Тим Северин - Крест и клинок

Сверху послышался стук, будто били молотком, и звук этот отдавался эхом в пустом пространстве. Потом столб света ворвался в полутьму. Гектор, прищурившись, глянул туда, где открылся люк. Появилась пара босых ступней и голеней, и в трюм по лестнице спустился моряк. Одет он был так же, как и те, что схватили Гектора. Матросский нож висел у него на шее, он был смугл и густобород. Большую корзину, которую приволок, он поставил на пол, а сам, не сказав ни слова, поднялся обратно и закрыл люк. Мгновение спустя Гектор услышал, как клинья снова забивают на место. Люди, похожие на моряков, тут же подошли к подножью лестницы и стали рыться в корзине.

Привязь Гектора оказалась достаточно длинной, так что он смог подойти к ним. Он увидел, что они вынимают коржи тонкого плоского хлеба, рвут на куски и распределяют между собой. Рядом с корзиной стояла кадушка с деревянным ковшом. Гектор зачерпнул воды, сполоснул рот, выплюнул, а потом досыта напился. Он отломил кусок хлеба и попробовал. На зубах заскрипел песок, но на вкус хлеб оказался неплох. В корзине обнаружилось и немного мелких плодов. Гектор узнал в них яство, которое его мать время от времени получала от своей родни из Испании, — оливки. Он съел одну, выплюнув косточку. Взяв еще с полдюжины оливок и ломоть хлеба, он вернулся на свое место и приступил к еде, с каждым проглоченным куском чувствуя себя лучше. Только теперь он понял, что он — единственный, на ком кандалы и кто сидел на привязи. Все остальные могли свободно передвигаться.

Подкрепившись, Гектор занялся тем концом веревки, что был привязан к кольцу. Хитрый морской узел долго не поддавался, однако в конце концов его удалось расслабить. Смотав веревку в бухту и повесив ее на руку, чтобы не мешала, Гектор подошел к деревенским. Ему было немного неловко. Не одно лето он прожил среди них, однако взрослых знал плохо. Да и сословная разница была слишком велика: у сына джентльмена, хотя и обедневшего, было мало общего с деревенскими работниками и рыбаками.

— Не видел ли кто-нибудь Элизабет, мою сестру? — спросил он, конфузясь, понимая, что у каждого из этих людей свое горе, что им сейчас не до его вопросов.

Никто и не ответил. Он стал на колени рядом с бочаром, который всегда казался ему человеком рассудительным и спокойным, и повторил свой вопрос. Было видно, что бочар недавно плакал. На лице его остались дорожки от слез, смешавшихся на подбородке с кровью из раны.

— Что случилось? Где моя сестра Элизабет? — повторил Гектор.

Бочар как будто не понял его вопроса и пробормотал в ответ:

— Господь попустил Второе пленение. Израилю обещал Он избавленье от плена, а нас дважды покарал и оставил во тьме.

Гектор вспомнил, что этот человек был очень набожен и усердно посещал церковь. Как и все торговцы, бочар был протестантом и ревностным прихожанином. Люди же победнее — рыбаки и безземельные крестьяне — были католиками и каждое воскресенье отправлялись на остров, чтобы отстоять мессу в монастыре. Гектор, у которого отец был протестант, а мать — католичка, никогда особенно не задумывался об этом разделении. Религией он интересовался мало или вообще не интересовался и переходил из одной веры в другую с такой же легкостью, с какой менял языки, разговаривая с родителями. Он смутно помнил о людях, которые рассуждали о «пленении», но обычно приглушенным голосом, и никогда не расспрашивал об этом, полагая, что это не его дело.

Решив, что нужно во всем разбираться самому, если он хочет узнать, что произошло, юноша подошел к лестнице, ведущей к люку. Поднявшись по ней, он стал ритмично бить в крышку люка костяшками пальцев. Вскоре он услышал сердитый крик, потом топот ног. Люк снова отдраили, но приоткрыли совсем ненамного, и на мгновение Гектор увидел в щель синее небо с белыми пухлыми облаками. Но тут же в нескольких дюймах от его лица в щель просунулся широкий клинок. Гектор замер, чтобы не раззадоривать стражника и чтобы тот не сунул саблю дальше, и произнес спокойно, сперва по-английски, а потом по-испански:

— Могу я поговорить с капитаном?

Он глянул на клинок, потом в лицо тому самому матросу, который принес им корзину с хлебом. Матрос некоторое время смотрел на него, а потом что-то прокричал на языке, которого Гектор не знал. Кто-то что-то ответил, потом люк открылся шире, и второй человек, похоже, не простой матрос, жестом велел Гектору вылезать.

Гектор неловко выбрался из люка — ему мешали наручники и бухта каната, все еще висевшая на руке. После душной темноты трюма мир оказался полным света и солнца, и он глубоко вздохнул, с удовольствием наполнив легкие свежим морским воздухом и подставив лицо ветру. Он стоял на палубе большого судна и, не будучи моряком, понял лишь, что корабль летит по морю такого яркого синего цвета, что от него даже режет глаза. Когда судно под порывом ветра слегка накренилось, он потерял равновесие, а когда обрел его, посмотрел за борт. Там, на расстоянии мушкетного выстрела, параллельным курсом быстро шло второе судно, не отставая от первого. На верхушках каждой из его двух мачт развевались длинные вымпелы кроваво-красного цвета, а на корме реял большой зеленый флаг, украшенный тремя серебряными полумесяцами. Начальник, крепкий, кряжистый человек, твердо упершись ногами в кренящуюся палубу, ждал, когда Гектор заговорит.

— Прошу вас, — сказал Гектор, — я хочу поговорить с вашим капитаном.

Темно-карие глаза оглядели Гектора. Как ни странно, во взгляде этом не был вражды, только привычная деловитость. Затем, ухватившись за конец веревки, моряк повел Гектора на корму, как ведут корову в стойло. Там под навесом Гектор увидел того белобородого, который нанес ему столь умелый удар рукоятью пистоля. Гектор решил, что старику под шестьдесят, возможно и больше, но человек этот казался подтянутым, бодрым и властным. Он удобно расположился на подушках, рядом стояло блюдо с фруктами, и он ковырял в зубах серебряной зубочисткой. Он с важным видом взирал на приближающегося Гектора и выслушал доклад сопровождающего. Потом, отложив зубочистку, сказал:

— Ты храбр, юноша. Ты хорошо дрался. И сейчас ты не боишься того, что могут сделать с тобой мои люди, коль скоро ты их рассердишь.

— Не будете ли вы столь любезны, ваша честь… — начал Гектор и запнулся да так и остался с раскрытым ртом. Он хотел спросить, что сталось с Элизабет, но вдруг осознал, что капитан говорит по-английски. Может быть, ему почудилось или он ослышался? Но нет, капитан продолжал говорить по-английски, правильно, хотя и немного неуверенно, как будто время от времени подыскивал нужное выражение.

— Скажи, что ты делал в деревне?

Гектор был настолько удивлен, что едва мог проговорить: