Робер Стенюи - Сокровища непобедимой Армады

– Рифы! Впереди буруны! – раздался отчаянный крик. Набегающие из мрака пенные валы мотали тяжелый галеас из стороны в сторону, как игрушку. Один из матросов с топором бросился на нос корабля и единым взмахом перерубил стопор якорного каната. Якорь плюхнулся в воду.

Слишком поздно. Обезумев от ужаса, вцепившаяся в шкоты команда уставилась на надвигавшуюся сбоку черную скалу. С грохотом, возвещавшим о конце света, «Хирона» ударилась о камни. Из распоротого чрева на дно посыпались пушки, ядра, ящики с провиантом и сундуки с драгоценностями. Тысяча триста человек, теснившихся на борту, были слишком измучены, чтобы бороться с бушующим морем, и исчезли в пучине… Среди них был дон Алонсо Мартинес де Лейва, кавалер ордена Св. Иакова и командор Алькуескара, храбрейший из капитанов испанского флота, любимец короля ФилиппаII, назначенный им командовать Счастливейшей Армадой в случае смерти адмирала Медины-Сидонии. Среди них были шестьдесят отпрысков знатнейших семей Испании, оспаривавших право служить под началом дона Алонсо. Был тут и безвестный юный идальго, перед мысленным взором которого промелькнуло в предсмертный миг чудное видение.

Захлебываясь в соленой воде, идальго, должно быть, вспомнил последнюю ночь, проведенную дома перед отплытием в дальний путь на завоевание Англии. На рассвете, когда лошадь уже была под седлом, невеста надела ему на палец кольцо, заказанное у лучшего ювелира города. Тело идальго, колеблемое течениями, стало добычей крабов и угрей, а кольцо соскользнуло с пальца скелета и закатилось в расселину подводной скалы.

Четыреста лет спустя, роясь в архивной пыли, я восстановил картину последнего дня испанского галеаса «Хирона». На десятиметровой глубине в ледяной воде Ирландского моря мы с товарищами обнаружили место гибели корабля. И вот однажды рядом с несколькими пиастрами мы нашли кольцо тончайшей работы. То самое, что подарила невеста, глядя на любимого покрасневшими от слез глазами, когда на заре пели жаворонки.

Я поднял кольцо наверх, в лодку, и оно мягко блеснуло под лучами неяркого ирландского солнца.

Это была самая прекрасная и трогательная находка из всех сокровищ Армады. Золотая оправа представляла изящную женскую кисть, державшую сердце и раскрытую пряжку пояса. Склонившись, я прочел навеки врезанные в золото слова: «No tengo mas que dare te» (Мне нечего тебе больше дать).

Я благоговейно положил кольцо в жестянку из-под джема на палубе нашего «Зодиака», подтянул ремни акваланга, ухватил покрепче загубник дыхательной трубки и снова нырнул.

Колышущиеся водоросли, словно джунгли, покрывают морское дно, скрывая от взгляда натянутые для ориентировки тросы. Я парю, пошевеливая ластами, над хаотическим нагромождением камней. Атлантическая зыбь беспрестанно пригибает бурый подводный лес, словно ураган, проносящийся над пальмами в Майами. Зыбь – это пульс моря, и мы живем в его ритме. Но теперь я уже знаю «в лицо» каждый бугор, каждый валун, каждую неприметную расселину.

Волна бросает меня вперед. Когда она спадает, я цепляюсь за выступ скалы и пучок ламинарий; их хохолки полощутся, словно флаги на ветру. Вода властно давит на уши, обтекает стиснутые зубы, стараясь вырвать загубник изо рта и лишить меня живительной пуповины. Пауза, и следующая волна катапультирует меня дальше. Водоросли тысячами бичей подхлестывают пловца. Я подлетаю к знакомой трещине.

В расселине осталась серебряная монета, которую я не смог отодрать от скалы в прошлый раз. Она очень заинтересовала меня. Вернее, не она сама – это был обычный пиастр, которые мы находили повсюду, – а неожиданная надпись: «Hilaritas universa» (Всеобщая радость). Полустершиеся слова, которые я умудрился разобрать, звучали интригующе.

На сей раз я вооружился молотком и зубилом. Упираюсь покрепче в скалу, чтобы противостоять зыби, и принимаюсь долбить известняковую глыбу. Отколупываю крохотный кусочек, потом другой. Течение толкает под руку – тут недолго и промахнуться, и, хотя удар молотком по пальцам много чувствительнее на суше, чем под водой, он не наводит на мысль о всеобщей радости. Осколки сыплются вниз. Помахивая ластой, словно балерина ножкой, я очищаю место работы. Зыбь мгновенно уносит песок, обнажая крепкую, как бетон, накипь.

Когда панцирь лопается под ударами зубила, вода вокруг чернеет, а во рту я чувствую вкус железа. Говорят, оно полезно для организма, хотя и не в таком количестве. Вытаскиваю ядро – позже надо будет пометить на плане его точное местонахождение. Так, теперь можно просунуть в дыру ломик. Налегаю изо всех сил – скала дымится, но не поддается. Напрягаюсь, раздуваю легкие и жду попутной волны. Есть! Кусок отваливается от скалы.

Подбираю монету, тру ее пальцами и подношу к стеклу маски. Явственно вижу профиль: римский шлем, прямой нос, строгий взор, благородная бородка. На обороте – испанский герб. Это слегка почернелый неаполитанский пиастр. Ну конечно! «Хирона» входила в эскадру, снаряженную в Неаполе, столице тогдашнего Королевства Обеих Сицилий.

Да, это был он, тщеславный король, король-паук, ткавший в своем дворце Эскориал под Мадридом тончайшую паутину заговоров, опутывавших мир. То был Филипп II Осторожный, защитник веры, искоренитель ереси; божьей милостью король Арагона, Кастилии и Леона, король Сардинии и Обеих Сицилий, король Наварры, Гренады, Толедо, Валенсии, Галисии, Майорки, Севильи, Кордовы, Мурсии, Альгравы, Корсиры, Альхесира, Гибралтара, Канарских островов? Ост – и Вест-Индий, островов и земель Моря-Океана, король Португалии, Алжира, Бразилии, островов Азорских и Зеленого Мыса, владелец колониальных факторий Гвинеи, Анголы и Мозамбика, повелитель Адена, Маската, Ормуза, Явы, Молуккских островов, Филиппин и Макао, великий герцог Австрийский, герцог Миланский, Лимбургский, Брабантский, Люксембургский, маркиз Антверпенский, граф Габсбургский, Бургундский, Тирольский, Барселонский, Фландрский, Артуа, Намюрский, Голландский, Зееландский, Зутфенский, сеньор Бискайский, Молинский, Гронингенский, Утрехтский и Фризский, король Иерусалимский… Побежденный король.