Лев Линьков - Свидетель с заставы № 3

Полковник, словно догадавшись о мыслях Ермолая, поднялся из-за стола.

— Знаем мы твоего наследника. С удовольствием взяли бы его, только сами сделать этого не можем — прав нам не дано таких.

Суслов улыбнулся Ермолаю и, наклонясь, что-то тихо сказал старику.

— А поможет? — обрадованно и в то же время недоверчиво спросил Степан Федотыч.

— Должно помочь! Мы от себя тоже походатайствуем... А ты действительно хочешь к нам? — повернулся полковник к Ермолаю.

Ермолай не успел и слова вымолвить.

— Хочет?! Чего его спрашивать! — выкрикнул отец. — Разве возможно, чтобы парень в армии не служил, да еще комсомолец... Он должен Родину защищать!

Через месяц Ермолай снова наведался к полковнику Суслову.

— Поезжай, —сказал ему отец, — они уже наверное получили насчёт тебя распоряжение из Москвы.

Тогда, после первого посещения, по совету Суслова Ермолай и отец написали наркому письмо с просьбой зачислить Ермолая в пограничные войска. С таким же ходатайством обещал обратиться в Наркомат и полковник Суслов.

Суслов выслушал Ермолая внимательно.

— Ответа еще нет,— сказал он.— Но вы не огорчайтесь. Почта до Москвы идет две недели. А у наркома, надо думать, дел много, кроме этой просьбы.

Долго пришлось ждать. Но однажды в морозное утро, когда над хатами вставали и тянулись к высокому небу столбы дыма, к дому Серовых подъехали сани, запряженные парой гнедых. Два пограничника Пейзин и Урма зашли в дом.

— Ну, Ермолай, — сказал Пейзин, — за тобой приехали. Москва уважила твою просьбу.

Ермолай мечтал о схватках с нарушителями, о боевых столкновениях с японцами, а вот минула неделя, и даже ни одной тревоги не было. Японцы вели себя тихо.

— У нас участок спокойный, — объяснил старшина заставы Петеков.— И что тебе, собственно, хочется? Чтобы и здесь война была? Советскому Союзу мир нужен...

Участок спокойный, служба однообразная, а только поспевай поворачиваться. Ермолай не предполагал даже, что на заставе с него будут столько спрашивать и требовать. А спрашивали и требовали и начальник заставы лейтенант Яковлев, и старшина Петеков, и командир отделения сержант Ивлев. Слушай, повторяй приказания, да исполняй и не мешкай, а всё быстренько, бегом.

Однажды, не замышляя дурного, Ермолай вздумал было ответить Петекову, приказавшему ему подмести пол в казарме, что он только позавчера подметал, а Петеков заставил его стать смирно и сказал, что за препирательство Серов должен будет вне очереди наносить на кухню воды.

Возвратившись в казарму, Ермолай, не глядя ни на кого, разобрал постель, лег. В казарме было прохладно, и то ли от этого, то ли от волнения, Ермолая знобило.

— Сучковатый у парня характер, — сказал кто-то.

— Перемелется, мука будет! — заметил Пейзин.

— Не то ты говоришь, — вступил в разговор Ивлев. — Мука тут не при чём: сознания у него, видимо, еще нехватает, дисциплины маловато.

Они считали, что новичок спит, а он лежал с закрытыми глазами, охваченный острым чувством стыда.

Ермолай решил было встать и объяснить товарищам, что он лучше, чем они о нём думают, что он сам не понимает, как всё сегодня получилось, и больше такого не повторится, но разговор уже прекратился...

Со двора доносилось приглушенное ржание лошадей. В кабинете начальника то и дело звонил телефон. Дежурный медленно передавал телефонограммы.

Ермолай забылся далеко за полночь. Среди ночи его разбудил какой-то шорох. Четверо пограничников — его соседи — оделись и ушли в ночной наряд. Опять стало тихо.

В полутьме поблескивали затворы стоявших в пирамиде винтовок. Казалось, сталь, как и он, прислушивалась к ночным шорохам. Среди других винтовок стояла и его, Серова. Вручая её перед строем Ермолаю, начальник сказал, что винтовка принадлежала недавно демобилизовавшемуся пограничнику Карпову. Карпов был примерным, дисциплинированным бойцом, таким должен стать и Серов... А сегодня получилось недоразумение со старшиной...

Перед рассветом Ермолай так крепко уснул, что не расслышал команды и очнулся, лишь почувствовав как кто-то трясёт его за плечо.

— В ружьё! Тревога! — крикнул сержант Ивлев.

Ермолай с ужасом увидел, что все бойцы уже на ногах. Не разговаривая, притоптывая валенками, глубоко дыша от волнения, они быстро одевались.

Чувствуя, что ему не успеть за товарищами, и в то же время понимая, что на границе стряслось что-то необычное, Серов, путаясь в обмундировании, испытал и тревогу, и страх, и невыразимый стыд. Он не успел надеть шинель, а все были уже во дворе и, оседлав лошадей, ждали новой команды.

— Благодарю за службу!— поглядев на часы, сказал пограничникам начальник лейтенант Яковлев.

Узнав, что тревога учебная, Ермолай почувствовал облегчение, но готов был расплакаться от обиды на свою нерасторопность.

— Вы у нас новичок, и на первый раз я вам это прощаю, товарищ Серов, — сказал начальник, — но чтобы это было в первый и в последний раз.

Неприятности сыпались на голову Ермолая одна за другой. Неудачей начался и следующий день. Утром проходили кавалерийские ученья.

— Выводите коня, товарищ Серов, — приказал старшина.

Чего, чего, а этих учений Серов не опасался. Он с детства любил лошадей, привык с ними обращаться и поэтому смело вошёл в конюшню, где стоял Ездовой, ранее также принадлежавший Карпову. Однако Ездовой совсем не походил на колхозную Маньку. Зло кося коричневый глаз на незнакомого человека, он гневно бил о пол копытами. Ермолай невольно остановился.

Петеков догадался, что новичок струхнул, и улыбнулся:

— Выводите, выводите!

Пересилив робость, Ермолай шагнул в стойло: Ездовой, почуяв нерешительность незнакомца, вновь застучал копытом, захрапел и, круто повернувшись, прижал Ермолая широким крупом к перегородке.

Что тут делать: либо пан, либо пропал! Ермолай грубо прикрикнул. Конь на миг успокоился. Воспользовавшись этим, Серов схватил уздечку, похлопал Ездового по шее и вывел его на двор.

— Карпов был отличный конник! — не преминул сказать старшина.

Ермолай не знал норова лошади, волновался, но не желал отставать от остальных.

— Корпус держи прямо, не гнись!.. Свободней себя чувствуй, крепче шенкель, за луку не цепляться, упадёшь — не расколешься! — покрикивал Петеков. И, наконец, скомандовал: — Ры-ысью ма-а-арш!

Серов пришпорил Ездового и с замедленного шага сразу попытался перевести его на рысь. Конь помчался галопом.

Не успел Ермолай опомниться, как ноги его выскочили из стремян. Он схватился было обеими руками за луку, но в ту же секунду его вышибло из седла.