Джеймс Купер - Прерия

Увядшая листва попадавшихся кое-где деревьев начинала уже принимать меланхолический осенний оттенок, когда вереница повозок, проехав по высохшему руслу маленькой речки, стала пересекать волнистую степь. Повозки, нагруженные самодельной мебелью и сельскохозяйственными орудиями, маленькое стадо овец и рогатого скота позади них, грубый вид, беспечное выражение лиц сильных людей, тяжелыми уверенными шагами шедших около запряженных животных, — все вместе взятое указывало, что это переселенцы, отправившиеся на поиски желанного Эльдорадо. Эти люди покинули плодородные долины и, пройдя через потоки и пропасти, бесплодные пустыни и глубокие озера способами, известными только подобного рода искателям приключений, сумели проложить себе дорогу далеко за пределы цивилизованных поселений. Перед ними расстилались громадные равнины, монотонно и печально тянущиеся до подошвы Скалистых гор; за ними на много миль среди ужасающей пустыни клокотали быстрые, мутные воды Ла-Платы.

Появление этого странного поезда в голой, бесплодной стране было тем замечательнее, что вокруг было мало соблазнительного для алчности спекулятора и, если возможно, еще меньше такого, что могло бы пробудить какие-либо надежды в людях, думающих основаться на невозделанной еще почве.

Трава в прерии была плохая, да и не могла она быть лучше на этой бесплодной, каменистой почве, по которой повозки ехали так легко, как по проезжей дороге; ни их колеса, ни копыта лошадей не оставляли никаких следов на высохшей траве; животные по временам щипали ее, но тотчас же выплевывали, несмотря на голод, — она была слишком горька.

Куда бы ни отправлялись эти искатели приключений, каковы бы ни были тайные причины их видимой уверенности в своей безопасности, ничто в их виде, в их манерах не обнаруживало ни малейшей тревоги, ни самого легкого беспокойства. Переселенцев было более двадцати человек, включая женщин и детей.

Впереди, на некотором расстоянии от остальных, шел человек, по положению и по осанке казавшийся предводителем отряда. Это был уже пожилой, обожженный солнцем мужчина высокого роста, толстый, с беззаботным выражением лица, на котором не отражалось никаких волнений, никакого чувства сожаления о прошлом или тревоги за будущее. Мускулы его тела на первый взгляд казались ослабевшими и вялыми; в действительности же они отличались замечательной силой и крепостью. Только тогда, когда на пути встречалось какое-нибудь препятствие, это тело, казавшееся слабым и как бы опустившимся, раскрывало всю свою поразительную скрытую энергию. Этот человек, казалось, был похож на слона, обычно ступающего медленно и тяжело, но тем не менее страшного тогда, когда пробуждается его дремлющая сила. Нижняя часть его лица была груба, велика и тяжела; в верхней — более благородной, вместилище ума — было что-то низкое и отталкивающее.

Его костюм представлял собой странную смесь грубой одежды пахаря с удобной, кожаной, обычной при подобных передвижениях. Повсюду виднелись безвкусно разбросанные украшения; они производили даже несколько смешное впечатление. Вместо обычного пояса из замши, на мужчине был поношенный кушак из яркого шелка. Ручка рогового ножа была украшена множеством блях; шапке из нежного пушистого меха могла бы позавидовать любая царица; пуговицы на грязной одежде из грубой шерсти были сделаны из блестящего мексиканского металла; тот же металл блестел на ружье с ложем из великолепного красного дерева; в различных местах висели цепочки и брелочки от трех плохих часов. За спиной небрежно болтался блестящий, хорошо отточенный топор. Несмотря на всю эту поклажу, человек шел так легко, словно ничто не мешало ему, словно ноша его была легче пуха, В нескольких шагах от него шла группа молодых людей почти в таких же костюмах. По сходству с предводителем и друг с другом ясно было, что все они из одной семьи.

Среди переселенцев были только две женщины, но время от времени из первой повозки выглядывали маленькие фигурки со смуглыми лицами, на которых выражалось сильное любопытство и замечательная живость. Старшая из женщин с морщинистым бледным лицом, была мать большей части путников; другая — молодая, восемнадцатилетняя девушка с быстрой, легкой походкой. Вид, одежда, осанка ее — все говорило о том, что она не принадлежит к семье переселенцев. Вторая повозка была так плотно обтянута холстом, что невозможно было разглядеть ее содержимое. Другие же были нагружены мебелью и разными предметами, какие бывают у людей, готовых каждую минуту переменить свое местопребывание, не обращая внимания ни на время года, ни на расстояние.

Ни в повозках, ни во внешности людей, которым они принадлежали, не было ничего необыкновенного, чего нельзя было бы встретить ежедневно на дорогах этой страны, постоянно находившейся в движении и волнении. Но рамка — пустынная, скучная местность — придавала всей этой картине особый характер.

Маленькие долины, которые встречались через каждую милю, обрамлялись с двух сторон покатыми, почти незаметными холмами, от которых эта полоса степи и получила название Волнистой. Перспектива, которая открывалась с обоих концов, представляла собой в обе стороны узкое, стесненное пространство с жесткой, но обильной растительностью. А вокруг холмов всюду, куда мог достигнуть взгляд, простирался скучный, до ужаса однообразный пейзаж. Почва походила на океан после бури, когда его усталые волны еще тяжело дышут, а сила, будоражившая их, уже стихает, успокаивается — такие же правильные волнообразные колебания, такая же пустынность, такое же безбрежие, ограниченное разве только горизонтом. Геолог, конечно, улыбнется, услышав такую простую теорию, но почва тут имела такое сходство с водой, что поэт непременно почувствовал бы, что одна из них образовалась из другой, постепенно уступавшей ей место. Иногда из какой-нибудь впадины долины протягивало вверх свои сухие ветки дерево, словно одинокий корабль в океане, да на самом отдаленном плане, будто для поддержания иллюзий, подымались на туманном горизонте две-три группы густых деревьев — острова на лоне вод.

Благодаря однообразию поверхности и тому, что путники смотрели на равнину с возвышенности, расстояние между предметами казалось им больше, чем в действительности. Эта ошибка известна всем, кому приходилось путешествовать. Но все же при виде ряда островков и холмов, ткнувшихся вперемежку столь далеко, насколько мог охватить глаз, невольно приходилось прийти к печальному выводу, что для достижения местности, которая могла бы осуществить надежды самого скромного хлебопашца, надо пройти большие пространства, бесконечные равнины.