на дерево, и с «шалашиком». Одним словом, петлевой промысел за кратчайший срок — какие-нибудь десять-двенадцать лет — достиг невиданного расцвета. Всё произошло настолько быстро, что этот варварский промысел даже не успел найти практически никакого отражения в многочисленной романтизированной охотничьей литературе.

Малая авиация — одно из основных средств истребления медведей в безлесных районах.

Нельзя сказать, что с петлями никак не боролись. С самого начала они были официально запрещены в охотничьем законодательстве. Но труднодоступность большинства медвежьих угодий, малочисленность «лесной охраны» и продержавшееся вплоть до конца 70-х годов отношение к медведю как к вредному хищнику привели к тому, что на подобные запрещённые методы власти часто закрывали глаза. Весь этот комплекс причин, способствовавших развитию браконьерства, имел в результате плачевные итоги.

В различных районах Чукотки и Камчатки, а также на юге Дальнего Востока появились охотники-медвежатники, хвастливо доводившие до сведения неискушённых слушателей совершенно фантастические сведения о количестве убитых ими животных. И самое удивительное — чаще всего эти цифры оказывались правдой! Если для степенного и неспешного промысловика довоенного времени, вооружённого примитивной трёхлинейкой или винчестером, это число за всю его беспокойную жизнь редко пересекало роковой сороковой рубеж, то в расцвет петельной эпопеи появились молодцы, набиравшие за десять-двенадцать лет на своём счету сотню-другую медведей. Число медвежатников росло и множилось, постепенно закрепилось представление о медведе как о звере примитивном и в добыче доступном. То, что время от времени такого горе-охотника мишка всё же сгребал в свои объятия, объяснялось элементарным нарушением правил «техники безопасности» — неквалифицированно прикрутил трос, установил слишком лёгкий «потаск» (тяжёлое бревно, привязанное к другому концу петли, которое мешает зверю двигаться) или дрогнула рука, когда добивал пойманного, уже, казалось бы, совсем беззащитного зверя. Пуля попала по петле, зверь вырвался и…

Медведь на плавучих льдах.

Чукотский полуостров. Фото А. В. Кречмара.

Одним словом, элемент риска в этой охоте был сведён к риску пешехода, переходящего улицу. Правда, появился новый контингент покалеченных медведями людей — туристов, геологов, рыболовов — из тех, кто спокойно шёл по своим делам медвежьими тропами и попал в лапы разъярённого пойманного хищника.

Петли сделали гораздо больше вреда для сокращения поголовья медведей, чем проклинаемые всеми авиабраконьеры. Дело в том, что у медведей очень скоро выработался условный рефлекс на звук авиационного двигателя. Заслышав его, они сразу спешили в укрытие, которое частенько находилось поблизости. Это делало их в большинстве случаев малоуязвимыми для отстрела с воздуха.

Когда с петлевым промыслом начали вести наконец достаточно эффективную борьбу, численность медведей во многих районах СССР оказалась непоправимо подорванной. В частности, это относится к некоторым областям Европейской России, Западной Сибири, а также к ряду местностей на Камчатке.

Но существует и ещё один вид ущерба, нанесённого петлевым промыслом охотничьему хозяйству. Борьба за существование, с одной стороны, удалая азартная охота, на которой было воспитано не одно поколение российских воинов, солдат, борцов за свободу, мыслителей, писателей, таких как Л. Толстой, И. Тургенев, Н. Некрасов, — с другой были в одночасье подменены корыстной бесхозяйственной погоней за «длинным рублём». Дошло до того, что к середине 70-х годов, когда «петлевики» на практике стали отходить от дел, на северо-востоке Сибири практически не осталось людей, способных добывать зверя с оружием в руках.

Прекращение варварского петлевого лова практически означало прекращение промысла вообще. Способствовала этому в какой-то мере и введённая в ту пору лицензионная система: отныне за право добыть одного медведя охотник должен был внести пятьдесят рублей и получить специальную бумагу — лицензию. Отвыкшей от контроля вольнице это правило показалось каким-то недопустимым ущемлением охотничьих привилегий. Потребовалось несколько лет, чтобы положение хоть как-то нормализовалось. Одним словом, наступил такой момент, когда добыча медведей на Дальнем Востоке свелась к минимуму.