Жюль Верн - Плавающий город

Восемнадцатого марта 1867 года я прибыл в Ливерпуль[1] чтобы сесть на пароход «Грейт-Истерн»[2], отплывающий в Нью-Йорк. Казалось бы, рядовое путешествие, сущая безделица. Но мне страшно хотелось не столько посетить Северную Америку, сколько преодолеть Атлантику на борту именно этого гигантского судна. Да, побывать на земле, прославленной Купером[3], — не основная моя цель. Главное — сам пароход, истинный шедевр судостроения, не просто корабль, но плавающий город, чуть ли не часть целого графства, которая, отделившись от английской почвы, пересечет океан и сольется с Американским континентом.

Я представлял себе гигантскую массу, несущуюся по волнам, воюющую с враждебными ветрами, неколебимо противостоящую высоким валам, бросающую вызов морской стихии. В сравнении с «Грейт-Истерном» даже канонерки типа «Вариор» или «Сольферино»[4] выглядят всего-навсего беспомощными суденышками. И все же воображение мое оказалось куда беднее самой действительности. «Грейт-Истерн» оказался не просто плавучим монстром, но микрокосмом, вобравшим в себя целый мир. Он напоминал огромный театр, в котором разыгрывалась пьеса без конца и начала, со всеми человеческими страстями, обнажавшими все возвышенное и все мелкое, все трагическое и все смешное в природе человека. Но начнем по порядку.

Отплытие «Грейт-Истерна» намечалось на двадцатое марта. Желая наблюдать за последними приготовлениями, я попросил у капитана Андерсона разрешения заранее взойти на борт. Капитан любезно удовлетворил мою просьбу.

На следующее утро, пройдя мимо отстойников[5] обрамляющих доки по обоим берегам реки Мерси, я попал на причал Нью-Принс, куда проложен понтонный мост — нечто вроде плотиков, повинующихся течению приливов и отливов. Отсюда производится посадка на множество корабликов, обслуживающих линию на Беркенхед, пригород Ливерпуля, расположенный на левом берегу Мерси. Эта река вовсе не является незначительной речушкой, недостойной наименования водной магистрали. Это глубокий провал земной коры, заполненный водой, настоящая впадина, позволяющая принимать суда самого крупного тоннажа, в том числе и «Грейт-Истерн», которому строжайшим образом запрещено входить в большинство портов мира из-за глубокой осадки и исполинских габаритов. Сама природа способствовала тому, чтобы в устьях Темзы и Мерси возникли два огромных торговых города — Лондон и Ливерпуль. Видимо, те же соображения подтолкнули и к сооружению подобного коммерческого центра на реке Клайд — города Глазго.

У причала Нью-Принс под парами стоял тендер[6] — маленький пароход, перевозивший пассажиров и грузы на «Грейт-Истерн». Я удобно устроился неподалеку от мостика, откуда были видны рабочие и заметны маневры, производимые у борта судна. Как только на башне Виктории пробило семь утра, пароходик отдал швартовы[7] и принялся, набирая скорость, рассекать воды Мерси.

Не успело судно отчалить, как я заметил на берегу молодого человека высокого роста, с аристократичной внешностью английского офицера. Я признал в нем одного из своих друзей, капитана Индийской армии[8], с которым не встречался уже несколько лет. Но ведь капитан Мак-Элвин, как мне представлялось, отнюдь не собирался уезжать из Бомбея? Тот Мак-Элвин был парнем веселым, беззаботным, с открытым сердцем, а молодой человек, чьи черты напомнили образ моего друга, казался грустным и словно одержимым тайной печалью. Но тендер шел довольно быстро, и я не успел внимательно разглядеть этого человека и вскоре позабыл о нем.

«Грейт-Истерн» стоял на якоре в верховье реки, на расстоянии примерно трех миль от берега. Возвышаясь над ближайшими домами Ливерпуля, вся эта впечатляющая громада открывалась полностью за первым поворотом реки. Она вырисовывалась подобно островку, наполовину размытому туманом. К нам корабль был обращен носом, и, когда тендер сделал разворот, у меня нашлось одно-единственное определение: огромный! Три или четыре «угольщика», причалившие к бортам, через люки, прорезанные выше ватерлинии[9], бункеровали[10] антрацит[11]. На фоне «Грейт-Истерна» эти трехмачтовики выглядели как лодки. Их трубы даже не доставали до нижней линии иллюминаторов, шедшей по корпусу, а релинги[12] были значительно ниже бортовых обвесов парохода. Судно-гигант громоздилось над этими суденышками, как великан над чемоданами, которым придана форма паровых шлюпок.

Наконец тендер приблизился к пароходу: он прошел справа от форштевня[13] «Грейт-Истерна», и цепи бешено заколебались под натиском волн. Затем наш кораблик поравнялся с левым бортом и остановился позади широкого трапа[14], зигзагообразно спущенного вниз. Мостик тендера оказался на одной черте с ватерлинией парохода, отстоявшей от поверхности воды более чем на два метра. А по судну тем временем сновали рабочие, разбегаясь по многочисленным палубам, имевшим выходы на наружный трап. Я же, повернувшись к корме и задрав голову, как турист, рассматривающий высокое здание, любовался гребными колесами «Грейт-Истерна».

С берега колеса казались небольшими, поскольку длина их плиц[15] составляла всего четыре метра: но на близком расстоянии они выглядели монументально. Их элегантная конструкция, центровка ступиц[16], опорных элементов всей системы, переплетения спиц, предназначенных для разведения тройного обода, красные лучи раскраски, передаточный механизм[17], наполовину погруженный во тьму больших камер, скрывающих необходимые приспособления, — все это потрясало воображение и наводило на мысль о том, что здесь царство чего-то фантастического и таинственного.

С какой же мощью деревянные лопасти, жестко скрепленные болтами, рассекают морскую гладь, когда они преодолевают силы прилива, влекущего корабль к берегу! Как, должно быть, вскипают массы воды, когда столь совершенное устройство взрывает их чередой сильнейших ударов! Какой грохот раздается внутри камер, когда «Грейт-Истерн» идет на всех парах под шлепанье колес размером пятьдесят шесть футов[18] в диаметре и сто семьдесят шесть по окружности, причем каждое весит девяносто тонн и делает около одиннадцати оборотов в минуту!

С тендера сошли все пассажиры. Я последовал их примеру и через несколько секунд очутился на внешнем трапе.