Ольга Михайлова - Мораль святого Игнатия

Все иезуитские школы имели два отделения. Низшее, studia inferiora, состояло из пяти классов, а высшее, stidia superiora, носило университетский характер и состояло из двух факультетов, — философского и богословского. Гораций собирался преподавать в четырех старших классах греческий язык, Дюрану же предстояло вести класс старших учеников. Накануне он уже узнал от ректора имена тех, кого ему предстояло учить и воспитывать в ближайшие два года. Класс Даниэля был небольшим и, судя по именам, весьма смешанным.

Жасинт де Кандаль коротко рассказал им о каждом из отроков.

Дамьен де Моро был сыном крупного землевладельца из Этрабонне, одного из попечителей коллегии. Мальчик неглуп, но отец Жан Петивьер, его бывший воспитатель, не находил с ним общего языка, отмечал, что Дамьен высокомерен, дерзок, горд и неуправляем. Отец Жан с прискорбием замечал, что он развит не по годам, но развитием этим, отнюдь не благим, обязан двум старшим братьям — кавалерийским офицерам.

— Это, видимо, означает, что мальчик знает, откуда берутся дети, — пробормотал Гораций полушепотом, рассмешив Дюрана.

Вторым был Эмиль де Галлен, сын богатой вдовы Аманды де Галлен, женщины благочестивой и строгой. Мальчик не причинял воспитателю никаких хлопот, но на занятиях часто отвлекался, погружаясь в мечтания.

Третьим был Филипп д'Этранж, сын графа Люсьена, префекта Безансона, главы департамента. На лице ректора промелькнула мягкая улыбка. «Очень милый мальчуган. Я замечал, впрочем, промолвил отец Жасинт, что отец воспитатель излишне благоволил к мальчику и потворствовал далеко не лучшим его поступкам. Однако, я не хочу сказать, что Филипп испорчен. Он с ленцой, но это добрый и одарённый малыш». Дюран переглянулся с Горацием, в глазах его застыла тоска. Он не любил детей высокопоставленных чиновников, и сожалел, что сын префекта оказался именно в его классе. С подобными детьми всегда много мороки.

Далее ректор рассказал о сыне местного судьи кассационного суда, Мишеле Дюпоне, полноватом увальне, о котором, однако, отец Жан говорил, что и «Фома Аквинат тоже был увальнем…» «Сам я не замечал в нём проблесков богословского гения, но не видел и признаков испорченности», обронил ректор, добавив: «впрочем, кое-кто из членов коллегии по его адресу слово «гений» уронил…» Жасинт де Кандаль не утрудил себя дальнейшими объяснениями.

«Лоран де Венсан, сын разорившегося аристократа из Презентвилле, бывшего начальника полиции Безансона, ребёнок, о котором отец Жак сказал, что не знает, чего от него ждать. Ну и Гастон Потье, чёртов фигляр, от которого, по мнению отца Петивьера, ждать можно любых дурацких выходок — и вообще, чего угодно. Но одарённость у мальчика феноменальная, это надо признать. Мать его давно умерла, но отец — уважаемый человек, имеет в Шаффо и Безансоне несколько лавок, большие склады и стремительно богатеет, наш щедрый меценат. Именно благодаря ему удалось перекрыть крышу ректорского корпуса и провести ремонт в храме в прошлом году».

Даниэль впитывал крохи предоставляемых ему сведений, не надеясь, что они пригодится. Он сможет сказать что-либо о ребенке, только взглянув на него. Пока же перед ним был список имен — сухой и безликий.

Однако, список ожил в тот же вечер, когда на скамье он заметил приезжего мальчика. Тот уже отнёс вещи в спальню, распаковал их и вышел во двор. Дюран внимательно посмотрел на отрока, пытаясь понять — кем он может оказаться? Бросались в глаза рафинированная нежность черт, уподоблявшая его рафаэлевским ангелам Ватикана, хрупкость сложения и некоторая мечтательность. Мальчонка был не плебейской крови, это тоже было заметно. Но раньше, чем он успел высказать предположение о том, кто это, тот улыбнулся ему и представился.

— Меня зовут Эмиль де Галлен, отец ректор сказал, что у нас будет новый воспитатель отец Даниэль Дюран и учитель греческого отец Гораций де Шалон. Вы… отец воспитатель, да? — голос его был мягок, мелодичен, глубок и звучен, но в нём уже угадывались возрастные мутации.

— А ты хотел бы, чтобы я был им? — Дюран улыбнулся. Мальчик окинул его мягким взглядом ярких сине-зеленых глаз, потом опустил их, вздохнул и улыбнулся.

— Вы — красивый…

Эмиль напомнил Дюрану маленького котёнка, пленила беззащитность и неприкрытая уязвимость, кристальный же и осмысленный взгляд мальчика в некотором роде подтверждал наблюдения его предшественника. Дюран удостоверил мальчонку, что и вправду будет его воспитателем, сам же высказал догадку, что Эмиль, наверное, поёт в церковном хоре, отец Теофиль, капельмейстер, по его мнению, не мог не заметить голос такой мелодичности. Эмиль грустно кивнул. Да, он солист, но голос у него так погрубел…

В годы возмужания в подростках преобладает то взросление, то детство, они поминутно меняются, и от отрока можно услышать и исполненные странной мудрости суждения, и мысли совсем ребяческие, незрелые. Эмиль де Галлен пока ещё оставался ребёнком, мальчиком, которому, как показалось Дюрану, совсем не хотелось взрослеть, которого страшил мир за стенами коллегии, но и в её стенах, судя по невесёлому взгляду, он не видел ничего обнадёживающего.

В эту минуту у дверей появился Гораций, и Дюран увидел, что Эмиль внимательно, с испуганным восторгом покосился на его друга, оглядев его широкие плечи и горделивую осанку, белокурые волосы и синие глаза де Шалона. Дюран не заметил в мальчике излишней робости, но было видно, что он осторожен и нетороплив в суждениях, воспитан и кроток. Даниэль представил другу своего ученика и спросил того, насколько ему нравится новый учитель греческого? Умеет ли мальчонка формулировать впечатления? Тот ответил, что отец Гораций больше похож на того, кто объезжает на холмах диких лошадей, чем на того, кто учит цитатам из Гомера, и тем рассмешил и Горация де Шалона, и Дюрана.

У ворот показались два роскошных экипажа, откуда вышли ещё двое. «Это Ворон с Дофином приехали». Иезуиты переглянулись. Детские клички подчас метки и значимы, они могут быть и эпатажем, и оскорблением, а порой и нарочитой издевкой. Эти свидетельствовали об авторитете и уважении. «А у тебя тоже есть прозвище?», спросил Гораций. Мальчик пожал плечами. «Они называют меня Котёнок, но не Шато, а Гаттино. Так называла меня мать, а они подслушали» «Твоя мать итальянка?», поинтересовался Дюран и Эмиль кивнул.

«Дамьен де Моро и Филипп д'Этранж», представил Котёнок подошедших к ним мальчиков. Первый, названный ректором не по годам развитым сынком аристократа из Презентвилле, окинул Дюрана взглядом спокойным и чуть вызывающим. В будущем его лицо обещало стать по-мужски привлекательным, но сейчас подростковая резкость черт не смягчалась мягкостью манер и склонностью быть приятным собеседнику. Взгляд был насторожен и дерзок одновременно. Понятно было и прозвище: юнец имел жгуче-черные волосы, а его нос, резкий и длинный, напоминал клюв ворона.