Лариса Васильева - Альбион и тайна времени

«Пользуясь случаем, — сказал Леонид Ильич, — прошу вас передать главам Ваших государств, лидерам ваших стран следующее: «В мире в сущности нет такой страны и народа, с которыми Советский Союз не хотел бы иметь добрые отношения;

не существует такой актуальной международной проблемы, в решение которой Советский Союз не был бы готов внести свой вклад;

нет такого очага военной опасности, в устранении которого мирными средствами Советский Союз не был бы заинтересован;

нет такого вида вооружений, и прежде всего оружия массового уничтожения, которые Советский Союз не был бы готов ограничить, запретить на взаимной основе, по договоренности с другими государствами, а затем изъять из арсеналов.

Советский Союз всегда будет активным участником любых переговоров, любой международной акции, — направленной на развитие мирного сотрудничества и укрепление безопасности народов».

Книга Ларисы Васильевой — вклад в осуществление этих принципов.

…Снится детство: в тесной кухоньке, до потолка наполненной тошнотворным запахом свиной тушенки, я, полуодетая, жую на ходу. Окна черны, но это утро. Наспех застегнув шубу и замотавшись в платок, выбегаю. Мороз в лицо. Уральская зима. Запах тушенки, медленно убывая, вьется за мной. Я огибаю дом, перебегаю через дорогу — вдали на дороге видны два огня: приближается машина, — и, оступаясь, ныряю в сильно пересеченное снежное поле. Летом здесь была немощеная дорога, разрытая колесами грузовиков, и теперь рытвины — снежные горы. Одна из них — самая глубокая, я норовлю миновать ее и все в нее попадаю. Вот она, опять! В досаде топаю валенком и поднимаю вверх глаза. Мне кажется, я одна в мире на дне огромной белой чаши и надо мной лишь бездонная чернота неба с единственной звездой в нем. Свет звезды бел, колюч, завораживает. Хочется смотреть на нее, думая о том, что, когда кончится война, грянет свет, и я в этом свете — Золушка, царевна, Василиса…

— Эй, где ты?

Ритка зовет меня. Я выкарабкиваюсь из ямы, и мы бежим в школу вместе.

Она маленькая, большеголовая. И никогда не мечтает о всяких глупостях. Она будет математиком, потому что нет задачки в учебнике второго класса, которой бы не смогла решить. От Ритки слабо пахнет той же свиной тушенкой, и я отворачиваюсь от нее — ненавижу этот запах.

Просыпаюсь… Сначала трудно понять — где я. Ну да, Англия, лондонская квартира, но почему пахнет тушенкой, как в детстве? Вся комната наполнена этим запахом. Он словно выплыл вместе со мною из сна. Оказывается, просто-напросто моя соседка миссис Кентон жарит мужу на завтрак яйцо и свиную котлетку, это она пахнет точь-в-точь как те английские консервы моего военного детства. И в ту самую минуту я вдруг понимаю, что непременно буду писать книгу об Англии.

Несколько лет в чужой стране. Ни на минуту не уходящее сознание, что я участвую в какой-то посторонней пьесе. Ведь где-то в эту самую минуту без меня идет моя драма или комедия, в которой не ощущается отсутствие персонажа.

Как прекрасно приехать в Англию туристом, из окна автобуса увидеть кружево Вестминстера и мрамор Трафальгара, удовлетворить страстное желание постоять на мосту Ватерлоо, ничем не замечательном мосту, связанном в нашей памяти с сентиментально-популярным фильмом военного времени, постоять у гробниц владык и владычиц, перебирая в памяти освеженные перед поездкой страницы учебника истории средней школы, подивиться на торговые улицы; краем уха, от гида, услышать, что фунт стерлингов поднялся или упал на бирже, но не обратить на этот факт почти никакого внимания, ибо не тебя он касается; посмотреть по телевизору, с трудом разбирая слова, хотя всю сознательную жизнь по школьным и университетским программам учила этот язык, вечерний фильм о заброшенном доме с привидениями, куда приезжает молодая чета и где юной жене приходится стать жертвой черных сил, но в конце концов отвагой мужа все устраивается; замирая пройти по плитам Стратфорда, где якобы жил Шекспир, и, сев в самолет на обратный путь, точно знать, что Англия увидена, понята и даже, если кое-что почитать дома, касающееся Политики, экономики, культуры, можно написать очерк или даже серию очерков — этакие живые зарисовки с натуры с хорошим, добротным названием «На уровне гринвичского меридиана», или «Британские перемены», или несколько романтичнее и шире — «Туманный Альбион без тумана».

А тут — повседневная жизнь. Вестминстер видишь, лишь когда показываешь город заезжему гостю. Да разве вольным туристским взором глядишь на него? Торопишься, думаешь о чем-то будничном, постороннем, необходимом. Мост Ватерлоо служит элементарным ориентиром: «К врачу на прием нужно ехать в сторону моста Ватерлоо — от него налево». И даже вечерний фильм — попадаются среди них презанятные, особенно если с юмором, — чаще всего смотреть некогда. Зато уж политика и экономика страны, как говорится, в печенках у тебя сидят — все вокруг них здесь сосредоточено.

Буду писать книгу… А увидела ли я Англию? Неужели же нет. Столько дорог исходила, стольких людей повидала. Верно — исходила и повидала. Откуда тогда странные два чувства: первое — словно живу здесь уже тысячу лет, очень давно и очень одиноко, и тут же второе: кажется, только вчера приехала и от суеты, множества дел кругом идет голова. И я еще ничего здесь не видела. Какое же из них верно? Оба? Удивительно. Необъяснимо.

Зачем писать книгу, если об этой стране написаны тома историй и социологических исследований, журналисты, жившие здесь подолгу, непременно отмечали свое пребывание в Англии книгой. И отметят еще, ибо «нельзя объять необъятное». Зачем писать книгу о стране, из которой мечтаешь скорей уехать домой, язык которой учишь лишь по необходимости? Да к тому же мне представляется весьма скучной задача рассказывать советским людям, что за люди англичане. Возьми-ка с полки Диккенса, Голсуорси, Сноу, Гольдинга, Мердок, — куда интереснее и вернее, чем журналистские измышления, подкрепленные быстро стареющими фактами.

Во всяком случае, подлинно.

И чем больше уверяю себя в том, что ни к чему лирическому поэту, занятому своими темами, писать книгу об Англии, тем больше «наступает» на меня эта книга и требует к себе внимания и сил.

Бьет волна в меловые скалы западного побережья острова. Шторм утихает. Неужели земля? Напряженно смотрит большой сильный римлянин на белую полосу впереди.