Лев Савров - Ах, эта Африка!

Над Сахарой сильно качало.

— Витя, а чего она не желтая?

— Кто?

— Пустыня.

— Зачем ей быть желтой?

— Ну, песок все же… Вот ведь Касабланка действительно белая, оправдывает название.

— По-твоему, Кураповка должна быть забита курами, да?.. Осень у них тут.

Он замолк и сразу опять задремал.

— И зачем я еду в эту Африку? — мысленно спросил я себя уже в который раз.

Самолет приземлился на полосу вместе с последним закатным лучом. Нас встретили, посадили в микроавтобус и в полной темноте отвезли за город в какой-то только что выстроенный мотель. Приняв душ и переодевшись, я вышел в коридор.

Даже сейчас, спустя десятилетия, когда я пишу эти строки, я как бы снова и снова стою в том новеньком белостенном коридоре, освещенном люминесцентными лампами, и Африка входит, врывается в меня. Дверь в конце коридора была распахнута в джунгли, а сам коридор выглядел шевелящимся, шелестяще-скрежещущим муравейником: пол, стены, потолок — сплошной ковер насекомых. Кого только здесь не было! Бабочки перепархивали от лампы к лампе, жуки и жучки деловито переползали со стен на потолок, а затем шлепались на пол и опять поднимались по стенам. Громадные богомолы застыли в своих настороженных позах, но в их редких движениях проглядывала растерянность: слишком много вокруг было пищи. Муравьи всех типов и размеров сталкивались друг с другом, резво шевеля усиками, ловя новости от своих и отмахиваясь ножками от чужих. Мохнатые гусеницы целеустремленно исследовали плинтусы и попадали в паутину, которую длинноногие пауки с остро обрезанными брюшками стремительно плели прямо у дверных ручек. Тысяченожки струились неторопливым движением, звенели комары, и кто-то большой и басовитый, разгоняясь в полете, раз за разом бился со звоном головой о жестяной держатель лампы дневного света.

Ошеломленно и медленно побрел я к выходу на крыльцо, стараясь ступать на цыпочках, но все равно слыша при каждом шаге «хрусть, хрусть…» толстого хитина. Вышел на крыльцо, вдохнул влажного пахучего воздуха и затих. Обыкновенная стоваттная лампочка над головой выхватывала из темноты стволы и силуэты огромных деревьев, между ними поднималась высоченная трава, а дальше явно начиналось болото, и по дуновению ветерка и запахам угадывалась большая река. Шума было много: трещали цикады, над ухом зудели комары, цвиркали еще какие-то многочисленные ночные жители, а потом серьезно заворочалось в болоте, завздыхало, зашлепало и зачавкало. Минут через пять из-за реки возник рокот тамтамов, знакомый до этого только по кинофильмам и концертам. «Как будто нарочно для меня включились», — подумал я. Воздух был влажен, в меру душен, но значительно более прохладен, чем при заходе солнца. Я понял, нет, не понял, а ощутил всем своим существом, что я действительно в Африке! С этого момента я полюбил ее навсегда.

Недолго длилось наше столичное житье. Через несколько дней нас с Виктором вызвали в офис и объявили, что мы должны срочно ехать через всю страну на западную границу, поскольку тамошний колледж очень в нас нуждается. Ехать так ехать. Сели в железнодорожный экспресс типа нашего и через сутки доехали до маленького, затерянного в саванне городка. Поселились без хлопот на втором, последнем, этаже единственного местного отеля, напоминавшего по стилю смесь замка с сараем. На первом этаже уже жил преподаватель литературы француз Роже, такой же искатель приключений и наш ровесник.

Вечером следующего дня Роже поднялся к нам на террасу.

— Какая у вас нагрузка? — спросил он.

— По восемнадцать часов в неделю, — ответил я.

— А у меня двадцать… А расписание?

— Все утро и до полудня.

— Очень удобно, но все равно нет времени для покупок и готовки, пропадет послеобеденная сиеста и вечер.

— Это точно, — сказал Виктор.

Дело в том, что все население спало или лежало в тени между половиной первого и половиной четвертого пополудни ежедневно и всегда. Жизнь в это время замирала полностью: очень жарко было. Перспектива возни на кухне в такой момент, а другого свободного времени не предвиделось, вызывала чисто физическое отвращение.

— Ну, жилье нам колледж оплатит, — сказал Роже, — однако столоваться у хозяина и пользоваться услугами его команды для уборки и стирки вылетит в треть месячной зарплаты, а может, и больше.

— Многовато, — заметил Виктор.

— Что же делать? — спросил я.

— Надо брать повара, — ответил Роже, — который бы и убирал тоже, Это обойдется гораздо дешевле. Все наши так делают. Да и кухня у вас очень удобно расположена.

— Пожалуй, стоит попробовать, — согласились мы.

Кухня наша действительно была удобно расположена. Она представляла собой каменную будку, отдельно стоящую в углу на стыке двух террас, оборудованную мойкой, газовой плитой от баллона и кладовкой. А столовая была огромной изолированной комнатой с четырьмя дверьми, выходящими на внутреннюю и наружную террасы, запахи кухни туда не проникали.

К моему великому неудовольствию, открытым голосованием два против одного завхозом и казначеем выбрали меня. И начались двухнедельные мучения: каким-то образом весь город быстро узнал, что нам нужен повар, и оказалось, что население состоит в основном из поваров. Ну, тех, кто без письменных рекомендаций, я отправлял быстро, сложнее разбираться в бумагах, часто составленных наспех и неразборчиво. «Раньше здесь было много европейцев, теперь они почти все уехали, часто уезжали быстро-быстро, — объяснял мне Самба — главный повар нашего хозяина, — они не хотели давать характеристики своим слугам, вот ребята потом сами диктовали писарям». Этих писарей я уже видел, они весь день тесной гурьбой сидели перед главными воротами почтового двора и, почти не слушая выразительно излагавших свои мысли неграмотных клиентов, быстро и неразборчиво строчили шариковыми авторучками на грязных листах дешевой и тонкой бумаги… Так что смотрел я только машинописные рекомендации.

Первым на испытательный срок взяли Омара. Три дня у меня с ним все шло весело и одинаково, утром первого дня я спросил:

— Омар, ты можешь приготовить на обед овощной суп?

— Конечно, хозяин. Давайте денег, я куплю овощей.

В обед он подал на стол какую-то бурду неопределенно-подозрительного цвета. Попробовали. Роже смаковал, мы с Виктором положили ложки.

— Омар!

— Да, хозяин.

— Что это такое?

— Овощной суп, хозяин.

— Какой это овощной суп? Пюре безвкусное.