Амеде Ашар - В огонь и в воду

Францъ и его товарищъ# поскакали за нимъ, и при поворотѣ дороги и замокъ, и окно исчезли за пригоркомъ.

Всѣ трое скакали, какъ призраки, по пустынной дорогѣ, молчаливо склонясь на шеи лошадей, которыя метали брызги жидкой грязи изъ-подъ копытъ. Когда вѣтеръ врывался подъ складки ихъ плащей и раскрывалъ ихъ, въ кобурахъ сѣделъ виднѣлись ручки тяжелыхъ пистолетовъ, а на кожаныхъ полукафтаньяхъ, стянутыхъ ремнемъ, блестѣла рукоятка кинжала. У всѣхъ троихъ на лукѣ сѣдла было по кожаной сумкѣ съ полными карманами по обѣ стороны. Осенній вѣтеръ несъ имъ въ лицо сухіе листья, пугавшіе лошадей.

Когда они подъѣзжали къ дорогѣ, пролегающей между Ошемъ и Ажаномъ, на горизонтѣ вдругъ показался яркій свѣтъ и покрылъ краснымъ заревомъ широкую полосу неба. Темнота на большой равнинѣ стала еще гуще. Освѣщенныя этимъ заревомъ въ своихъ глухихъ берегахъ, грязныя воды Жера совершенно покраснѣли. Графъ де Монтестрюкъ невольно потянулъ поводъ своей лошади, и она на минуту замедлила свой бѣшеный галопъ.

— Домъ горитъ, сказалъ онъ, а, можетъ. быть, и цѣлая деревня; опять несчастье, какъ при прежнихъ войнахъ!

Товарищъ, скакавшій рядомъ съ Францомъ, покачалъ головой и сказалъ съ сильнымъ итальянскимъ акцентомъ:

— Совсѣмъ не несчастье, а преступленіе!

— А! а почему ты думаешь, что этотъ пожаръ…

— Отъ поджога? А развѣ баронъ де Саккаро не пріѣхалъ сюда дня четыре или пять тому? Это онъ забавляется!..

— А! баронъ де Саккаро! мошенникъ въ шкурѣ незаконнорожденнаго! вскричалъ графъ Гедеонъ съ гнѣвомъ и презрѣньемъ. Про него говорятъ, что онъ родился отъ комедіантки, какъ ублюдокъ отъ волчицы, и хвастаетъ, что у него отецъ — испанскій грандъ, отъ котораго ему досталось и все состояніе!.. А я думалъ, что онъ все еще по-ту-сторону Пиренеевъ.

— Нѣтъ… Онъ уѣхалъ изъ своей горной башни. Въ Испаніи онъ — графъ Фрескосъ, но дѣлается французскимъ барономъ каждый разъ, какъ у него случается разладъ съ судами его католическаго величества, и скрывается въ своемъ помѣстьѣ на границахъ Арманьяка, точно кабанъ въ своемъ логовищѣ, когда за нимъ гонятся собаки.

— Тамъ-ли онъ, или здѣсь — все равно: и былъ онъ разбойникомъ, и всегда имъ будетъ! Что за славная вещь граница для такого народа! А шайка его съ нимъ, безъ сомнѣнья?

— Разумѣется! Баронъ никогда не ѣздилъ одинъ. Когда старый волкъ идетъ въ поле, волчата воютъ вслѣдъ за нимъ. Человѣкъ пятнадцать или двадцать негодяевъ ѣдутъ за нимъ слѣдомъ на добычу.

— У меня есть старый счетъ съ этимъ бандитомъ… а всякій счетъ требуетъ и разсчета.

— Особливо, когда графъ де Монтестрюкъ его представляетъ къ уплатѣ.

— Именно такъ, мой старый Джузеппе, и мнѣ сдается, что когда нибудь онъ попадетъ ко мнѣ въ лапы; не поздоровится ему въ тотъ день!

— Чортъ и возьметъ его душу! проворчалъ Францъ.

Въ эту минуту громадный снопъ искръ поднялся къ небу и исчезъ.

— Конецъ празднику, сказалъ Джузеппе.

— Предчувствіе говоритъ мнѣ, что я ему задамъ другой когда-нибудь, проворчалъ графъ.

Онъ отпустилъ поводъ коню, которыя рванулъ впередъ, и три всадника поскакали опять къ Лектуру.

Черезъ часъ, на вершинѣ замка, окруженнаго поясомъ укрѣпленій, графъ Гедеонъ и его спутники увидѣли острую вершину крѣпкой колокольни. Они подогнали лошадей, у которыхъ шеи уже начинали бѣлѣть отъ пѣны, подъѣхали, не переводя духу, къ подошвѣ холма, на вершинѣ котораго стояла куча старыхъ домовъ, и поднялись по длинной покатости, прорѣзывавшей бока его. Троимъ всадникамъ, очевидно, были знакомы всѣ извилины и повороты дороги.

Скоро и почти не уменьшая галопа, они достигли узкихъ воротъ, продѣланныхъ въ толстой стѣнѣ широкой и не высокой башни. Толстыя ворота въ два раствора, изъ дубовыхъ досокъ, покрытыхъ желѣзомъ, висѣли на массивныхъ петляхъ. Графъ стукнулъ своимъ кулакомъ въ перчаткѣ по доскамъ и кликнулъ сторожа, тяжелые шаги котораго скоро раздались подъ сводомъ. Онъ назвалъ себя; ключъ повернулся въ массивномъ замкѣ, брусья упали съ глухимъ стукомъ и ворота открылись. Графъ бросилъ золотой въ шерстяную шапку сторожа, полу-солдата, полу-привратника, поднявшаго имъ рѣшетку, и проѣхалъ дальше.

За стѣной онъ въѣхалъ на дозорный путь, шедшій вокругъ вала, и почти тотчасъ же сталъ взбираться по одной изъ узкихъ, темныхъ и крутыхъ улицъ, которыя извивались по городу и могли дать довольно вѣрное понятіе о томъ, въ какомъ презрѣніи держало начальство Лектура свои пути сообщенія: ни одного фонаря, а рытвины на каждомъ шагу. Почти въ концѣ этой крутой улицы, графъ Гедеонъ въѣхалъ подъ глубокій сводъ, продѣланный въ толстой сѣрой стѣнѣ, настолько широкій и высокій, что подъ нимъ легко было проѣхать человѣку верхомъ. Тутъ онъ сошелъ съ коня.

Если на улицѣ все было темно и молчаливо, то на широкомъ дворѣ, куда онъ въѣхалъ, все было свѣтло и шумно. Широкія полосы свѣта падали отъ оконъ, а за стеклами, въ свинцовыхъ переплетахъ, раздавался смѣхъ съ веселыми пѣснями и звономъ стакановъ.

Графъ де Монтестрюкъ взялъ кожаные мѣшки, которые всѣ три всадника держали передъ собой въ рукахъ, и сталъ подниматься по винтовой лѣстницѣ съ остроконечными окнами, пристроенной къ одному изъ фасадовъ на внутренней стѣнѣ зданія. Видно было, какъ его ловкая и сильная фигура проходила передъ этими освѣщенными окнами, и онъ легко всходилъ по каменнымъ ступенямъ, какъ будто-бы ничего и не несъ на плечахъ.

Францъ проворно отвелъ лошадей въ сарай, тянувшійся вдоль одной изъ четырехъ сторонъ двора, и щедрой рукой насыпалъ въ колоду овса изъ стоявшей рядомъ бочки. Онъ радъ былъ дать конямъ эту заслуженную порцію, разнуздавши ихъ и отпустивъ подпруги, чтобъ они могли хорошенько отдохнуть. Джузеппе внимательно смотрѣлъ за своимъ господиномъ, уже поднявшимся на первый этажъ. Въ ту минуту, какъ онъ заносилъ ногу на послѣднюю ступеньку, онъ поскользнулся, и одинъ изъ мѣшковъ упалъ на камни, издавши металлическій звукъ.

— Скверная примѣта! проворчалъ Джузеппе, покачавъ головой. Но графъ уже оправился и вошелъ въ большую комнату, гдѣ его встрѣтили радостными криками.

— Наконецъ-то! вотъ и онъ!.. Графъ де Монтестрюкъ!.. за здоровье графа!

Тридцать стакановъ наполнились до края и разомъ осушились.

Графъ выпилъ и свой стаканъ и вылилъ на паркетъ послѣднюю каплю краснаго вина.

— Чортъ возьми! хоть ты пріѣхалъ и поздно, но за то не съ пустыми руками! сказалъ одинъ изъ пирующихъ, погладивъ рукой туго набитые мѣшки.

Графъ засмѣялся, положилъ ихъ одинъ за другимъ на столъ, который затрещалъ подъ ними, и сказалъ:

— Тутъ шесть тысячь пистолей, раздѣленныхъ на шесть ровныхъ частей. Я поклялся, что или удесятерю ихъ, или ни одного не привезу назадъ, и сдержу слово!