Жак-Ив Кусто - Живое море

Но рядом с этой хрупкой и в то же время такой величественной стеной трудно оставаться просто телохранителем. Кораллы были самых неожиданных форм и оттенков. Мы видели черепа карликов и великанов; султаны цвета охры и фуксина перемежались с окаменелыми розовато-лиловыми кустиками и красными сотами кораллов-органчиков. Великолепные акропоровые зонты простирались над мирно отдыхающими рыбами изумительной красно-золотой расцветки. Сквозь этот опрокинутый на бок лес пробирались, петляя, горбатые морские улитки. В расщелинах рифа было столько тридакн, что хватило бы сделать купели для всех христианских церквей на свете. Приоткрытые створки обнажали сочное тело моллюска, напоминающее цветом крашеные губы вульгарной женщины.

Коралловые балконы, извилистые кулуары, несчетные трещины изрытого течениями рифа Шаб-Сулейм кишели статистами, ожидающими своего выхода на сцену. Я сунул голову в грот — испуганные рыбки сбились в кучу, прижались к стенкам; вооруженные шипами ощетинили спинные плавники. Маленькие пещеры были внутри оштукатурены яркими пятнами асцидий, гидроидов, известковых водорослей.

Впереди меня стаи рыб словно всасывались в риф. И тут же появлялись вновь: испещренные желтыми крапинками груперы, рыбы-бабочки в золотистую и голубую полоску, серые «единороги» с длинным горизонтальным «рогом», торчащим из ничем не примечательной голов. Плоские, как блин, рыбки с гордостью несли длинный ус; пятнистые спинороги в профиль напоминали Фернанделя. Словом, местные жители щеголяли в своих лучших нарядах.

Из трещин, устрашающе скаля зубы, сердито смотрели консьержи подводного поселения — мурены, но гуляющие ничуть их не боялись. Мои взгляд остановился на странном предмете, неподвижно повисшем в воде. Какой-то комок из бело-черных перьев… Вдруг комок взорвался колючками — это были острые шипы львиной рыбы. Я поднес палец к ядовитым иглам, остерегаясь коснуться их. Рыба даже не вздрогнула, она вполне полагалась на свою защиту.

Я двинулся дальше, иногда останавливаясь, чтобы прижать маску вплотную к поверхности рифа — так дети смотрят в окно кондитерской… Каждый квадратный фут представлял собой целый микромир: черви, крохотные волосатые крабы, пестрые моллюски, прожорливые паразиты. На глубине шестидесяти футов я вступил в царство альционарий. Вертикальный луг порос гибкими растениями, напоминающими сельдерей, и у каждого стебелька свой оттенок. В висячем саду стояли высокие коралловые зонты, воронки губок, простирались полупрозрачные веера горгонарий. Ниже радужного сельдерея торчало из скалы переплетение десятифутовых черных нитей — жесткие, сучковатые виргулярии, словно небрежно разбросанные на голубом ковре электрические шнуры.

И после этого невиданного зрелища внезапно на глубине ста тридцати футов — знакомые картины, в точности напоминающие столь привычный для нас подводный ландшафт у Кассиса или Рью в Средиземном море. Те же узкие лоджии вдоль безжизненных стен, беспорядочное переплетение асцидий и водорослей, то же запустение. Недоставало только омаров, которые в наших водах любят занимать такие балкончики, да хорошо известных ювелирам красных кораллов; они, как ни странно, отсутствуют в «коралловых» морях.

И все время в поле зрения ходили акулы.

Чем глубже, тем быстрее они двигались. От старания уследить за ними у меня рябило в глазах. В любом направлении — одна-две хищницы. Круг смыкался… То одна, то другая устремлялась с тупым видом ко мне, чтобы в последний миг свернуть в сторону.

Сто пятьдесят футов. Я поглядел вверх. Больше десятка живых торпед сновало на фоне зеленеющего «потолка». Глянул вниз. В пятидесяти футах подо мной — светлые силуэты акул над песчаным откосом. Поймал взглядом забытых было товарищей. Обнаженные, вдали от лодки, в окружении красноморских акул, о повадках которых нам ничего не известно… Я вдруг остро ощутил нашу беззащитность.

От снующей взад и вперед стан отделилась самая крупная акула, длиной около двенадцати футов, и пошла к профессору, словно что-то задумала. Я был в тридцати футах от Драша, акула приближалась к нему на уровне его лодыжек. Душа переворачивалась смотреть, как человек ласкает глазами риф, а в это время акула присматривается к его ногам. Громко рыча в загубник, я бросился к ним, далеко не уверенный в исходе своего маневра. Драш ничего не слышал. Подпустив меня на десять футов, акула круто свернула и поплыла прочь. Я тронул Драша за плечо и попробовал знаками объяснить ему, что случилось. Он строго поглядел на меня и снова повернулся к рифу. Профессор не желал, чтобы ему мешали.

Невозмутимость ученого передалась мне. Почему-то все страхи прошли, и я продолжал погружаться, спокойно изучая окружающее. На глубине двухсот футов скалу сменил выстланный серым илом откос крутизной в 45 градусов. Обидно: после такого великолепия вдруг унылое, безжизненное дно. Но, приглядевшись, я обнаружил, что откос уходит в глубину всего на пятьдесят футов. Дальше новый обрыв и загадочная голубая мгла. А склон, над которым я парил, был свалкой, здесь веками копился мусор из кипящего жизнью поселения вверху.

Я помедлил, созерцая нижний порог. Широко раскинув руки и ноги, жадно вдохнул густой, вкусный воздух. Сквозь сипение легочного автомата слышались тихий скрип и бульканье пузырьков: надо мной были другие люди. Обыденный звук их дыхания вдруг приобрел для меня непомерно большое значение. Подкрадывалось глубинное опьянение. Я знал его и не боялся. Проверим, насколько я еще управляю собой!

Серый откос на глубине двухсот футов — рубеж рассудка, дальше начинается безумие. Я упивался сознанием опасности. В висках стучало. Вытянув руки, словно лунатик, я заработал ластами и пересек границу потустороннего мира.

Из уходящей в умопомрачительную глубь стены торчали сотни белых морских перьев. Я медленно погружался вдоль колонии причудливых созданий. На меня таращились головы чудовищ. Поверх бледных студенистых выростов сидели огромные губки, заплетенные паутиной. Насколько проникал в пучину мой взгляд, всюду к стене лепилось множество всяких организмов. Они были недосягаемы для меня. На глубине двухсот пятидесяти футов я остановился.

Издалека донесся механический «вздох»— кто-то из моих спутников вклинил «запасной воздух». Пора собирать товарищей и выходить наверх, к солнцу и воздуху, подчиняясь законам, которые управляют моим родом. Пора? Почему пора? Я выкроил еще минутку, держась за морское перо и жадно глядя вниз. И тут я почувствовал, что встречусь и со вторым рифом. Я дал себе клятву придумать, создать и освоить аппараты, которые откроют мне доступ к подводным грядам мира безмолвия.