Кирилл Кириллов - Афанасий Никитин. Время сильных людей

Чутье, выработавшееся за годы опасной — то разбойники, то мошенники, то местный князь на деньгу лапу наложить норовит — купеческой жизни, почти никогда Афанасия не подводило. И он привык верить даже тихому его шепоту, сейчас же оно просто кричало: беда! И еще какое-то другое, радостное чувство распирало грудь, суля избавление от скучной и унылой жизни.

Приученный думать и действовать быстро, Афанасий сбросил тулуп, одернул подбитый мехом кафтан. Нарочито медленно, чтоб ненароком не спугнуть соглядатая, вылез из-под прилавка. Огляделся, будто высматривал разносчика пирожков или горячего сбитня, и, сокрушенно вздохнув напоказ: мол, не видать ни того ни другого, закрыл оконце деревянным щитом. Подмигнул соседу-оружейнику: присмотри, мол, и, млея от сладкого предчувствия, свернул в боковой проход, к сытным рядам. Он не оглядывался, поскольку был уверен, что соглядатай двинется за ним.

Афанасий шел вдоль сытных рядов, мимо лавок с тушами коров и баранов, мимо лабазов, где мешками и на вес продавались крупы, мимо палаток со сластями, коими торговали восточные люди, добрался до закутка, в который наезжали по осени московские, ростовские, козельские и рязанские пасечники со своими медами. Сейчас был не сезон, и эта часть рынка пустовала. Зайдя за угол одной из лавок, отступил в тень и потянул из кожаных ножен кинжал, длиной и весом более походивший на меч.

Соглядатай не заставил себя ждать. Запыхавшийся от бега, он с разлету выскочил на средину закутка и замер, озираясь. Прежде чем его глазки нащупали затаившегося Афанасия, тот шагнул вперед и, ухватив соглядатая за шкирку, легко оторвал от земли его худое тело.

— Ну, здравствуй, мил человек. За какой надобностью опять мной интересуешься? — спросил он, поднося к горлу соглядатая опасно поблескивающее острие.

— Я это… Не хотел я, — забормотал тот, обдавая Афанасия запахом гнилых зубов и ерзая внутри полушубка.

— Да не бормочи, как пономарь, обстоятельно сказывай, кто ты и откуда? Чего не хотел? Кто следить за мной наказал? Али убить? — Для острастки Афанасий тряхнул пленника так, что у того щелкнула челюсть.

— Это я… Не хотел, — опять забормотал тот. — Послали меня.

— Кто послал? — сурово вопросил Афанасий.

— Это… Человек послал. Важный.

— Ведаю, что человек, а не зверь лесной. Кто?!

— Ну, это…

— Что «ну это»?! — озлился купец и замахнулся литым навершием кинжала.

Как только острие ушло от горла, соглядатай вскинул руки, ящерицей выскользнул из полушубка и бросился наутек. Отбросив пустую одежку и чертыхаясь на всех известных ему языках, а знал он их немало, Афанасий пустился в погоню.

Соглядатай бежал споро, высоко вскидывая колени и широко отмахивая руками. В узких проходах он чувствовал себя как рыба в воде. Могучему купцу приходилось хуже. Не удержавшись на натертой подошвами наледи, он врезался плечом в лавку, чуть не раскатав по бревнышку хлипкое строение. Перевернул корзину, просыпав на дорогу серебряный дождь живой рыбы. Набил себе шишку на лбу, не успев пригнуться в низких воротах, отделяющих одни ряды от других.

Соглядатая мало кто замечал, а вот от детины с аршинным ножичком в руке мужики сторонились, бабы при виде его взвизгивали, хотя больше для порядка. Собаки, поджав хвосты, спешили убраться с дороги.

Беглец свернул на площадь, где несколько артистов отдыхали после обычного ярмарочного представления. Кукольник, певец и еще какие то скоморохи, кутаясь в зипуны, согревались горячим сбитнем из деревянных кружек. Медвежий поводчик в костюме козы, сняв маску, дремал, прислонившись к боку своего ведомого. Косолапый, дрыхнувший с устатку прямо на снегу, относился к такой вольности совершенно безразлично. Представление закончилось, и людей вокруг почти не было. Но не было и соглядатая.

«Потерял!» — обожгла Афанасия нерадостная мысль. Да как же это можно? Деваться-то отсюда некуда. Только вниз, к Волге, но там особо не спрячешься. Река стала, все на многие версты просматривается. Либо вверх, к княжьим покоям, но там-то соглядатаю что делать? Там опасно. Князья московские, вражда с коими то разгорается, то затихает последние лет сто, не раз к князьям тверским лазутчиков, а то и душегубцев засылали. Стража там бдит, чужого за версту заметит. Хотя он ведь к кремлю может и не подходить, а свернуть и укрыться в доме какого-нибудь подмастерья. А может, и знатного кого. В последнее время столько в городе всяких интриг и противоборств среди знатных, что сам черт ногу сломит разбираться, кто чего хочет, против кого дружит и кто за кого стоит.

А соглядатай тут, может, и вообще ни при чем. Кто-то решил его втемную разыграть, как пешку. Мало ли бояр в княжестве, что в Литве или в Польском да Венгерском королевствах интересы имеют!

Только вот как определить, чей это человек и как узнать, чего он хотел от Афанасия.

Заметив, что окружающие смотрят на него странновато, и поняв, что все еще сжимает в руках кинжал, Афанасий сунул его обратно в ножны.

Вернуться в лавку несолоно хлебавши? Разум подсказывал, что так и следует поступить, но рвущееся из груди сердце толкало на приключения.

А может, вернуться в закуток да обыскать полушубок? Вдруг там что интересное за подкладкой окажется? Да нет, вряд ли, ответил он сам себе, да и присвоил его уже, наверное, ушлый люд, не сыщешь. Все-таки придется идти к покоям, стражу порасспросить. Им сверху видно многое.

Афанасий свернул на дорогу, ведущую к нижним воротам кремля. Через окружающие рынок лабазы и склады попал в Затьмацкий посад, славный татарским гостиным двором, ныне опустевшим — все торговцы еще до первых морозов отъехали в теплые края. Вышел к домам средней руки горожан, с высокими заборами и крепкими воротами. Миновал земляной вал, сторожа там попрятались по случаю мороза в свои будки и носу не казали. Углубился в лабиринт улиц, застроенных хоромами знатных жителей, бояр, дворян и богатеев из земских, — настоящие крепости, обнесенные глинобитными, а где и каменными стенами, с бойницами и башенками по углам и над массивными воротами, способными выдержать удар доброго тарана. Ордынцы не раз хаживали на Тверь, справедливо считая ее сердцем земли русской, сжигали постройки вокруг кремля. А вот ров выкопать и насыпать вал от Волги до реки Тьмаки пришлось для защиты от князей московских. Тверичи до сих пор гордились, что сам Дмитрий Иванович, тогда еще не победивший темника Мамая, приступал к городу, да взять не смог.

Почти на каждой стене маячил дозорный, но спрашивать у них что-то было бесполезно. Обуреваемые гордостью сторожевых псов, они скорее бы облаяли Афанасия, чем помогли добрым словом. Лучше уж к городским стражникам. Нет, не к дружинникам князя — те еще хуже, а к тем, что рангом пониже. Многие наняты из земских, они не то чтоб совсем добрые и отзывчивые, но все же милее, чем вольнонаемные керберы.