Элль Ньюмарк - Книга нечестивых дел

— Buon giorno,[4] Белинда, — бросил он, и ему улыбнулась растрепанная девушка с ведром мыльной воды. — Come stai,[5] Тереза? — Седая, с дряблым лицом горничная пожала плечами и, шаркая туфлями, прошла мимо.

Парад женщин в форменной одежде со швабрами и подносами прервало сказочное появление мажордома. Он вплыл на кухню, странно запрокинув голову и выпятив выдающийся подбородок. Одной изнеженной рукой он придерживал пышное атласное одеяние, другой — поигрывал шелковым веером с вычурными цветами. На ногах у него были расшитые бусинами туфли с загнутыми носками. Ох уж эти злополучные туфли!

Я был ошеломлен театральным зрелищем, зато привыкшие к нему повара не обратили никакого внимания. Лишь один из них, Данте, прервал свое занятие — он в это время солил баклажаны — и изобразил улыбку, впрочем, не совсем искреннюю. Вскоре я узнал, что мажордом появлялся на кухне каждый день и его великолепие больше ни на кого здесь не действовало. В тот раз на нем был яркий синий камзол, расшитый оранжево-розовыми и золотыми нитями. Когда он проходил мимо, меня окутало облако аромата сирени. Мажордом бросил старшему повару какой-то вопрос: что-то насчет соуса или супа, точнее не могу припомнить — настолько был потрясен его видом. Затем поджал губы, помахивая веером, выслушал ответ и прощебетал:

— На твое усмотрение. — Величественно, даже с некоторым оттенком негодования, словно укоряя нас за обыденность, удалился.

После его ухода старший повар обратил внимание на меня. Я в это время собирал с рубашки последние крошки и очень хотел превратиться в невидимку, чтобы задержаться в этих райских кущах. Но старший повар, заметив, что я все доел, принес мне коричневую, округлой формы штуковину, которую назвал картошкой. До этого я ни разу не видел этот экзотический овощ из Нового Света, но он мне сразу понравился своей увесистостью и земляным запахом. Повар дал мне орудие и объяснил, что это нож для чистки кожуры, показал, как им пользоваться, и велел приступать к работе.

И я начал. Чистил, подметал, вывозил мусор, приносил воду (огромные количества воды), складывал дрова, разжигал печи, отмывал тяжелые горшки — и все это за еду и соломенный матрас в людской. Потребовалось несколько дней, чтобы я осознал, что старший повар, его звали Амато Ферреро, взял меня к себе в ученики.

Раздосадованный подметальщик Джузеппе прежде меня понял, насколько мне повезло. В качестве ученика повара я сразу занял положение выше, чем он, и жалкий пьяница не мог этого стерпеть. Каждый раз, проходя мимо, он шептал:

— Ублюдок, — и, охраняясь от дурного глаза, направлял на меня растопыренные указательный палец и мизинец. Грозил из-за спины старшего повара метлой, раскатывал почти сложенную мною поленницу, бросал очистки на мытые блюда и снова вносил на кухню мусор, чтобы все решили, что я ленив.

Но я не обращал на него внимания. Впервые с детства я ел три раза в день и спал под крышей. Мне предстояло стать поваром, но я бы не возражал, если бы мой наставник оказался сапожником или рыбаком. Он кормил меня и обучал ремеслу; ничего подобного я от жизни не ожидал. И покоренный подобной роскошью, боясь кого-нибудь обидеть, я не решался ни жаловаться на Джузеппе, ни интересоваться мотивами своего учителя. Выполнял его указания, ел дарованную еду и считал, что мне несказанно повезло.

Но в то же время я скучал по Марко и старался подавить в себе чувство вины за свалившуюся на меня необъяснимую удачу, которая его обошла стороной. Сначала я надеялся, что на кухне найдется работа для нас обоих, но вскоре понял: мне отдали единственное свободное место. Я старался откупиться, при каждой возможности воруя для него еду. Рано утром, до прихода поваров, я собирал всякие остатки, которых не должны были хватиться, заворачивал в промасленную тряпку и прятал за резервуар с водой до позднего вечера, когда мне надлежало выносить мусор. Голодный Марко с нетерпением поджидал меня по другую сторону забора. А если его там не было, я оставлял сверток рядом с мусорной бадьей. К утру тот каждый раз исчезал.

Еще я скармливал обрезки своему преданному коту Бернардо, который разжирел и стал лосниться с той поры, как я подобрал его умирающим от голода котенком. Марко принес его, когда я проработал на кухне всего неделю, и заявил:

— Вот твой приставучий кот. Ты же не ждешь, что я стану его кормить?

Хотя Бернардо часто таинственным образом исчезал, как это делают коты, он всегда возвращался, чтобы подкрепиться на заднем дворе и завалиться спать у меня под боком в людской. Старший повар Ферреро терпел его ради меня.

В те первые дни я льстил себя мыслью, что Ферреро выбрал меня за мою исключительность, разглядев признаки проницательного ума и оценив ловкость быстрых пальцев вора-карманника. Но теперь, спустя много лет, я не сомневаюсь, что выбор, главным образом, определила его вера в способности человека бороться с бедствиями, а также желание обзавестись сыном и наследником — в особенности наследником.

И время он тоже выбрал не случайно. В те дни, словно освежающий бриз с востока, Венецию будоражил слух. Все, от слуг до аристократов, шептались о некоей византийской книге, в которой будто бы содержались мысли древних колдунов. Считалось, что эта книга утеряна в веках, но она обнаружилась запрятанной где-то в Венеции. Впоследствии я осознал, что именно этот слух побудил старшего повара взять ученика.

В плену слуха оказались буквально все. Я вспоминаю один разговор, подслушанный в дни моего ученичества. Он вызвал во мне буйство фантазий, предметом которых в том числе являлась моя обожаемая прекрасная Франческа. Энрико и повар по овощам Данте встретились у кирпичного очага, склонили друг к другу головы и сложили на груди руки. Энрико что-то шептал, и его слова, казалось, захватили собеседника. «Тереза», — долетел до меня голос Данте, другого дворцового кладезя всех новостей.

Меня всегда интересовало происходящее вокруг, и я, чтобы не пропустить их слов, принялся складывать неподалеку дрова. Выживая на улице благодаря своему уму, я пришел к выводу, что подслушивать — такой же естественный и необходимый процесс, как дыхание.

— Не исключено, что в книге имеется формула превращения свинца в золото, — предположил Энрико.

— Чушь! — слегка разочарованно ответил Данте. — Алхимия не более чем миф. Подумай: желающие завладеть книгой уже богаты. Нет, в ней, должно быть, даны указания, как управлять людьми, покорять их умы и сердца.

— Покорять сердца? Ты имеешь в виду любовное зелье? Ерунда! Какой в нем прок?

Данте назидательно поднял палец.