Джеймс Купер - Вайандоте, или Хижина на холме

Перевод А. Михайлова.

Давно уже утвердилось и прочно держится странное заблуждение относительно пейзажей Америки: им всегда приписывают особенную грандиозность, чего на самом деле нет. Ни озера, ни реки, ни степи ее не поражают путешественника тем диким величием, которого обыкновенно ждут от них европейцы. Разве только одни нескончаемые леса Америки да ее глухие, непроходимые дебри оправдывали эту незаслуженную славу.

В сравнении с величественными Альпами Европы или с нежными очертаниями ландшафтов Средиземного побережья Америка может показаться страной однообразной и неприветливой, разумеется, за исключением тех немногих уютных и поистине очаровательных уголков, на которых, точно по какому-то капризу, природа Нового Света изощрила свое искусство, не жалея для них своих щедрых даров.

Один из таких счастливых уголков находился между Могауком и Гудзоном, к югу же он простирался далеко за границы Пенсильвании. Поверхность его занимала десять тысяч квадратных миль и на нем насчитывалось в то время по меньшей мере десять графств, с полумиллионным сельским населением и несколькими довольно многолюдными прибрежными городами.

До американской революции, в 1775 году, вся эта гористая страна, где позднее образовались графства Шогари, Отсего, Ченанго, Брум, Делавар и прочие, была совершенно пустынна, хотя губернаторы колоний еще за двадцать лет до этого начали раздавать здесь земли в качестве «пожалований от правительства».

Один подобный официальный «акт на право владения» явился завязкой настоящего рассказа. Он помечен 1766 г., а согласие индейцев на уступку своей земли имеет дату еще на два года более давнюю. Акт этот мог служить образчиком всех вообще актов этого рода.

Первоначально раздача земли производилась с обязательством некоторой платы в королевский доход. Правом на приобретение крупных, никем не занятых участков в плодородной и богатой стране воспользовались прежде всего, конечно, офицеры колоний, пользовавшиеся весьма большими льготами.

С индейцами же, исконными хозяевами этих земель, не церемонились так же и тогда, как не церемонятся и в наши дни. В акте, о котором мы говорим, указывалось, что туземцы уступили свои права за несколько ружей, одеял, котлов и ожерелий, между тем как территория, ими отданная, заключала в себе более ста тысяч акров земли.

По мере того, как ценность земли возрастала, правительство английских колоний становилось менее щедрым в раздаче земель. Размеры участков были ограничены тысячью акров на каждого землевладельца. Однако у землевладельцев всегда оказывались под рукой средства сделать закон лишь мертвой буквой.

Патент на владение, о котором мы говорим, указывает, что сто тысяч акров распределены поровну между сотней отдельных концессионеров. Но к нему присоединены три написанные на пергаменте акта, и каждый из них подписан тридцатью тремя лицами, отказывающимися от своих прав на владение в пользу сотого, имя которого было поставлено в заголовке патента. Дата же этих отречений указывает, что они были составлены всего через два дня после выдачи патента.

Такова в большинстве случаев была история крупных землевладений в той области, где начинается наш рассказ.

Впрочем, из общего правила делались открыто некоторые исключения, причем немало было всякого рода темных комбинаций, производившихся по распоряжению самого правительства, раз только дело шло о вознаграждении старых офицеров или о пожалованиях за какие-нибудь заслуги. Впрочем, «пожалования» эти, обыкновенно, не бывали особенно щедры. Исключение представляли те из них, которые давались высшим чинам колониальной армии. Три или четыре тысячи акров в таком случае должны были удовлетворить аппетиты и этих «заслуженных» шотландцев и англичан, привыкших на родине к поместьям, несравненно более скромным по размерам.

Колониальные офицеры того времени, несшие службу на окраинах населенных областей, были люди, вполне освоившиеся с неудобствами жизни по лесным трущобам, привычные ко всякого рода лишениям и опасностям.

Эти новые собственники земли перенесли обычаи своего первоначального отечества и на девственную почву Америки. Странно звучали названия «вилла» и «замок» среди пустынной страны, где не было никакого жилья, и то, что носило эти названия, являлось, обыкновенно, лишь грубым, кое-как сколоченным срубом из бревен, нередко даже не очищенных от коры. Страна, до тех пор совершенно необитаемая, стала понемногу заселяться, хотя одинокие фермы разбросаны были еще на значительном расстоянии друг от друга.

Ко времени открытого разрыва между колониями и метрополией[1] здесь появилось не только много отдельных хозяйств, но возникли и целые села, как напр., Черри-Валей и Вайоминг, сыгравшие впоследствии некоторую роль в истории Соединенных Штатов.

На одной из таких ферм, в самом глухом уголке области, основался старый ветеран колониальной армии капитан Вилугби. Он женился на американской уроженке и имел сына и дочь. Затем семья его увеличилась еще одной приемной дочерью. Дела его пошли хуже, и старый капитан решил продать свой чин и выхлопотать у правительства участок незанятой земли.

Человек дальновидный, капитан Вилугби добивался своей цели с умом, осторожностью и решительностью. Во время пограничной службы на сторожевых постах или попросту «на линиях», как тогда говорили, он познакомился с одним индейцем из племени тускароров, известным под прозвищем Соси-Ник[2]. Этот человек, порвавший связь со своим народом, сумел заслужить доверие белых, выучился их языку и завоевал себе расположение нескольких гарнизонных командиров, в том числе и капитана. За ним-то и послал Вилугби, прежде чем приступить к выполнению задуманного плана.

— Ник, — сказал капитан, проводя рукой по лбу, что он делал всегда в минуты раздумья, — я имею в виду одно важное дело, в котором ты можешь быть мне полезен.

Тускарора поднял на капитана свои черные глаза, несколько секунд молча, пристально глядел на него и потом, указав пальцем на свою голову, ответил с улыбкой собственного достоинства:

— Ник понимает. Надо достать волосы французов оттуда, из Канады. Ник это сделает. Сколько даете?

— Нет, негодяй! Ничего подобного мне не надо. Мы теперь в мире с французами (этот разговор происходил в 1764 году), и ты знаешь, что я никогда не покупал скальпов даже во время войны.

— Что же вам надо? — спросил удивленный Ник.