Анатолий Орлов - Истории, которые нашептали деревья

И в поисках корма «хранительница дома» перекочевала в более богатые места.

А их в поселке хватало.

Щенок давно уже перегнал ростом свой возраст, за полгода вымахав в приличную овчарку. Но в холода, чтобы не мерзнуть, по-прежнему просился  в дом.

Он ложился головой на порожек у входной двери и чутко ловил все звуки и шорохи извне: служба есть служба.

Если кто рядом проходил по дороге, щенок глухо ворчал: мол, все вижу и слышу, прохожий, не забывайся…

Если кто входил во двор — звонко лаял.

Среди ночи обязательно выходил в десятиминутный дозор. Если хозяева забывали о нем, то щенок садился под окнами  спальни и редко, лениво гавкал, пока его не пускали  обратно в дом.

Свой ночной дозор щенок обязательно начинал с короткого и громкого гавканья, напоминая окружающим, что территория находится под охраной.  Дом стоял у подошвы сопки с длинным и узким распадком. Рыхлый снег гасил звуки, поэтому соседям редкие собачьи концерты не надоедали. А в конце марта прошел обильный снегопад с дождем. Потом ударил мороз.

По отполированному морозом распадку, по зеркальным склонам ночью стало гулять эхо.

Щенок, как обычно, заступил в дозор. Он считал себя сильным и грозным. И вдруг, о ужас, более грозный рык раздался совсем рядoм, с сопки.

Тогда, с кровяными от гнева глазами, щенок выдал очередную «кассету» громкого лая: мол, кто посягнул на мою территорию?

Но противник не отступал. Из глубины распадка раздался  такой же лай. Только более мощный и грозный.

Щенок трусом себя не считал. Чтобы изгнать вероломного гостя, он без  страха рванулся в узкое горло распадка, и вскоре его лай  раздавался в верховьях сопок.

Вернулся щенок домой только под утро, усталый и обескураженный.

На  следующую ночь все повторилось. Щенок вновь искал противника.

Тревоги и волнения прекратились лишь тогда, когда выпал пушистый снег.

Он и погасил эхо.

Снежный покров на луговине только что сошел, и моему взору открылся настоящий город.

Город грызунов.

Долгую зимнюю пору остававшийся невидимым для человеческого глаза.

В полегшем валу прошлогодней травы бесчисленное сплетение просторных дорог и дорожек, от которых вглубь уходят норки.

Персональные квартиры и квартирки хозяев этого строительного чуда.

На каждом основном перекрестке общественная столовая.

В тарелкообразных углублениях — горки земляной груши, пересыпанной мелко измельченной зеленью.

Наверное, для лучшей сохранности.

Зима уже кончилась, а в «тарелках» топинамбура — так еще называют земляную грушу — полным-полно.

На этой луговине когда-то был мой огород.

Несколько лет подряд я на нем выращивал картофель.

До тех пор, пока на глаза не попалась заметка о том, как земляную грушу на своем подворье выращивали монахи.

И для чего выращивали.

Оказывается, топинамбур — чуть ли не панацея от всех болезней.

И сахар снижает в крови, и давление успокаивает.

Но груши, выращиваемые мной, оказались очень мелкими, а проблемы, связанные с их выкопкой, очень большими.

Новая огородная культура оказалась такой агрессивной, что картофель с поля просто вытеснила.

Пришлось огород забросить.

Попытки других селян использовать его по назначению тоже не принесли успеха.

Топинамбурное войско стояло стеной и было непобедимо.

А для грызунов новая культура стала «манной небесной».

Они научились не только убирать земляную грушу, но и сортировать, и хранить.

Я не берусь представить величину урожая, но его хватало и на зимнее питание полчищу грызунов, и столько же оставалось в закромах на непредвиденный случай.

Подобрав всего с полдесятка кучек, я набрал полное ведро отсортированных и превосходно сохранившихся груш.

Только жена, несмотря на лечебность земляного «фрукта», отказалась принять его.

Наверное, чтобы не нарушить из века сложившуюся традицию: обычно грызуны пользуются урожаем человека, а не наоборот…

… И мне сразу стало понятно поведение лис зимой.

Я думал, что они собирались на этой луговине в поисках отходов рыбоводного завода, который находился буквально рядом, а они просто мышковали.

Охотились на обитателей подснежного города, которых развелось на луговине превеликое множество.

Еще вчера этот клен ничем не отличался от окружающих его деревьев.

Белесых берез и серых ив с едва зеленеющими кронами.

Так же его ветки раскачивал ветер.

Так же его ветки тянулись к зависшему над сопкой солнцу.

Размахивая, как флагами, первыми воздушными паутинками.

От чего возникало ощущение качающегося неба.

Так же ревматически поскрипывал ствол в морщинистых шрамах при резких порывах ветра.

Распугивая грызунов и другую лесную мелочь.

А сегодня к нему и только к нему внимание всех лесных обитателей.

С утра дятел долго стучал по морозобоине, заплывшей стекловидной камедью.

А потом также долго молчал, затерявшись в зеленоватых ветках.

Рядом ивы с усохшими вершинами, а он на здоровом клене…

Странно…

А потом появилась пара веселых белок.

Белки какое-то время сновали по дереву, распушив хвосты, а потом тоже странно затихли.

И я потерял интерес к ним.

…Тяжело пролетели мимо две бабочки-траурницы.

Красивые!..

Украшением любой коллекции могли бы стать.

Но я не коллекционер.

Что мне до этих бабочек!

Но глазами все же проводил их по привычке.

И что вы думаете?..

Полет бабочек тоже у клена оборвался.

И чего это все к нему так липнут?

Медом что ли его намазали?

А ведь точно намазали!..

Только не медом, а соком кленовым — озарила меня догадка.

Сейчас же разгар сокодвижения!

Подошел и я к кленовому дереву.

Край морозобоины, расшитый дятлом, слезоточит.

При этом густые капли сока, подсыхая, по оранжевому лотку медленно скатываются вниз.

На лотке, в забродившем на солнце соку, две бабочки-траурницы.

Те, которых я только провожал взглядом.

… До дома всего лишь полсотни метров.

Сходить за топориком что ли да банку стеклянную прихватить?

И тоже полакомиться вкуснятиной?

Но жалко.

Дерево жалко.

Клен у меня на усадьбе один.

Чего доброго усохнет.

А мне так будет не хватать осенью его волшебного костра.

Костра, от которого в одночасье загорается вся сопка перед домом каким-то сказочным пламенем.