Вольфганг Геншорек - 20000 километров по Сахаре и Судану

Этими основными критериями руководствовался и студент Генрих Барт. Под влиянием Бёка его усвоение языков всегда было тесно связано с исследованием культурно-исторических условий носителей этих языков.

Подобным же стимулирующим образом на него воздействовал Карл Риттер. Он был первым профессором географии в Германии, возглавлявшим с 1820 года кафедру в Берлинском университете и внедрившим строго последовательный исторический и сравнительный методы в изучении своего предмета. Тем самым он возвысил географию — не без влияния Александра Гумбольдта (1769–1859) — от чисто описательного предмета до науки. Прежде в этой области ограничивались лишь описательным изложением более или менее случайных географических явлений. Если труд Риттера «Замечания по методическому преподаванию географии», вышедший в 1806 году, теоретически обосновал принципы нового метода изучения, то главная его работа «География и ее взаимодействие с природой и историей человечества» в 19 томах, которая издавалась с 1817 по 1859 год, создала практические предпосылки ее применения на примере развития отдельных народов и стран.

Существенное влияние на Барта оказали богатые берлинские коллекции произведений искусства. Он старался как можно чаще ходить в местные музеи и всегда восхищался памятниками античности, которые все настойчивее вызывали желание посетить места их происхождения, чтобы взглянуть на них с географически-исторической точки зрения, в согласии с научным методом Риттера.

Несмотря на то что Барт учился очень прилежно, его не покидало чувство боязни не оправдать надежд, которые возлагали на него родители. Желание не разочаровать их было для него наряду со свойственным ему честолюбием важным стимулом в занятиях.

После окончания второго семестра Барт при материальной поддержке отца предпринял — с лета 1840 по май 1841 года — долгожданное научное путешествие. Таким образом, непосредственное знакомство с памятниками культуры было призвано углубить приобретенные им теоретические знания и должно было в конце концов, как он надеялся, привести к окончательному выбору дальнейшего научного пути. Барт побывал в Венеции, Флоренции, Риме, Неаполе, Сицилии. Во время этого путешествия он продолжал интенсивно заниматься научными исследованиями, однако, чтобы посетить как можно больше мест, вынужден был считать каждый пфенниг и экономить даже на почтовых расходах.

В ноябре 1840 года он все же вынужден был потратиться, о чем писал родителям из Рима: «Неслыханно много надо трудиться, чтобы извлечь настоящую пользу из здешних богатств. Я работаю не покладая рук, чему способствуют многочисленные крупные библиотеки… С тех пор как я отправил отсюда свое второе письмо, мне, естественно, удалось увидеть неизмеримо больше, хотя для меня не столь важно видеть многое, сколь немногое, но более обстоятельно».

Эта точка зрения, хотя и способствовала более глубокому проникновению в детали, несколько сузила научный кругозор юного студента.

Красота природы и античные памятники культуры произвели на него глубокое впечатление. Особенно заметный след оставила встреча со Средиземным морем, «которое наподобие грандиозной рыночной площади между тремя странами как бы приглашает народы к мирному общению». И во имя будущих научных исследований он принял важное решение: по возможности совершить путешествие по этому бассейну и лично ознакомиться со всем его побережьем.

Когда он после четырехмесячного пребывания в Италии вернулся в университет, ему все еще не была окончательно ясна цель его исследований. Больше того, отныне тематическое многообразие посещаемых им семинаров и лекций расширилось. Он прослушал курс по археологии у Эрнста Курциуса (1814–1896), греческое стихосложение, латинский язык у Якоба Гримма (1785–1863) (здесь он впервые услышал о «Германии» Тацита). Барт начал изучать также юридические науки, но тут Август Бёк стал опасаться, что его студент может растратить себя по мелочам. Он пытался поэтому направить интерес Барта на географию и естественные науки, такие, как ботаника, геология и климатология. Известный ученый был для студентов не только хорошим учителем, но и благодаря своей сердечности великим примером для подражания. К молодому Барту Бёк относился с особой симпатией, и во всех вопросах, касающихся учебы, он всегда был готов прийти на помощь добрым советом.

Генрих Барт не участвовал в беззаботной, веселой студенческой жизни тех времен, у него не только не было потребности в этом, но и недоставало необходимых средств. Отец пожертвовал значительную часть своего состояния, чтобы дать сыну образование. Сын же, в свою очередь, был преисполнен признательности и любви к родительскому дому. «Мое отношение к вам, дорогие родители, — говорится в одном из писем, — действительно необычное. Вы с величайшей готовностью дали мне возможность учиться, предоставили полную свободу действий во всем, касающемся учения, многим для меня жертвовали».

Если долго не было письма из дома, Барт впадал в уныние, принимался старательно расследовать совершенные грехи, задаваясь вопросом, не обидел ли он чем-нибудь родителей. Как только наступали каникулы, Барт торопился домой. Однако за годы учебы его тяготение к одиночеству еще больше усилилось, и жизнь в доме коммерсанта казалась ему слишком беспокойной. В письмах на случай приезда он ставил всевозможные «условия», лишний раз свидетельствующие о его склонности к педантству. «Если я приеду, — писал он, — то только ради вас, чтобы жить и общаться только с вами, для всех остальных я буду жить инкогнито, никого не буду навещать, чтобы иметь возможность ежедневно посвящать своим занятиям в среднем восемь часов. Если вы согласны выполнить эти условия, я приеду в конце августа и пробуду у вас до середины октября, хотя и сознаю, что причиню тем самым некоторое беспокойство».

Посылки с пирогами, которые Барт получал от матери, а он был страстным любителем сладкого и мучного — стали для него особенно желанными весточками из родного дома и приятным дополнением к скудному студенческому рациону. Более чем скромная еда в Берлине приводила к тому, что он с вожделением начинал думать о всевозможных домашних яствах, которые с магической силой тянули его домой на каникулы, несмотря на величайшую потребность продолжать занятия.

Учение превращалось для Барта в истинную страсть. Приобретение знаний не только наполняло его чувством исполненного долга, но и служило источником радости. Ежедневно он работал по 12 часов (включая прослушивание лекций). Большое удовлетворение доставляло ему сознание того, что он с каждым часом, с каждым днем все глубже и осмысленнее овладевает науками. Он тщательнейшим образом прорабатывал самые узкие «специальные вопросы», но вместе с тем рассматривал их во взаимосвязи с другими вопросами данной науки, а также со всем дальнейшим ходом развития человеческого познания. «Чем активнее человек проникает в науку, — говорил Барт, — в ее внутреннюю суть, тем больше она побуждает его действовать вовне, заставляет делиться духовной жизнью с другими, что укрепляет их дух, делает их более устойчивыми, чтобы они могли выдержать борьбу с иным, чувственным началом своего бытия. Такова цель настоящей науки. Если же подходить даже к самым прекрасным творениям человека, к его духовным проявлениям поверхностно, педантично — без убежденности, без души и чувств, молодежь неизбежно пропадает. Живое и полное задора подрастающее поколение желает либо свободно и необузданно скитаться по белу свету — в этом случае оно хотя бы физически окрепнет, станет естественнее и добрее, — либо устремится к овладению духовными богатствами, науками, насыщающими не только разум, но и сердце, душу. Если ему выпадет на долю последнее, оно станет не только сильным и бодрым, но и мыслящим, ученым, образованным».