Т. Креве оф Барнстейпл - Федька-Зуек — Пират Ее Величества

Когда Мэтью Третий Креве оф Барнстейпл вернулся в Англию, оставив на континенте, как ящерица хвост в капкане, еще три «де…» из титула, там шли сражения войны Алой и Белой Роз. И Мэтью — недаром он был не солдат, а дипломат, значит, и политик, — сделал правильный выбор. Его подпись стояла четвертой от конца под петицией британского и уэльсского дворянства к Генриху Тюдору, призывающей его прийти на помощь сословиям, изнемогшим в кровопролитной и бессмысленной гражданской войне, согнать с престола уцелевших представителей боковых ветвей Ланкастеров и Йорков, поочередно сталкивающих с трона друг друга после истребления старших ветвей, и навести в стране порядок. А в решающей битве при Босуэрте рядом с будущим королем Англии Генрихом Седьмым был, в числе иных телохранителей монарха, и юный Роберт Креве оф Барнстейпл.

И начался недолгий — сто восемнадцать лет — век Тюдоров, когда из пятерых монархов двое — сын и внучка Генриха Седьмого — были великими королями.

В это время Креве служили британской короне на суше и на море, пером и шпагой. В это же время случилось малозначительное, казалось бы, событие: крестьянин-фригольдер Джон Дрейк уплатил положенное и перебрался в южную часть Девона, на ферму Краундейл, принадлежащую южному соседу Креве, Джону Расселу. Тогда ничто не предвещало, что внук бывшего арендатора Креве станет великим моряком, гордостью Англии, куда более знаменитым, чем помещики, на землях которых прожил жизнь его дед.

Ибо, называя вещи своими именами, надо сказать, что великий Фрэнсис Дрейк не знал даже имени своего прадеда. Кончил жизнь он знатным лордом с гербом, но начал никем, безродным, с феодальной точки зрения.

А Креве оф Барнстейплы в тот век два раза впадали в ничтожество и начинали сначала. Первый раз это случилось, когда Джон Креве выступил на стороне Анны Болейн, обвиненной в государственной измене и взошедшей на эшафот. Генрих Восьмой в гневе вверг графа Барнстейпла в опалу, секвестровал его имущество, а его самого заточил в Тауэр. Джон умер в тюрьме, и это смягчило свирепого короля. Он вернул Саймону, сыну Джона, половину прежних владений рода и признал его права на титул. Но запретил являться ко двору!

И вторично опала постигла Креве оф Барнстейплов в 1601 году, когда сын Саймона, Эдвард Джон, ввязался в странный заговор Оливера Краббеджа — заговор, имеющий целью отстранить сына Марии Стюарт, объявленного наследником английского престола, от наследования. Королева Елизавета умирала бездетной и не имеющей достаточно близких родственников, которые бы не были ее политическими противниками и к тому же, по данным разведки, не состояли на жалованье у противника № 1 — то есть у испанской короны. Вот и пришлось завещать трон сыну ярой своей противницы, матери которого она же, Елизавета, и приказала отсечь голову.

Заговор сэра Оливера Краббеджа — одного из руководителей секретной службы при ее первом шефе, Фрэнсисе Уолсингеме, — был последней попыткой понудить королеву изменить порядок престолонаследия так, чтобы отлучить Якова Пятого, короля Шотландии, от английского престола. Сделать это можно было, разве что введя порядок избрания короля! Крамола!

И самый мягкий приговор по этому делу был — пожизненное заключение с лишением всех чинов, наград и имуществ. Это и постигло Саймона, в заговоре не участвовавшего, но знавшего о нем и сочувствовавшего ему, и Эдварда Джона. Саймон в заключении умер, а Эдвард Джон был в 1621 году выпущен и сослан в Новый Свет, к пуританам.

Приехал он в колонию Массачусетс нищим, старым, больным и без профессии, нужной в новооснованной колонии. Мог бы и сгинуть бесследно — да в Тауэре он изучал Священное Писание, и стал в Массачусетсе проповедником. Не то что там их не хватало, нет. Но у Эдварда Джона скопилось в душе столько гармонирующего с настроением Ветхого Завета негодующего сарказма и при этом столько новозаветного скорбного смирения, что эта смесь вообще-то несмешиваемых составляющих обеспечила ему скромный доход, стойкий круг поклонников и даже позднюю любовь.

В Новом Свете жизнь семьи Креве (права на титул были утрачены, да в Массачусетсе и не принято было кичиться многосложными дворянскими именами) шла, как и у других колонистов пуританских колоний: близость к природе, медленный рост благосостояния, огрубение рук и нравов… Они пахали землю, выращивали овощи и зерно (но все-таки больше овощи), держали молочный скот и разводили птицу, рыбачили… Мясного скота не держали и не охотились: кровь старались проливать пореже и поменьше. Ураган или ливень значили в их жизни куда больше, чем политические новости. Война стояла вровень со смерчем: и то и другое могло разрушить жилище, сгубить урожай и даже унести жизнь — а могло и пройти стороной.

Индейцы налетали, жгли и убивали. Колонисты на индейцев налетали, жгли и убивали. И невозможно было разобраться, кто начал первый и кто виноват. Конечно, индейцы жили тут издавна или даже всегда от начала времен, а колонисты только-только явились. Но им ведь тоже надо было жить. Если Господь даровал им жизнь, им ведь тоже нужно место! А Старый Свет их вытолкнул…

Постепенно семья Креве стала добропорядочной американской бюргерской семьей, которую если что и отличало от иных старожилов Нью-Бедфорда, штат Массачусетс, так это необычайно обильный свод семейных преданий о совсем-совсем иной жизни (кое-какое об этом своде представление вы, читатель, теперь получили из моего краткого пересказа), с родовыми замками и придворными приемами, с секретными миссиями и сражениями, с дворянской спесью и дипломатическими манерами…

Креве стали зваться более по-английски — «Креветами». А семейные предания стали воспринимать как волшебные сказки. И все же… И все же какие-то смутные стремления сохранять связи с той, безвозвратно утраченной, жизнью у моих предков оставались. Вот, скажем, почему они перебрались из Бостона в Нью-Бедфорд? А потому, что южный сосед их рода, Рассел, несправедливо был обвинен в государственной измене Карлом Первым, ему отрубили голову, а когда при следующем короле дело пересмотрели и казненного посмертно реабилитировали, его потомкам в виде компенсации был дарован титул герцогов Бедфордских (они носят его и поныне).

А с началом девятнадцатого века братья Креветы, Эндрью и Роберт, стали заниматься китобойным и зверобойным промыслом. Начинали с гарпунщиков, а кончили долей во владении судном «Сент-Мери оф Маринерс», и доля эта составляла вельбот с четвертью, что немало. А сыновей они послали в море с шестнадцати лет рядовыми матросами, чтоб знали все дело в тонкости и снизу доверху к поре, когда отцы уйдут на покой.